Не обижайте Здыхлика
Шрифт:
Яся хватает мамину оранжевую помаду, проводит ею по губам, пытливо смотрится в зеркало. Н-да. Прямо дешевая певичка из кабака. И глаза как у голодной кошки.
Яся возвращается на кухню, торопливо заглатывает остывающий чай.
– Все равно видно, – качает головой мама. – И чашка теперь вся в помаде.
– Я вымою! – радостно обещает Яся и порывисто кидается к маме.
– Не вздумай целовать меня такими губами! – отшатывается та.
Яся смеется.
– Ну вот как ты на работу пойдешь?
– А
– Ага. В начале апреля.
– Ну и ладно, – соглашается Яся, отмывая чашку от собственного оранжевого поцелуя. – Ну и пусть не комар. Пусть мне зато все завидуют.
Мама вздыхает.
А Юрек не звонит. Не звонит вечером, не звонит на следующее утро, не звонит на послеследующее. Уже близко выходные, когда, как казалось Ясе, он точно должен снова пригласить ее в какое-нибудь хулиганское место, а звонка нет.
В пятницу Яся отваживается на первую глупость – идет в папин кабинет.
– Па-ап, – просит она тоном той маленькой девочки Ясечки, которая когда-то, отрывая отца от диссертации, велела ему срочно, вот прямо сейчас нарисовать ей лисичку. – Пап, дай мне телефон его родителей, а?
– Сейчас, – рассеянно говорит отец, что-то быстро строча – от руки, по старинке. – Сейчас… погоди! Чей телефон? Зачем это? Ты что?
– Ну па-ап!
– Так, Яся, – папа отодвигает бумаги и строго смотрит на дочь. – Надеюсь, тебе известно, что бегать за молодыми людьми некрасиво?
– Да кто бегает! Я просто телефон прошу.
– Если бы он хотел, – наставительно говорит отец, – он бы сам позвонил. Кстати, – тон меняется, – я говорил с его папой вчера. Юрек действительно в ту ночь… ну, когда вы… он ночевал у родителей, да, а с тех пор у них не был и вообще ничего не рассказывал.
Яся смотрит на папу, папа на Ясю.
– Ну ладно, – говорит Яся и разворачивается.
– Да стой ты, стой, – устало тянет отец. – Что за комиссия создатель… на вот, держи.
И протягивает ей кусок бумажки с телефоном, явно заранее заготовленный.
Яся молча берет бумажку. Яся нарочито медленно выходит из кабинета, медленно идет на кухню.
На кухне, по счастью, пусто – мама у себя. Яся долго смотрит на телефон. Но чуда не случается – звонка нет, и она совершает вторую глупость: поднимает трубку, набирает номер, слушает бесконечные тоскливые гудки.
«Не берите трубку, не берите, это я просто так!»
– Да? Слушаю!
– Будьте добры, позовите Юрека, – говорит Яся не своим голосом, хриплым и противным.
– А кто его спрашивает?
«Черт! Черт!!!»
– Это…
– Это вы, Ясенька? Сейчас, сию минуту.
«Мама!!! Зачем ты ушла из кухни, кто тебя просил!»
Трубка долго, долго молчит.
«Не подходи! Давай ты ушел, тебя нету!»
Легкий треск, звук дыхания.
– Хрюшкин
Сердце у Яси колотится так, что больно в груди: тук-тук-тук-тук.
– Юрек. Ты…
– Я, да. Хрюшкин, говорю, у телефона.
– Ты прости меня за этого Хрюшкина, я просто обиделась, что ты смеялся, ну и вырвалось, я сама не знаю почему.
– Врешь.
– Прости, что?
– Врешь ты все, – спокойно говорит Хрюшкин, то есть Юрек.
– Ты что? О чем я тебе вру?
Молчит долго-долго. Ясе кажется, что у нее сейчас лопнет грудная клетка. И вдруг он шутовским, гнусавым голоском декламирует:
Свин Поросёнович Хрюшкин
Сын кабанячий и чушкин.
Школа ему
Не по уму,
Лучше похрюкать в подушкин!
Яся леденеет.
– Откуда? Откуда это у тебя?
– Это ты написала, когда меня за прогул распекали, помнишь? Перед всем классом стыдили, типа в нашей элитной школе завелся прогульщик, стыд и позор. Я еще сказал училке, что проспал, всех это ужасно рассмешило. Тебя, как видно, тоже.
– Юрек, я…
– А вот еще был стишок, – продолжает безжалостный Юрек, – ты его, видно, придумала, когда мое сочинение перед классом зачитывали. Твое тоже читали – чтобы все прочувствовали, как ты здорово пишешь. А мое – чтобы поржать. Помнишь, что ты тогда записала в своей тетрадочке?
– Пожалуйста, Юрек!
Но из трубки слышится глумливое:
Свин Поросёнович Хрюшкин —
Не Кюхельбекер, не Пушкин,
Не Богданович,
Не Байронович,
Просто несчастный лопушкин!
Яся молчит, Юрек тоже. Только дышит в трубку.
– Юрек, я была… стой! А откуда ты все это взял? Я же не показывала никому!
Юрек смеется.
– Не бойся, я у тебя в портфеле не рылся. Это Тайлер, помнишь такого? Он забрался к вам в раздевалку после физры, надеялся увидеть что-нибудь захватывающее, но вы уже все переоделись и ушли, а ты портфель забыла, ну он с досады и полез копаться. А там целая поэма была. «Ода Хрюшкину» называлась, и мое имя в скобках. Он мне и дал почитать. Дорого мне тогда стоило, чтобы он никому не рассказал. Помнишь, я тебе портфель принес в класс?
– Ты в меня им кинул вообще-то!
– А что мне следовало после такого – к ногам его тебе положить?
– Юрек… и ты эту гадость наизусть помнишь? До сих пор?
– Ну да. Есть вещи, которые не забываются. И потом, почему же гадость? По-моему, классно. Ты что на филфак не пошла? Я тут с полгода назад училку встретил по литературе, она все охала да ахала, почему да почему Ясечка не на филфаке училась.
– Меня мама не пустила…
– Бедная. Ну а вот теперь папа меня, дурака, навязывает. Шли бы вы со своим папой… сказал бы я, куда, да ты у нас для таких слов больно утонченная.