Не мешайте палачу
Шрифт:
Ответ: Накануне я проходил по этой улице и увидел, как подъехала машина и из нее вышел человек. Мужчина. И голос мне сказал: «Это очень плохой человек, он хочет причинить вред сначала тебе, потом твоим близким, а потом всему человечеству. Его нужно остановить. Смотри, у него волосы черные, а на виске родинка – это знак греха, знак сатаны. Ты возьмешь пистолет и застрелишь его, как только представится возможность. Ты должен сделать это ради себя, ради своих близких и ради всего человечества». Поэтому я его выследил.
Вопрос: Вам было известно его имя?
Ответ: Нет.
Вопрос: Вы знали, где этот человек работает, чем занимается?
Ответ:
Вопрос: До этого случая вы когда-нибудь слышали голоса, которые вам приказывали бы что-то сделать?
Ответ: Нет… Я такого не помню. Не было.
Вопрос: А после этого случая? Голос ничего вам не говорил?
Ответ: Нет.
Вопрос: Как вы сами считаете, что же такое с вами произошло? Вы можете как-то объяснить случившееся?
Ответ: Нет, не могу. Я не понимаю, как это случилось. Я не понимаю, почему. Наверное, я сошел с ума. У меня помутился рассудок.
– Вот видишь, – сказала врач, забирая у Насти записи и вкладывая их в папку. – У него нет логичного объяснения событий, он не считает их обычными и нормальными. Более того, и это самое главное, он готов допустить, что психически нездоров. А это один из первых признаков здоровья. По-настоящему больной человек не считает себя больным, как раз от этого все проблемы. Если бы нашему больному можно было сказать: «Ты, дружочек, нездоров, тебе чудятся голоса, поэтому когда в следующий раз услышишь, как голос тебе велит зарезать доктора, знай, что это проявление болезни, ложись в постель, накрывайся одеялом и не подчиняйся этому плохому голосу», так у мировой психиатрии проблем бы не было. В том и беда, что они уверены в своей полноценности и считают, что с ними все в порядке. Потому они и опасны. Мало ли чего им голоса прикажут, это ведь не спрогнозируешь.
– Значит, ты считаешь, что Базанов не такой?
– Абсолютно, – уверенно ответила врач. – Я сама не понимаю, что с ним могло случиться. То есть на самом деле я допускаю, что он просто врет, симулирует бредовое состояние. Его наняли для убийства и посоветовали ему выдать легенду про голос, если попадется. Одно дело – убийство, совершенное сумасшедшим, и совсем другое – киллерство. Но я, Настя, в это не верю. Дураков теперь нет. За заказное убийство у него все-таки есть шанс остаться живым. Сколько бы ни дали, но когда-нибудь он выйдет на свободу. Учитывая то, что у него олигофрения, вышку ему не дадут. За убийство в состоянии психопатического бреда он автоматически попадает в спецбольницу, и это уже навсегда. Оттуда не выходят, и это всем прекрасно известно. А если и выходят, то с отшибленными мозгами и атрофированными мышцами. Я не знаю человека, который пошел бы на это добровольно. Пусть в зоне страшно и тяжело, но это – жизнь. А в тех больницах, где держат невменяемых преступников, жизни нет. Один сплошной ужас, боль и страдание. А потом, когда лекарства свое дело сделают, – полное безразличие и растительное существование.
Кирилл Базанов, двадцати четырех лет от роду, был разнорабочим на обувной фабрике. Закончил в свое время спецшколу для детей с дефектами умственного развития. Ни о каком институте, разумеется, и речи быть не могло, а вот в армию его с большим удовольствием взяли, хотя и не полагалось бы. Добродушный, покладистый, дисциплинированный – ну как такого упустить. И военком не упустил. Правда, внезапные вспышки неконтролируемой ярости… Но зато отходчив, успокаивался так же быстро, как и вспыхивал. Чрезвычайно податлив и внушаем, как почти все, страдающие олигофренией. После армии устроился на фабрику разнорабочим, ни к чему более серьезному способностей у Базанова не хватало. Разумеется, ни о каком киллерстве и речи быть не могло. Наемный убийца – олигофрен, пусть и в степени легкой дебильности? Конечно, наша страна славится своим умением быть во всем первой и не похожей
Из Института судебной психиатрии Настя Каменская уходила в полном смятении. Гибель работника Генеральной прокуратуры Лученкова с каждой минутой выглядела все более и более случайной. Но принцип, как твердо считала Настя, должен быть единым. Если списать убийство Лученкова на несчастный случай, то точно так же следует поступить с убийством Малькова, которого ни с того ни с сего застрелила его собственная дочь-наркоманка. Но тогда что же получается? Юрцев и Мхитаров покончили с собой, депутат Изотов попытался убить жену, бизнесмен Семенов погиб в автокатастрофе, грубейшим образом нарушив правила дорожного движения. И не получается ничего. Ровным счетом ничего. Никакой связи, каждый сам по себе, у каждого свой грех и своя беда, у каждого своя судьба и своя кончина.
Правда, тут есть и другое. Двое мужчин, приходивших в дом, где живет Мхитаров. К кому они приходили, пока точно установить не удалось, но вполне возможно, что и к Глебу Арменаковичу. Мхитаров покончил с собой, а через некоторое, причем весьма короткое, время убиты эти мужчины. И пусть тот, кто считает, что и здесь нет никакой связи, бросит в нее, Анастасию Каменскую, увесистый булыжник.
Рита снова осталась одна, но на этот раз ей не было так страшно и тоскливо, как раньше. На этот раз все было по-другому.
Павел сказал, что какое-то время они не будут видеться. Но, во-первых, эта разлука уже не будет такой долгой, как та, двухлетняя. Он обещал появиться примерно через месяц. А во-вторых, он вернется к ней, он не может не вернуться, потому что они любят друг друга.
– Ты снова уезжаешь? – грустно спросила Рита.
– Нет, детка, я буду здесь, поблизости. Просто нам нельзя будет встречаться. Я должен сделать одно важное дело, и пока я не закончу его, я не приду. Зато потом мы с тобой больше не будем расставаться. Договорились?
Павел весело улыбался, но Рита чувствовала, как он напряжен и собран. Она всегда очень точно его чувствовала, любую перемену настроения угадывала моментально. То ли оттого, что любила сильно, то ли от природы была наделена этим умением.
Прошло четыре дня, и Рита снова окунулась в привычное будничное существование. Работа в сбербанке была сменная, день с утра – день с обеда, раз в две недели рабочая суббота. Ей почему-то казалось, что Павел вернется непременно во второй половине дня, поэтому в те дни, когда ее смена была с обеда, она места себе не находила, представляя, как в ее пустой квартире надрывается телефон, а в дни, когда работала с утра, Рита в два часа пулей выскакивала на улицу и мчалась домой ждать. Она была похожа на преданную собаку, брошенную хозяином на вокзале и терпеливо встречающую каждый поезд на протяжении долгих недель и месяцев.
В этот день она как раз работала с утра. По дороге с работы заскочила в магазин за продуктами, быстренько схватила первое, что под руку попалось, и почти бегом направилась к дому. Она постоянно думала о Павле, она просто не могла о нем не думать, поэтому перестала на многое обращать внимание, чтобы не отвлекаться от воспоминаний о том, как нежно и пылко они любили друг друга целых две недели. Вот и сейчас она не обратила внимания на то, что ключ в дверном замке провернулся не с первого раза, а когда все-таки провернулся, то издал какой-то противный болезненный скрежет. Для человека опытного и осторожного это было бы явным признаком того, что дверь открывали «неродным» ключом или отмычкой и повредили замок. Но Рита, хотя и знала об этом теоретически, была не в том душевном состоянии, чтобы обратить на это внимание и принять меры предосторожности. Она распахнула дверь и вошла в свою квартиру. Тут же откуда-то сбоку метнулась тень, что-то впилось ей в шею, стало трудно дышать. Рита разжала пальцы, сумки с продуктами упали на пол, послышался влажный глуховатый хлопок – разбились три десятка яиц в полиэтиленовом пакете. Лишенный кислорода мозг отключился быстро.