Не обожгись цветком папоротника
Шрифт:
— Ну, это понятно.
— Ходят они медленно.
— Да. Если добираться до города, тогда надо по реке.
— А когда?
— Может, когда сенокос закончится?
— Так это ещё долго. А детёнок в лесу с разбойниками будет?
— Ну что, тогда убегаем?
— Убегаем. Завтра ночью. Надо на дорогу что собрать.
— А что скажем? Когда нас не найдут, подумают, что утонули.
— Завтра что-нибудь придумаем.
— Понял…
72
Жгучая
Тётушка Лука её предупреждала, что такое может быть. Даже дала травку заваривать и пить, чтобы легче стало. Но легче становилось лишь на короткое время.
Хыля лежала на боку на траве под яблоней. Слёзы ручьями стекали под щёку, но она даже не замечала этого. Лежала и мысленно наблюдала за зверем, который грызёт её ноги. Нет, не один зверь. Это множество мелких зубастых козявок, прожорливых и наглых. Они поселились в верхней части её ног и всё никак не могут наесться. Грызут… грызут… грызут…
Мысли иногда путались. Ей временами казалось, что от этой боли можно уползти. Она открывала глаза, даже приподнималась на руках, начиная бегство, но тут голова немного прояснялась, и она понимала, что куда бы она не направилась, как бы не спешила, от этой боли никуда не деться, она останется с ней. Потому что теперь они живут вместе. Она и маленькие прожорливые козявки.
А, может, это не козявки? Кто-то всунул ей в ноги горячую сковороду? И она жжёт… жжёт.
Хылю затошнило. Но она сегодня ничего не ела. Почему её тошнит? Вместо ответа её согнуло пополам в приступе рвоты. Ого, сколько накопилось жидкости внутри. Откуда столько? Она же вроде и не пила…
Но после рвоты боль внезапно оставила её. И силы тоже оставили. Хыля лежала и наслаждалась такой дорогой, самой лучшей на свете безболью. О! Какое блаженство! Такого счастья она не припомнит. Оказывается, самое лучшее и приятное в мире, когда ничего не болит.
— Девки! Девки! — донёсся из хаты бабушкин голос.
Давно она кричит? Хыля смутно припомнила, что вроде слышала эти «девки» раньше. Наверное, давно. Бабушка проголодалась, не понимает, куда все делись, почему ей никто не приносит еду.
Хыля тяжело приподнялась, села в раздумье. Хорошо, что корову забрали, ей в таком состоянии ни за что бы её не подоить. Только чем же бабушку покормить? Надо лезть в погребицу, там осталось немного простокваши. Хыля экономила её и растягивала как могла, поэтому сама не ела, двоим надолго не хватит. Сама она ест зелёные яблоки. Сухари тоже остались. Бабушке она размачивает в воде или в простокваше. Сама же грызёт так. Вкусно! Особенно с зелёным луком.
Сухарей ещё много осталось. Тётушка Лука уходя напекла хлеба, насушила ароматных скибок вдоволь. Тётушка Лука…
Пришла она под вечер, когда Хыля уже укладывалась спать. Пришла не одна.
— Вот,
Гора остановился в дверях.
— Ну, что же ты? Приглашай гостя.
Хыля неловкой скороговоркой пробормотала положенные в таких случаях слова. Сердечко забилось от радости — наконец!
Гора прошёл к лавке, уселся, широко расставив босые ноги.
— Ты одна? — спросила перехожая.
— Нет, тётя, бабушка старенькая ещё на печке лежит.
— Зови меня тётя Лука. А остальные на покосе?
— Да, тётя Лука. Уже пять дней. А я всё тебя ждала.
— Да вот, задержалась немного. Зато не одна пришла. Ну, Хыля, давай накрывать на стол, повечеряем. Мы с Горой притомились, да ляжем спать. А утром посмотрим, что у тебя в головке делается.
Всё это время Гора молчал, почти равнодушно наблюдая за девочкой. Хыля поползла к печи вытаскивать котелки, тётка Лука развязала свой узелок и стала выкладывать оттуда припасы…
Почти всю ночь Хыля не спала, прислушиваясь к могучему храпу Горы, что доносился с батькиной лавки. Лука легла на пол рядом с девочкой. Перед сном тётка ей негромким голосом рассказала:
— Ты, Хыля, не смотри, что дядька такой хмурый и неприбранный, большая сила в нём живёт. И сила его в том, что он может людей исцелять. Видит он то, чего другим не дано. Вот я, например, могу людям помочь, полечить, если что у кого заболит. Но до Горы мне далеко. Специально за ним ходила. Он всё молчит, вроде как не от мира сего, а то бормочет что-то непонятное. Но лучшего лекаря я не знаю. И тебе помочь только он сможет. А теперь, давай спать.
Но Хыля так и не смогла заснуть. И храп дядьки Горы теперь казался ей особенным, очень умным и важным. Ей думалось, что так могут храпеть только хорошие люди.
А утром она заснула. Но не сразу. Сначала Гора уложил её на стол. На стол! Разве можно? Взял на руки и, словно пёрышко, перенёс на стол. Подсунул под бока всяких тряпок так, что она лежала, плотно прижатая со всех сторон. Лука вытащила из своей котомки несколько настоящих свечей и все их разом зажгла. Подумать только, это какие ж расходы! Дядька остриг ей чуть сбоку и сзади волосы.
— Не печалься шибко, Хыля, о волосах. Сейчас новые начнут отрастать. А это никто не заметит, ежели косу заплести. А то и платочек поносишь.
Но Хыля не печалилась. Подумаешь, волосы.
— А спросят, ты скажи, что зацепилась за колодезное ведро и вырвался клок, — нахмурив брови придумывала на ходу Лука.
— А правда, что я смогу ходить?
Лука на этот раз промолчала. Хыля поняла, что она ждёт, что скажет Гора. Тот тоже молчал, щупал голову, мычал и бормотал что-то непонятное. Хыля тревожно прислушалась. Слов не разобрать, но тон не внушал радужных надежд. Услышала что-то вроде:
— Вот где ты прячешься… затаилась… не ворчи, не ворчи… ишь, сердитая какая…