Не могу больше
Шрифт:
Этот бег по кругу лишал её сил, и, будучи ещё совсем молодой, она так безмерно устала, что иногда с трудом поднималась с постели, не понимая, зачем проснулась, и к чему весь этот занудный, бесполезный процесс, называемый жизнью.
Старушка заботилась о ней, как могла: кормила вкусными обедами, протапливала комнату к её возвращению с работы, заставляла надевать теплые перчатки…
Три года Мэри жила как во сне. Одиноком, трагичном сне.
Потом она познакомилась с Тревором, и, истомленная холодом бесконечно тянувшихся дней и ночей, стала его любовницей.
Состоятельный
А Мэри возвращалась к старушке.
Она конечно же не любила Тревора. Но он взял её очень нежно, не причинив боли, и этого было достаточно для того, чтобы продолжить с ним необременительную, приятную связь. В его крепких объятиях Мэри ни разу не испытала оргазма, но это её не огорчало. Оргазм она научилась получать и без Тревора.
Расстались они безболезненно, не осыпая друг друга упреками, надолго сохранив теплые воспоминания об этих удобных романтических отношениях.
*
Два года Мэри была одна, но этим не тяготилась. Одиночество стало настолько привычным, что Мэри его даже не замечала. Время от времени сотрудники приглашали её на вечеринки, куда она с удовольствием приходила. Но подругами она так и не обзавелась, и по большому счету, помимо старушки во всем огромном многоликом Лондоне никому не было дела до маленькой увядающей девушки, упрямо продолжающей красить волосы в траурно-черный цвет.
В один из дней одиночество вдруг стало невыносимым. Настолько невыносимым, что Мэри, будто подхваченная ураганом, понеслась по улицам города и очутилась в галдящем, суетливом чреве лондонского метро, где наступила на ногу Джону.
Наверное, она полюбила его с первого взгляда.
Ничем не примечательный, рано поседевший мужчина поразил её в самое сердце.
Он готов был её убить, она сразу увидела это в глубине потемневших от бешенства глаз. А потом улыбнулся, и это решило её судьбу.
Только кто ей ответит, почему, почему в её жизни получалось всё именно так: любовь, какой бы сильной она ни была, всегда ходит рука об руку с ненавистью?
* Автор дико извиняется, что не стал углубляться в тонкости английской образовательной системы. Пусть будут такие вот курсы) )
========== Глава 16 Дороги, которые нас выбирают ==========
Джон пил замечательный, в меру горячий напиток, вопросительно поглядывая на Алекса: тот явно пригласил его не только ради того, чтобы угостить очередной, составленной им самим и ни с чем не сравнимой композицией из аромата и вкуса. Слишком напряженной и даже неловкой была сейчас его поза.
Но тем не менее он молчал. Во всяком случае, молчал об истинной цели своего приглашения.
— Вкусно.
Алекс довольно улыбнулся — ему всегда доставляло радость сотворение чего-то нового и необычного из казалось бы давно известных сортов. Он создавал свои знаменитые
Джон наслаждался каждым глотком, но тоска при этом почему-то становилась острее. Он больше не хотел недомолвок и скользящих поверх головы взглядов — рассматривать стены своего кабинета Алекс прекрасно мог бы и в отсутствии Джона.
— Алекс, я не твой пациент, — произнес он негромко, но очень решительно. — Если хочешь поговорить о Шерлоке, я готов.
Смущение Алекса было по-мальчишески ярким: враз вспыхнувшие уши и алые пятна, живописно расположившиеся на щеках и шее.
— Как он тебе? Понравился?
— Да! Очень!
Джон тепло улыбнулся — желание приятеля выразить свой восторг было более чем очевидно. И подавил его Алекс с немалым трудом.
Ах, Шерлок…
— Очень, — повторил Алекс более сдержанно. — Но мне не понравилось то, что между вами происходило. И, судя по всему, происходит.
Сердце неожиданно сделало странный кульбит: перевернулось несколько раз, испуганно дернулось из стороны в сторону и заполнило грудь грохотом горного камнепада.
«…происходит…»
Эти простые, ни к чему не обязывающие слова вдруг вызвали странную, непредсказуемую реакцию: следом за испугом пришел мучительный стыд. Словно Алекс, сам не подозревая того, вторгся на очень личную, интимную территорию. В запретную зону. В святая святых. В место тайного поклонения.
Джону стало жарко и томно.
«Господи, я и в самом деле схожу с ума!»
Рука, сжимающая бокал, предательски дрогнула. Он опустил бокал на столик и сжал руку в кулак, впившись ногтями в центр ладони так сильно, что заломило запястье. И вдруг, ещё не понимая смысла происходящего, не имея времени заглянуть внутрь себя в поисках источника столь необъяснимого, бросающегося в глаза замешательства, выпалил, изумленный горечью собственных слов: — Мне самому это очень не нравится. Алекс, я так измучен…
Не в силах больше держать в себе накопившуюся тяжесть, Джон рассказал Алексу всё. Он говорил и говорил, торопливо глотая окончания, прерывая себя на полуслове, сбиваясь и путаясь. Он понимал, что нельзя этого делать, ни в коем случае — слишком личное, слишком больное. Он знал, что будет жалеть и злиться, но остановить извергающийся поток откровений уже не мог.
Да и не хотел.
Алекс слушал внимательно, ни разу не перебив и даже не пошевелившись, стараясь понять всё сказанное Джоном так, как тому было необходимо, и найти ответ ещё до того, как иссякнет этот мутный поток отчаяния.
Наконец Джон замолчал, и молчание было давящим, настороженным. Было видно, что легче ему не стало. Да оно и понятно. Облегчения Джон не ждал. Слишком сложным был этот завуалированный конфликт, чтобы путь к его разрешению отыскался за пятнадцать минут.
— Черт… Джон, как это дьявольски тяжело. Не хочу говорить банальности, но только время…