Не обижайте Здыхлика

Потапчук Людмила

Муля поит чаем Юджина. А ведь этой даже приказывать не надо, думает Юджин. Эта точно не расскажет никому. Неизвестно почему, но не расскажет.

Когда девчонки уже давно спят, а Юджин сидит на кухне и, глядя сквозь тюль в черное окно, пытается осмыслить то, что сегодня случилось, приходят родители – сначала мама, а потом, минут через десять, и папа.

– А это что это у нас такое, там, где телевизор? – недоуменно спрашивает мама.

– А это мне Санек дал видик до завтра, – беззаботным голосом говорит Юджин.

– Ух ты! – у мамы

загорается лицо. – Давайте перед сном что-нибудь посмотрим! Вместе, а?

Юджин пытается сопротивляться, но его дружно усаживают на диван, и он, скрипя зубами, третий раз за день смотрит «Красивую женщину».

Здыхлик. Хранитель сумки

– Открывайте тетради, – бодреньким голоском командует учительница литературы, невесть за что прозванная Тортилой. – Будем записывать характеристики главных героев. Эти характеристики пригодятся вам, когда вы будете писать сочинение на тему этого произведения.

Класс, испуская разноголосые стоны, шелестит тетрадными листками.

– А на фига нам эти характеристики? – доносится с задних парт.

– А? – удивляется Тортила. – Что? А! Ну да. Вы будете использовать эти характеристики, когда вы будете писать сочинение…

– На тему этого произведения, – глумливо подсказывает кто-то из отличников.

– Вот! – радостно кивает Тортила. – Да. Совершенно верно.

– А почему оно тогда называется сочинением, – лениво тянут с задних парт, – если, чтобы его написать, нужно использовать чьи-то чужие слова?

– А ты у нас, конечно, все сам напишешь! – кривится Тортила. – Могу себе представить, что ты там напишешь. Насочиняешь. Роман, наверное, прямо. Так, давайте-давайте, записываем, не отвлекаемся.

Класс, пыхтя, ковыряет в тетрадях ручками под ее диктовку.

Здыхлик косится на Тортилу. Непонятно, почему ее так зовут. Нет в ней ничего черепашьего. Золотые кудри, крупный полногубый рот, который она мажет розовой помадой. Рюмочная талия, длинная шерстяная юбка, узенькие-преузенькие лодыжки в плотных темных колготках, ладненькие туфельки. Картиночка. Почему Тортила? Наверняка у одноклассников на этот счет свои соображения. Но ими они со Здыхликом не делятся.

– Прямой, открытый, горячий… – диктует Тортила. Класс, тоскуя, записывает.

До Тортилы была старенькая-престаренькая учительница, которая, как говорили, когда-то была грозой школы и очень дружила с нынешней математичкой, а в нынешние времена все чаще забывала, как ее зовут и где она находится. До нее была истошно рыжая бабища с несообразно тихим нетвердым голоском, которую, увы, никто не воспринимал всерьез. А еще до нее была крепенькая черноволосая девушка, только что из института, настолько интересно умевшая рассказывать о писателях и их творениях, что класс почти поголовно записался в школьную библиотеку и начал учить наизусть стихи. Но очень быстро у девушки обнаружился беременный живот – и понеслось.

– Страстный, чувствительный, – диктует Тортила.

Второгодник

с задних парт падает плашмя на стулья и старательно изображает соитие с воображаемой женщиной. Мальчишки гогочут, показывают пальцами и переглядываются. Девочки делают вид, что ничего не происходит.

– Я сейчас директора позову, – беспомощным голоском лепечет Тортила.

Совокупляющийся второгодник имитирует катарсис.

– Ну что же. Да. Записали? Кстати! – ликующе возглашает Тортила, и зелененькие глазки ее вспыхивают. – Надо сдать деньги на фотоальбом, все об этом помнят?

Здыхлик пытается превратиться в собственную тень и все равно кажется себе огромным.

Тортила роется в ящиках стола, достает толстенную тетрадь. Ура, ей наконец есть чем заняться – Тортила еще и классный руководитель.

– Я посмотрю, кто не сдал, – поясняет она классу.

– А почти все сдали, – тянет к ней свое остренькое личико Крыска. – Кроме двух, но они пока болеют, и еще этого вот.

И дергает сероватым подбородочком на скорчившегося сзади Здыхлика.

– Ага, – расцветает Тортила. – Ага! Вот кто у нас всех задерживает. Ты, значит, не хочешь у нас получить на память фотографию класса? Молчишь? Как фотографироваться, так он тут, а фотографу деньги за работу, так он их дома забыл?

– Да у него нет денег, – басят на задних партах.

– Нет? – ужасно удивляется учительница. – А у кого есть? У меня, думаете, есть? Чтобы завтра же сдал! Иначе не получишь фотографий. Вот станешь взрослым, захочешь вспомнить школу, а фотографий-то у тебя и нет!

– Мне не надо фотографий, – еле слышно говорит Здыхлик, но Тортила его слышит.

– Ах, не надо? – визжит она, вытаращивая блекло-зелененькие глазки. – Не надо тебе? А зачем тогда фотографировался? Зачем встал вместе со всеми? Тебе сейчас вот перед классом не стыдно? Не стыдно?

– Вы же сами сказали, – сипло лепечет Здыхлик.

– Что? Что одному тебе из класса можно бесплатно фотографироваться? Что всем надо деньги фотографу нести, а тебе не надо? Ты у нас вроде избранный, всеобщий любимчик, за тебя другие заплатят?

– Зачем вы так, – звучит неожиданно слева, от окна, раздраженный девчачий голос. – Вы же заставили его фотографироваться. И одному, и со всеми. Он уйти хотел, а вы запретили. Еще пригрозили, что родителей вызовете.

– А? – подскакивает Тортила. – Что это? Кто это?

– Это я сказала, – встает с места большая, с толстыми рыжеватыми косами девочка, которую все зовут Сырник.

– Фу! Фу-у-у-у! – проносится по классу. – Сырник за Здыхлика заступается! Сырник в Здыхлика влюбилась!

– Ничего я не влюбилась, – Сырник в несколько секунд покрывается алыми пятнами. – Сами вы все в него влюбились. Просто мне противно, когда врут.

– Это, значит, я вру? – тыкает Тортила в свою узенькую грудь. – Вру, значит?

– Врете.

Тортила собирается снова начать визжать, но уже на Сырник, и тут дверь без стука распахивается.