Не обижайте Здыхлика
Шрифт:
– Что у вас тут происходит?
Класс встает как один человек. Ни перед кем Здыхликов класс не встает так дружно, как перед Химчисткой. Учительница химии, она же завуч, маленькая крепенькая тетка, похожая на модно подстриженного дикобраза, перед которой вся школа стелется, как побитая собака перед грозным, но любимым хозяином. Она властно машет рукой, и класс садится.
Тортила несколько раз беззвучно открывает и закрывает рот, потом жалобно улыбается:
– Мы тут это, мы обсуждали классные дела…
– Для этого, насколько
– Эм-м-м, э… а… ну мы вот, – объясняет Тортила.
– Но у вас, если я правильно поняла, какой-то особый, очень важный повод?
– Здыхлик за фотоальбом не сдал, – объясняют задние парты. – Здыхлик фотографии не хочет брать.
– Вот как.
Несколько секунд Химчистка молча просвечивает Здыхлика своими знаменитыми глазами-прожекторами, а тот, вместо того чтобы еще больше съежиться, почему-то распрямляет слабенькую спину.
Прожектора переключаются на Тортилу.
– На два слова.
Когда за взрослыми закрывается дверь, класс начинает бродить и побулькивать, как разведенные в сладкой воде дрожжи.
– Сырник, ну ты даешь! Сырник сдурела.
– А давайте Здыхлика из школы выгонят! Ну пожалуйста!
– Ты покойник, Здыхлик.
– Да кто его тронет, только пачкаться. А вот Сырник на линейке пропесочат.
– Сырник, ты к нему за парту пересаживайся. Будешь сопельки подтирать.
– Ну кому Сырник, кроме Здыхлика, нужна, она же жирная.
– Жених и невес-та! Жених и невес-та! Фу-у-у-у!
Рывком распахивается дверь, и в нее влетает Тортила – так быстро, будто ее здорово толкнули в спину. К выражению лица ее очень подошла бы парочка свежих дымящихся фингалов. Тортила хватается за спинку своего стула, обводит ошалевшими глазками класс, останавливает взгляд на Здыхлике.
– Ты! Ты почему не сказал, что у тебя тяжелая семейная ситуация?
Здыхлик молчит.
– У тебя проблемы, да? Твоя мама болеет? Чем она болеет?
Только не реви при всем классе, Здыхлик. Замри, окаменей у себя внутри, перестань дышать.
– Она у него с катушек съехала, – весело гудят задние парты.
– Тихо там! – прикрикивает расхрабрившаяся после выволочки Тортила. – Так что у тебя дома? Говори, я слушаю!
– Ничего, – выдавливает Здыхлик чужой, неживой голос из судорожно напряженного горла.
– Громче! Я тебя не слышу.
Здыхлик сглатывает. Противный вкус, и пахнет железками.
– Все у меня нормально, – говорит он громче.
Тортила вытаращивает мутные глазки, разевает сочный рот, вытягивает вверх тонкую, моментально покрывшуюся рельефными венами шею, хватает воздух – кажется, вот-вот задохнется. Тут только Здыхлик и понимает актуальность ее прозвища – учительница будто тянет шею из панциря, и раздувшиеся ее ноздри зияют двумя черными дырками.
– Нормально? – верещит она. – Нормально! Меня там сейчас… что я не обращаю внимания… что я прозевала… и завуч… и ваша по математике еще… педсовет хотят…
Делает
– А раз нормально. То пойдешь после урока к завучу. И скажешь. Что все у тебя хорошо. Чтобы на меня. Из-за тебя. Больше не орали. И завтра же. Принесешь. Деньги. За. Фотографии! Всё! Продолжаем урок.
И тут же раздается бодрое дребезжание звонка.
В кабинете завуча нет никакого завуча. Девчонки, крутящиеся возле, снисходят сообщить, что Химчистка уехала в отдел образования и будет только завтра. Здыхлик с облегчением вздыхает и тащится к спортзалу. Физкультура. На нее не надо торопиться. А надо идти как можно медленнее и как можно дольше копаться в раздевалке. Жаль, что учитель не даст проторчать в ней весь урок. Но за опоздание ругать не станет.
– Стоять, Здыхлик!
Тягучие гласные, браслеты с заклепками, стойкий аромат самцов – такой плотный, что его, кажется, можно трогать руками. Не самые крутые из старшеклассников, но явно мечтающие такими стать. Что-то сегодня у сильных школьного мира повышенный интерес к Здыхлику.
– Мы щас уходим, сумки здесь оставим, – лениво тянет один из них, поигрывая мячом на резинке. Мяч черный, блестящий, разрисован мелкими белыми черепушками. – Стой здесь и сторожи, понял? Мы щас туда и обратно, за сумки ответственность на тебе – народ, сюда клади, тут стул сломанный в углу. Чтоб сторожил, понял? Придем, тебя не будет – найдем и бошку в клозет затолкаем, понял?
– А урок? – глупо спрашивает Здыхлик, заранее зная ответ.
– Слушай, Здыхлик, э! Але, ты че-т не понял! Сумки сторожи, понял? Уроки ему, гы-ы-ы! Погодишь учиться. А то больно умный станешь. Пошли, народ, дело на миллион.
На миллион… нет у них, конечно, миллионов. Но какие-то темные делишки крутят и деньги у них водятся. Если бы у них классная потребовала на фотоальбом, они бы шутя выложили… Погоди-ка, Здыхлик. Спроси у них. Ты уже спросил сегодня у Зубра.
– А что вы мне за это дадите? – холодея от своей наглости, ломким слабым голосом спрашивает Здыхлик.
Прямо к его носу подплывает носатая физиономия обладателя мяча на резинке. Под носом маленькие усики и пара прыщей. Пахнет мятной жвачкой и еще чем-то острым, непонятным.
– Але, зайка моя, ты че-т сказал? Ты че, денег за услугу хочешь?
Мяч в черепушечках отлетает от руки хозяина, бьется о стену рядом со Здыхликом и тут же возвращается назад. Раздается довольный гогот. Здыхлик чувствует уже знакомый обжигающий жар, подбирающийся снизу, плывущий от паха к груди, поднимающийся по горлу, уходящий столбом вверх. Он снова ныряет в чужие зрачки, видит в них невнятные, но очень жадные до жизни искорки. Нет, я не хочу денег за услугу. Я хочу возможность иметь деньги, когда мне это нужно. У тебя она есть, я знаю. И мне, кажется, даже не надо твоего согласия.