Не обожгись цветком папоротника
Шрифт:
У Сварога же и Макоши родились три огненных сына — первый — Даждьбог — бог Солнца, другой — Перун — бог грозы, молнии и грома и третий сын — бог Огня, это тот огонь, что у нас тута, на земле…
У костра сидел всё тот же Добрыня, только изрядно постаревший, и вёл всё те же неспешные сказы. Волосы его лёгким белым облаком опускались на плечи, простое очелье всё так же защищало лицо от прядей.
— Даждьбог ездит по небу на колеснице, а колесницу тую везёт четвёрка коней. Кони белые-белые, а крылья золотые. Несутся по небу, что птицы. А Даждьбог сидит в колеснице и смотрит за порядком на
— А вот коловрат, он от Даждьбога? — вокруг костра сидели старые и малые. Лябзя тоже тут была, как всегда любознательная. Но сейчас коловрат её интересовал не только из праздного любопытства.
— Если посмотришь, прищурившись на солнце, то ты его и увидишь. Поняла?
— Поняла, — с благодарностью сказала Лябзя. — Завтра посмотрю.
— Ишь ты, седая макушка интересуется, — раздался злобный шепоток. — Ей бы дома сидеть, а она тута ещё тарантит. Того и гляди в хоровод пустится. И куда это общество смотрит.
Но Лябзе не прожить было бы на белом свете, если б она на каждое мнение своё внимание обращала. И шепоток затих, не произведя никаких последствий, кроме краски досады на лице шептуньи.
После небольшой паузы Добрыня продолжил:
— Другой сын — Перун. Волосы его лохматые, чёрно-серебристые, в вот борода — золотая, кучерявая. И, когда тучи заполонят небо, он мчится на своей колеснице, запряжённой крылатыми вороными жеребцами; и гремит, и грохочет тая колесница на весь мир. А в руках у Перуна молнии, бросит «мёртвую», синюю, поразит она насмерть, бросит «живую», золотую, и земля освежеет, даст хороший плод.
Третий сын Огонь, он завсегда с нами, на земле.
Помолчали, глядя на костёр. Да, огонь всегда здесь, первый помощник и спаситель от холода и голода, от злых зверей и нечистой силы. И люди почитали его, как могли. Первый, самый вкусный кусок — ему, огню.
Домна сидела у костра, обняв за худенькие плечи прижавшуюся к ней Тишу. Время от времени она бросала взгляд на другой костёр, что на берегу Русы. Там гуляла молодёжь, там же Ярина. Домне казалось, что она различает фигурку дочери. И, если Домна не ошибается, Ярина сидит у костра и наблюдает за разыгравшимися парнями и девушками.
Молчание прервала Дарка:
— А ну-ка, бабоньки, возьмём в руки мётлы, да прогоним недобрую силу.
Женщины подхватились, начали обряд очищения. Домна не участвовала. Она отошла к немногочисленной группке христианских женщин, стоящих поодаль и стала беседовать с ними. Разговор крутился вокруг всё тех же тем: весна, посевы, скотина, дети. Но тут Домну тронули за локоть. Обернулась — Тиша:
— Матушка, глянь-посмотри, баушка наша…, - Тиша кивнула в сторону костра.
Домна посмотрела и ахнула: у костра лихо орудовала метлой, отгоняя нечистую силу, а заодно и свои грехи баушка, голос её дребезжал и вырывался из стройного многоголосья женщин.
Во, как умудрилась. Да, новую веру приняли, но от старых взглядов ведь сразу же не откажешься, тут Домна понимала. Но всё же участвовать в обрядах — это уж слишком. Но баушку увести сейчас было немыслимо. Когда ей было нужно, она становилась слепая и глухая. И упёртая, как баран.
— Пускай, что тут сделаешь! — махнула рукой Домна. Подумав, добавила: — Что только отец скажет?
21
Ярина сидела у костра и наблюдала за разыгравшимися парнями и девушками. Девушки пытались водить хоровод, но парни всё мешали им это делать, озорно ломали его, встраивались сами. Иногда какой-нибудь молодец ущипывал приглянувшуюся девицу, и та хохотала или преувеличенно-громко возмущалась. Было весело.
Ярина в таких забавах редко принимала участие, ей больше нравилось наблюдать, а уж если всё же приходилось бывать в гуще похожих игр, то с облегчением замечала, что чужие, иногда наглые руки парней, её сторонились. Но, бывало, смутная мысль сомнения закрадывалась в голову, неужели она настолько неприятная, что даже самые дерзкие парни уклоняются от подобных заигрываний с ней. Но, несмотря на сомнения, всё же лучше смотреть со стороны.
Среди девушек особо выделялась статностью и красотой Агния. Она хохотала, показывая ровные белые зубы, дразнила и парней, и девушек. Но и её парни не очень уж и касались. И в этом случае Ярина, кажется, понимала, в чём дело. Веяла от Агнии какая-то опасность, некое предчувствие, предостерегающее всех: с Агнией шутка может выйти боком.
Глеба нигде не было видно, и Ярина досадовала на себя за то, что мысли весь вечер возвращались к нему. Она тряхнула головой и снова стала смотреть на подруг.
— Ярина, айда с нами через костёр прыгать! — позвала её Бажена.
Ярина лишь улыбнулась и покачала головой. В прошлом году она обожглась, чуть не спалила сарафан, больше не полезет. Ярина физически была некрепкой. Бажена не стала настаивать, разогналась и первой прыгнула. Раздались одобрительные возгласы. Прыжок был хорош.
— Кто прыгнет высоко, у того смерть далёко, — торжествовала Бажена.
Тут же поднялась Агния. Глядя на её стан, Ярина невольно задержала взгляд в восхищении. Хороша девка! Агния же приготовилась тоже прыгать, она терпеть не могла превосходства другой в чём бы то не было. И удачный прыжок Бажены подзадорил её.
Но Ярина уже не смотрела на неё. Глеб… Подошёл тихо, сел рядом. И сразу весь мир стал уютным и волшебным. И хотелось петь и смеяться, но жаль было пошевелиться, разрушить волнующую близость.
Молодые люди не видели, как совсем неудачно прыгнула Агния, и теперь от досады кусала губы, поглядывая в их сторону. А уж то, что они были причиной этой неудачи, такое им и в голову не могло прийти. Не слышали, как насмешливо прокомментировал неудачный прыжок Лоб, огромный неуклюжий юноша, и Агния что-то прошептала побелевшими губами, а глаза её злобно сверкнули на неумного парня. И Лоб стушевался и пожалел, что не вовремя открыл рот.
— Пора. Пора, пора, Жива ждёт, — от костра к костру пронёсся слух и все посерьёзнели, стали сходиться к своим семьям, чтобы вместе идти на капище.