Не люблю поддавки
Шрифт:
– Все со мною нормально, только голова болит.
– А здорово я их… – начала Маринка, видя, что со мною все в порядке, но осеклась и закончила свою мысль совсем уж нелогично:
– Ну и ты тоже неплохо действовала. Ка-ак вцепилась в него, он ка-ак зашатался, тут ему Виктор и наподдал.
Маринка помогла мне встать, и я встала, все также держась за головушку. Состояние было не самым моим любимым, но ничего, главное, я вроде была жива и вроде все было при мне, даже, наверное, и обаяние тоже, только какое-то прихотливое.
Земля
Виктор тоже подошел, но не ко мне. Он подобрал с земли прилегшего отдохнуть бандита и отнес его в сторону. Правильно сделал: нечего тут валяться всяким посторонним предметам.
– А где второй? – спросила я, поглядывая на поверженного врага. – Этот живой, кстати, или уже в лучшем мире?
– Лучший мир всегда был тут, – сипнула Маринка, – а про этого Виктор говорит, что он через пять минут очухается.
Я не стала выяснять у Маринки, что означает фраза «Виктор говорит», опасливо покосилась на своего бывшего соседа и постаралась не поворачиваться к нему спиной.
– Какой бардак, – удрученно сказала я, – а все так хорошо начиналось!
Я подобрала с земли перевернутую кастрюльку и аккуратно поставила в ее естественное положение.
– Ты что, собираешься еще здесь порядок наводить? – накинулась на меня Маринка. – Точно с ума сошла! Да я ни на секунду здесь не останусь!
Собираем манатки и сваливаем, к чертовой матери!
– А это еще куда? – спросила я. Виктор, как я заметила, тоже заинтересовался расшифровкой предложения.
– К машине срочно и едем в город! – заорала Маринка, приседая от мощи децибел своего голоса И сиплость куда-то сразу слетела, вот что странно.
– Черт с вами с обоими, – рявкнула она, – едем ко мне! У меня Толик, сосед, в милиции работает и народу живет много, коммуналка все-таки.
Погибнуть не дадут!
Маринка остановилась и внимательно осмотрела нас Виктором, оценивая впечатление от своей микроречи. Не знаю, что она ожидала увидеть. Не знаю. Может быть, открытые рты, заплаканные глаза и полуоткрытые губы, с трудом шепчущие:
«Гениально, гениально, та chere amie!» Допускаю такое предположение, но посудите сами: у меня только-только искры из очей наконец-то все вылетели и вместо них в мозгах стал подниматься несильный однотонный гул, вроде того, как бывает на аэродроме во время захода на посадку старенького АНТа. Ясно, да? Мне было не до экспрессии и не до оценки Маринкиных речей.
А про Виктора и вовсе говорить смешно: с его невозмутимой флегматичностью даже при извержении Везувия ни фига бы не случилось. А станцуй тут пред ним Маринка хоть стриптиз, хоть изобрази строевой шаг Отдельной роты почетного караула – один черт, реакция его была бы обычная: смотрел бы спокойно и думал непонятно о чем, а Маринка чувствовала бы себя круглой дурой, если бы у нее фантазии хватило, конечно.
– Виктор! Сворачивай палатку! – крикнула Маринка и потащила Виктора за руку. Тот не сопротивлялся, но это и не означает, что подчинился. Просто пошел, куда повели. Толку от такого послушания мало, это только еще больше бесит.
Маринка, подавая пример активности и полезной деятельности, начала закидывать в сумки наши тряпочки, ворча, урча и ругаясь.
Виктор покосился на меня и выдернул первый колышек из крепления палатки.
Я подумала кое-как и, признав Маринкину правоту, хоть и не хотела никуда тащиться на ночь глядя, стала помогать ей собирать наши вещички.
Тащиться не хотелось, но и ожидать нового нападения не хотелось тоже: Пузанов-то скрылся и наверняка сшивался где-то рядом. А может быть, и за подкреплением побежал, ведь нашел же он где-то себе одного подельника, следовательно, мог найти и второго.
Виктор бросил заниматься палаткой на третьем колышке, отошел и присоединился к нам только после того, как подтащил бездыханного бандита совсем близко к ближайшему дереву, крепко связал ему руки и второй конец веревки привязал к стволу дерева.
Как раз в этот момент успокоившийся браток и пошевелился, но глаз не открыл. Я сразу же поняла, что он уже начал притворяться.
Ну-ну, попритворяйся дальше. Я почему-то переполнилась вдруг такой гордыней, словно это я одна только что раскидала двоих мужиков. Одного вырубила, и это от меня теперь скрывался тот второй тощий недоумок с не подходящей ему фамилией Пузанов.
– Кстати, а куда делся Пузанов? – спросила я, утрамбовывая свою сумку.
– Убежал, я же тебе сказала, – ответила Маринка, копошащаяся тут же рядом.
– А в какую сторону? – не унималась я. Не одной же Маринке иногда хочется поговорить, и у меня бывают такие же мелкие слабости.
Маринка подняла на меня глаза и задумчиво сказала:
– На все четыре стороны он убежал, Оля, на все четыре, собирайся быстрее!
Виктор свернул палатку, мы с Маринкой упаковали наши тряпочки в сумки. В последний раз оглянувшись и наброшенный лагерь, и на Волгу, которой было абсолютно плевать на то, что здесь произошло, мы направились напрямик через заросли к гужевой дороге. Она должна была нас вывести к деревне, где мы оставили машину.
До дороги мы не дошли, потому что справа, сквозь прореженные заросли, увидели качающуюся на воде яхту.
Мне показалось, что она находится так близко, что через три-четыре шага можно подойти к ней вплотную.
Виктор, шедший впереди, резко остановился, Маринка ткнулась ему в спину, я – в Маринку.
– Что? – начала было Маринка, но Виктор, резко обернувшись, приложил палец к губам. Так Маринка и осталась стоять с открытым ртом и только спустя несколько секунд очень-очень медленно закрыла его.