Не обожгись цветком папоротника
Шрифт:
— А как же отпустили вас?
— Родственники-то? Ох, дочка, лучше не спрашивай. Года два, почитай, битвы вели. Были из нашего села ходоки, и их рассказ крепко за душу задел. Мы сначала не признавались никому, сами думали, что не для нас эта дорожка. Где нам? Но засела думка в голове или в сердце и никак не выходила. Потом уж признались. Сначала ни в какую не отпускали. Но помаленьку и родня сдалася. А как не сдаться? Вон у Адарки деток нет. Она и поклонится святой земле, попросит милости. А я уж этой земли возьму горсточку, да на грудь мужу положу, он и выздоровеет. Хворает уже третий год, лежит, не встаёт, сил у него нет… Земля святая ему силу и даст. А под лежачий камень вода
— А как родня отпустила, так вся деревня… Мы из Семи Ручьёв, можа, слышала? Нет? Ну это вёрст двадцать отсюда. Собрали нам денег, много денег, да благословение у батюшки взяли, да наказы со всех домов. Вот так нас проводили, и мы пошли.
— А ты какой веры будешь?
— Я? — Василиса растерялась. Она никогда не задумывалась о своей вере и, тем более, никогда об этом не говорила. — Наша семья приняла христианство… Но в нашем селении всё больше придерживаются старой веры предков. Нас, христиан, несколько человек.
— Не враждуете?
— Нет. Чего нам враждовать? Мирно живём.
— Но это хорошо, что мирно. Не все так умудряются. Вот и мы с Адаркой уж чуть не поругались по дороге из-за вопросов веры.
— Ну так ты невесть что городишь, — завелась с пол оборота Адарка.
— Не, милая, давай-ка мы этот вопрос пока оставим, дойдём до святой земли и спросим учёного человека.
— А какой вопрос вас так расстроил?
— Вот рассуди, Василиса, — начала Адарка, несмотря на нежелание своей спутницы говорить об этом, — был праздник Купалы по старому, стал праздник Ивана Крестителя, по новому. Народ путается. Все ж привыкли отмечать как раньше, как праотцы веселились. Ну и я так, а Груня, — Адарка кивнула на вторую женщину, — на дыбки. Нельзя, говорит, в этот день через костры прыгать и Купалу чествовать. Вот и скажи, почему нельзя людям повеселиться? Что в этом плохого?
Василиса промолчала, потому что совсем не знала, что в этом плохого. И что хорошего тоже.
— Ага, и там, и там хотим успеть, — не утерпела тётка Груня, — одной ногой в старой вере, другой в новой. Раскорячимся, авось, и так сойдёт. Утром лоб перекрестим, вечером домового молочком угостим.
Женщины покраснели и тяжело задышали. Василиса с тревогой смотрела на них. Подумала, что не дойдут. Такой путь трудный, а у них согласья нет. Но Адарка тут неожиданно прыснула от смеха.
— Я седмицы две назад молочком домового угощала, да поскользнулась, так упала… Даже и сама не поняла, как получилось. Я сначала вверх подлетела, а потом со всей силы об ступеньки. А потом с одной ступеньки на другую, пока все с верху до низу не пересчитала своей задницей, не успокоилась. Лежу под крыльцом, шевельнуться боюсь. Думала, вся переломалась. Ан, нет. Не поверите, даже синяка не было. Чудно!
И опять Василиса подивилась смешливой Адарке. Сама она не видела ничего забавного в этом происшествии. Но Груня заулыбалась, слушая подругу.
— А сама ты, Василиса, куда путь держишь?
Василиса не привыкла откровенничать. И свои мысли открывать посторонним тоже не привыкла. Но эти две тётки вызывали какие-то добрые чувства, что неожиданно для себя всё и выложила:
— Мой путь не такой долгий, как ваш. Наверное, не такой трудный. И не совсем понятный для меня даже. А уж понять его другим, ещё сложнее. Боюсь, моя родня не отпустила бы меня, поэтому я ушла тайком, ночью, как тать. А иду искать своего жениха. Откуда он, какого роду-племени, он и сам не ведал. Известно только, что где-то между севером и востоком живёт народ, они называют себя волками. Может быть, это его род, туда я и иду.
Женщины переглянулись.
— Слышала ты что-нибудь про племя волков?
— Что-то слышала. Говорят,
— Ну, дочка, засиделись мы тут с тобой. Пора и путь продолжить. И, раз мы тут встретились, наказ, ежели хочешь, можешь передать. Как будем в святой земле, выполним, если силы будут.
Василиса задумалась, потом произнесла тихо и печально:
— Коли встретите мудрого человека, спросите у него, как научиться радоваться и благодарить жизнь даже за печали и невзгоды.
— Мудрён твой наказ. Ну, коли будет случай, спросим.
— А как же мы передадим тебе ответ?
— Коли будет случай, тогда и передадите, — впервые за долгое время улыбнулась и Василиса.
Женщины пошли. Василиса долго смотрела им вслед. Дойдут? Вернутся ли?
45
Вскоре зашумели верхушки сосен, загрохотало вдали. Поняла Василиса, что надо искать пристанище. Дошла до подходящей ели, не слишком высокой, но с густыми тяжёлыми лапами, собрала ещё веток, соорудила под елью шалаш на скорую руку, отыскала подходящие для костра поленья и укрыла их, огонь разжигать пока не стала из-за резких порывов ветра.
Вскоре засверкало и загрохотало уже над головой. Первые тяжёлые капли дождя брызнули на лесную зелень. Василиса к этому времени была в надёжном убежище.
«Как там Адарка и тётка Груня?» — запереживала девушка. Женщины были старше её, к тому же вдвоём, но Василисе казалось, что они меньше приспособлены к лесным трудностям.
Дождь лил как из ведра. Сверкало, грохотало, шумело. Василиса сидела, прижав колени к подбородку, и мысли вновь вернулись к недавним знакомым.
«Где они укрылись? Небось, промокли до нитки. Эх, догадались снять свитки и укрыть их от дождя, чтобы после непогоды надеть сухими? Адарка, наверное, и в этом грохоте видит смешное. Хотя, нет, не в грохоте. Она смеётся над собой. Над своими неудачами… А, может, успели дойти до какой-нибудь деревни? В любой хате принять путника — долг и честь. А, если дом христианский, то всё равно, как самому немного стать паломником. Всяк рад и угостить, и дать отдохнуть, и на дорогу запасы пропитания восполнить, и попросить о своём, чтоб передали там, на святой земле».
Ближе к ночи ветер утих, на смену грозе пришёл мелкий заунывный дождь. Василиса развела костёр, согрелась, обсохла. Мысли вновь устремились вперёд, к своей цели. Завтра надо пораньше выйти, раз нынешний день оказался праздным…
Утром Василиса открыла глаза и мир брызнул чем-то нежно-лазоревым. Не шевелясь, она внимательно стала рассматривать цветок, что оказался у её глаз. Какая нежность и красота. Столько силы цвета и аромата в этом слабом цветке. Капля росы или вчерашнего дождя сияла ярче камня самоцветного. Василиса потянулась к цветку и капля перешла на её губы, охлаждая их своей свежестью.
«Чтобы научиться радоваться и благодарить жизнь за трудности и невзгоды, нужно, наверное, сначала научиться благодарить за маленькие радости. А я этого не умею».
Василиса заплакала.
46
Поздно вечером во дворе раздался топот копыт. Домна и дети уже легли спать, теперь же сон как рукой сняло. Вскоре дверь в хату отворилась, послышались тяжёлые мужские шаги. Все домочадцы поспешили навстречу. Наконец, вернулись! Ивар, Лан, следом вошёл…, не разобрать в потёмках, засветили огонь… Еремей. Сердце Домны дрогнуло, она стала высматривать старшую дочь, но больше никого не было. Не выдержала, не поздоровавшись спросила: