Не мир принес
Шрифт:
— Что, пепла с крематория? — съехидничал Юдин.
— Нет, электричества, — спокойно объяснил Мануйлов. — А вон там новый ангар строится — букинистический, реставрационная и художественная мастерские, выставочный зал…
—???
— Детишки там забавляются. Знаете, сколько ценных старых книг и журналов можно на помойке найти! А мебели старинной! Корпуса от старых телевизоров, магнитофонов, приемников охотно магазины бытовой техники берут для оформления витрин или чего еще.
— Это понятно, ну а мастерская-то зачем? И выставочный зал.
— Э, ребята, — улыбнулся Мануйлов, — тут, на свалке столько вещей интересных. Вот надысь с Апрелевки привезли машину компакт-дисков бракованных,
— Ай, молодца, — восхитился Кайметов, разглядывая огромного блестящего короля рок-н-ролла, ноги которого служили въездной аркой на свалку. — Неужели детишки сами…
— А то. — Мануйлов гордо улыбнулся и тут же мелко закрестился, убоясь греха гордыни. — Это прежние хозяева только и знали, что все под бульдозер закатывать, а наши послушники, они с умом. Так что если здесь будете ждать, то пожалуйте ко мне в вагончик, там у меня и телевизор, и холодильник, и мебель мягкая. Все отсюда! Чаем напою. А ежели отец Иоанн срочно нужон, так он в третьем секторе с послушниками, там и найдете. Только вот что, любезные, вы бы оружие свое попрятали бы, негоже перед детьми-то и с оружием смертоносным. И еще, сынки, курить у нас строжайше запрещено, — сказал монашек, заметив, как Корич вытягивает сигаретину из пачки. — Особенно тебе, с такой-то рожей. Испугаешь дитев, дым изрыгая…
«Грифы» сложили своих «беркутов», спрятали их в подсумки и, сверившись по большой схеме на щите перед въездом, зашагали в третий квадрат. Обогнув огромную гору мусора под эстакадой, они обнаружили три десятка «оранжевых» подростков около десятка груженых «КамАЗов». Отца Иоанна они заметили сразу, хотя он тоже был в комбинезоне с респиратором, болтавшимся на шее. По росту определили. Священнослужитель препирался с водителями, отказывавшимися заехать сначала к реставрационным мастерским.
— Старик, — выговаривал один из водителей в меховой безрукавке из окошка кабины, — я не на окладе, понял, и соляра у меня не казенная, я сколько потопал, столько и полопал, понял? Мне семью кормить.
— Но поймите же, — уговаривал отец Иоанн, — здесь мебель из какого-то старинного особняка, есть очень редкие экземпляры, паркет дубовый, старинный. Это сюда наверняка по ошибке попало, этому место в музее…
— Да, — влез какой-то очкастый мальчуган с ярким атласным альбомом в руках, — тут облицовка печи изразцовая, восемнадцатый век!
— Вот видите, — словно обрадовался поддержке отец Иоанн, — восемнадцатый век! Тут ехать-то немного, километра два, мы быстро…
— Ага, а там вы еще копаться целый день будете, изразцы свои выковыривая, а нам стоять! — упирался водитель. — Это мусор, мужик, обычный строительный мусор, понял? Люди хлам выбрасывают, а новое строят! Эй, ребята, выгружай…
— Я тебе дам, выгружай, — тихо сказал Васинцов, запрыгивая на подножку «КамАЗа». — Тебе же говорят, быстро, чего ж не помочь детишкам?
Водила, видно, был парнем не из робких, ловко выхватив откуда-то из-под панели монтировку, он сурово глянул на Васинцова. Но заметив у того на шевроне лысую птицу, как-то испуганно оглянулся по сторонам.
— Дети же просят, — миролюбиво добавил Васинцов, — да и мы с разгрузкой поможем, правда, ребята?
«Грифы», окружившие оранжевую кабину грузовика, согласно закивали, мол, какой базар, начальник, мигом сделаем.
— Ладно, черт с вами, если вам так приспичило в дерьме копаться. Поехали, только быстрее, — пробурчал водила и отщелкнул кнопку на второй двери. Оранжевые детишки с радостным визгом полезли в кабину машины.
Управились они довольно быстро. Шоферы, сначала угрюмо сидевшие чуть поодаль, выслушали лекцию того самого парнишки с альбомом, заинтересовались и тоже полезли в кузова. Водила в безрукавке даже раскопал в куче щебня изящный деревянный столик на гнутых ножках. Правда, облупившийся и сильно поцарапанный. Дети с радостным визгом окружили находку, листая альбомы и определяя примерный возраст деревянного шедевра.
— Начало девятнадцатого, — наконец объявил эрудированный очкарик, — французская работа.
— Понял, братан, французская работа, — пожал водиле руку Васинцов. — Твой столик еще Наполеона помнит!
Растроганный водила залез в кабину и угостил ребятню фантой. На всех не хватило, и он сбегал к палатке у въезда и, кроме воды, принес шоколадок, жвачки и прочих гостинцев. Дети шумно благодарили.
— Спасибо вам, большое спасибо, — сказал отец Иоанн, снова пожимая Васинцову руку. — Как я понял, вы тот самый офицер, что передан нам для охраны?
— Да, святой отец, капитан Васинцов.
— А по имени, отчеству?
— Геннадий Николаевич.
— Так что ж, Геннадий Николаевич, вот наша скромная обитель.
— Так уж и скромная, — улыбнулся Васинцов, оглядывая красивый трехэтажный особняк с лоджиями, увитыми зеленым плющом. Стены дома во многих местах были украшены яркими детскими рисунками. Немного наивными, но трогательными, с овечками на зеленом лугу, с пятнистыми коровками, лошадками, скачущими во весь опор.
— А вы думали, раз приют, значит, должно быть все серо и убого? Это же дети, Геннадий, детям решительно противопоказана серость и убогость. Это портит детей с самого начала! Дети же — как чистый лист, чем больше чистых белых листов их сознания будет испачкано серостью и убогостью, тем меньше радости будет в их будущей жизни, тем меньше радости принесут они окружающим, тем самым обделив себя и мир. Впрочем, что же мы стоим. Давайте поднимемся ко мне наверх, здесь осторожнее, рабочие еще не закончили. Вот и моя комната. Вы не против, если я пока переоденусь? Извините, я постараюсь не заставить себя долго ждать. Можете пока присесть, здесь чай и кофе, телевизор включается так, можете познакомиться с библиотекой. Это — моя гордость! И не только потому, что все собрано на свалке, впрочем, сами поймете…
Прислушиваясь к шуму душа за стеной, Васинцов разглядывал «келью» святого отца. Более всего его удивил большой портрет Екатерины Великой над письменным столом. Царица была в парадном облачении, в императорской короне, со скипетром и державой в руках. А вот почему отец Иоанн так гордился своей библиотекой, Васинцов так и не понял. Занимая всю стену, она была четко разделена на три равные части: духовная литература, причем Евангелие соседствовало с Кораном и Пятикнижием, книги по педагогике и светская литература. Причем странный какой-то подбор, здесь и «Война и мир» Толстого, и «Война миров» Уэллса, и несколько томов О. Генри, и «Антикиллер» Корецкого, и «Это я, Эдичка» Лимонова.
Отец Иоанн появился уже одетый в рясу, с крестом на груди, он на ходу сушил длинные волосы феном и отдувался от пара.
— Нравится?
— А почему именно Екатерина? — спросил Васинцов, указывая на портрет.
— Великая была царица. Она первой на Руси организовала государственные приюты. Да, не удивляйтесь, первой. Мать из любого сословия, даже крепостная рабыня, могла оставить ребенка у порога приюта, и он поступал на полное государственное обеспечение. Получал образование, девицам даже выдавалось из казны скромное приданое на свадьбу. К сожалению, этот исторический факт незаслуженно забыт, а жаль. Вот о птенцах гнезда Петрова всем известно, а вот о том, сколько прекрасных людей вышло из стен этих приютов…