Не могу больше
Шрифт:
Ни разу она не спросила о Шерлоке, о причине их нежелания видеть друг друга, о забытой мужем дороге на Бейкер-стрит.
Это было странно.
Но Мэри деликатна и очень умна. Зачем лезть в душу любимого мужа, сдирая подсыхающие болячки? Что-то произошло, что-то такое, о чем ей необязательно знать, о чем он, Джон, ей никогда не расскажет, стыдясь пережитого унижения. Умница Мэри не задает лишних вопросов. И как только он мог усомниться в правильности своего выбора? А то, что она делала и говорила не очень приятные вещи… Её можно понять. Во всяком случае, постараться.
Придет
О времени Джон знал теперь всё.
С Алексом виделись редко, да и то мельком. Пару раз тот звонил и приглашал их с Мэри на ужин. Спрашивал, как обстоят дела, не называя имени Шерлока, как основного источника своего интереса. Джон отвечал уклончиво и от приглашений отказывался: Мэри нездоровится, зимняя стужа…
*
В один из особенно холодных, отвратительно серых дней он понял, что готов умереть от тоски. Он отправился к Алексу без предварительного звонка, почему-то абсолютно уверенный в том, что застанет его на месте.
Алекс очень обрадовался, вскочил из-за стола и ринулся к нему навстречу.
— Джон, как я рад!
Стало значительно легче.
— Угостишь меня своим чудодейственным чаем? Такая стужа…
— Конечно! Присаживайся.
Чайник уютно шумел, и этот домашний звук наполнил сердце Джона предчувствием чего-то хорошего, светлого, радостного. Он еле слышно вздохнул и поудобнее устроился на узком диванчике, занимающем добрую треть небольшого, тесного кабинета.
Алекс суетился возле журнального столика, шуршал пакетами с чайными листьями, что-то негромко рассказывал, но Джон на мгновение от всего отрешился и, закрыв глаза, привалился головой к потертой светло-коричневой коже.
— …так он ещё в Лондоне? — донеслось сквозь легкую дымку безмятежности и покоя.
— Кто? — Джон открыл глаза и недоуменно взглянул.
— Шерлок. Три дня назад он консультировался у меня по поводу медицинского нюанса в том деле… Ну, ты знаешь… Черт! — Он застыл с чайной ложечкой в пальцах. — Черт… Я, кажется, сказал что-то не то. Но я и подумать не мог… Джон…
— Стоп.
Джон поднялся и подошел вплотную, надвинувшись на Алекса угрожающей тенью.
Алекс невольно отпрянул.
— Он расследует дело? — стараясь не сорваться на ярость, переспросил Джон.
Горло запершило, и он надолго закашлялся, вытирая платком выступившие слезинки.
Алекс налил воды и протянул стакан. Джон жадно глотал холодную влагу, не смея повторить свой вопрос.
Но Алекс ответил: — Да.
— И консультировался у тебя? Как у медика?
Какого черта я сюда притащился?! Мало мне было?!
— Да. Джон, я и сам был поражен. Но лишних вопросов я задавать не привык. Он сказал мне…
— Чертов ублюдок. Проклятый чертов ублюдок. Я убью его.
Если бы Джон заорал, грохнул по столу кулаком, швырнул в стену стакан, Алексу было бы легче. Но тот осторожно, почти бесшумно опустил стакан на столик и повторил по-прежнему тихо: — Убью.
А потом сорвался с места.
Он вылетел из кабинета, как огненный вихрь. Его колотила дрожь, крик раздирал горло, ноги подкашивались от прилива адреналина. Видимо, лицо его было ужасно, и когда он выпалил боссу, что немедленно,
В такси Джон немного пришел в себя, его перестало колотить так нещадно, но щёки пылали по-прежнему ярко, а сердце отсчитывало удары глухо, враждебно.
Миссис Хадсон всплеснула руками.
— Джон, ну как же так можно! Шерлок…
— Где он?! — Джон наконец-то дал волю эмоциям. — Здравствуйте, миссис Хадсон. Простите за грубость. Где Шерлок? Уехал?
— Уехал? Куда? Он наверху, у себя. У вас…
— У нас?
— У себя… Джон, ты очень меня пугаешь.
Джон на мгновенье прижал к себе оторопевшую женщину, успокаивая этим жестом не столько её, сколько себя. У дверей квартиры его тряхнуло так сильно, что он едва устоял на ногах: хотелось осесть на асфальт, свернуться калачиком, закрыть глаза и тихо исчезнуть, раствориться в ванильном воздухе — в кафе только что испекли свежие булочки.
Здесь, в прихожей, знакомой до самой крошечной трещинки на перилах, до каждой потертости убегающей ввысь ковровой дорожки, ему стало и вовсе невмоготу.
Он отстранился от миссис Хадсон и взлетел наверх, как ему показалось, за долю секунды.
Шерлок стоял возле журнального столика, вцепившись в газету.
— Почему ты кричишь?
Джон давился собственным возмущением, силясь сказать хоть что-то, способное наконец уничтожить этот ироничный тон, этот ледяной изучающий взгляд. Приступ нервного кашля вновь согнул его пополам, и он быстро прошел на кухню, наполняя настороженно притихшую квартиру лающими хриплыми звуками.
Шерлок поспешил следом, встревожено вглядываясь в похудевшее, ставшее неожиданно хрупким тело.
— Ты здоров?
Джон сделал последний глоток, и надсадный кашель отступил, очищая горло для горьких, безрадостных слов: — Это подло. Ты хотя бы понимаешь, как это подло?
На лице Шерлока отразилось искреннее недоумение. Или он научился так талантливо играть свои бесконечные роли, отточив умение до идеального состояния?
— О чем ты, Джон?
Смотреть на него невозможно: воспоминания обрушиваются беспощадной лавиной, все как один четкие, яркие, волнующие. Каждое их расследование, чувство сопричастности и гордости — я рядом, я нужен; стремительный бег времени, не пугающий своей быстротой, а наоборот, бодрящий и зажигающий кровь — всё не напрасно, всё так, как надо. Лица, голоса, события мелькают в голове пестрой лентой.
«Я что, умираю? Почему вся жизнь проносится перед глазами, как последнее, предсмертное кино?»
Усталость наваливается настойчивой тяжестью. Хочется немедленно лечь, вытянувшись на чем-нибудь удобном и мягком.
— Джон, объясни.
— Ничего я не буду тебе объяснять. Я… — Решение приходит само, не вымученное, не выстраданное долгими сомнениями и размышлениями, а сиюминутное и совершенно естественное. — Я иду в свою комнату. Отдыхать.
Он проходит так близко, что плечи их сталкиваются с шелестящим звуком, и это мимолетное прикосновение прожигает одежду, оставляя на коже незримую, но осязаемую печать.