Не от мира сего-3
Шрифт:
Заплутавшие козы высовывались из-за кустов, провожая взглядами группу энергично марширующих людей. Крысы в кустах нервно хихикали, шепча друг дружке на ушки стихи классика:
«Смеркалось, хливкие шорьки шпыняли по траве, и зелюкали мелюки, как мумзики в мове» [179]Вся эта живность не спешила поднять тревогу, потому что прошедшие мимо люди людьми не пахли! И козлами тоже не воняли. По настоянию Меура и, исходя из собственного опыта, все инквизиторы, участвующие в акции, старательно надушились благовониями. И теперь они пахли лесом, мятой и абрикосами. Хватит лишь на некоторое время, все равно под утро кислый запах давно немытых мужских тел прорвется наружу. Но тогда уже маскировка сделается без надобности: пусть крысы пищат, а козы блеют.
179
Л. Кэррол, (примечание автора)
В селение они зашли со всех четырех сторон, стараясь, опять же, не шуметь, но продлилось это недолго. Инквизиторы врывались в незапертые хижины, если в ней находился мужчина, спящий, либо бодрствующий, наносили ему удары мечами, стараясь быстрее лишить жизни, сгоняли женщин и детей на улицу, где привязывал им руки к одной веревке. Кричащим женщинам затыкали рты кляпами, на плачущих детей не обращали внимания.
Когда собралось приличное количество пленных, часть из нападавших ушла с ними по направлению к месту своей высадки, подгоняя пинками и ударами мечей плашмя. Другая часть, большая, обороняла отход.
Гуанчи, захваченные врасплох, пытались контратаковать, но в темноте делать это удавалось плохо. На любой зажженный факел сразу же прилетал рой стрел, тем самым лишая огонь поддержки — он падал и тух. Кое-кто принимался отчаянно рубиться обсидиановым топором, но, достав им одного-двух людей, падал, пронзенный копьями.
Все произошло достаточно быстро. Инквизиторы организованно отступили, успешно отражая любые попытки гуанчей завязать схватку. Своих павших — а такие тоже имелись — они выносили с собой, не оставив на поругание ни одного тела. В любых воинских соединениях всех времен и народов негласно или гласно существовало правило: своих не бросают, сам погибай — товарища выручай. Это придавало уверенности, что, случись с любым из воинов беда, его ни в коем случае не бросят.
Эйно Пирхонен позаимствованным кистенем надавал по башке одному из лучников, налетев на него из-за угла, но сейчас же пришлось спасаться бегством — в спину ему пришелся весьма чувствительный удар от кого-то из подоспевших инквизиторов. Он еще раз помахал в схватке своим оружием, но почувствовал, что его окружают, резко бросился в сторону, ударившись лицом о древко копья, которым попытался защититься от его броска один из нападающих, дернул его на себя, тем самым приняв на него удар другого копья, нацеленный ему в поясницу. Эйно Пирхонен вырвался и пытался организовать своих соплеменников, но где там? Хаос и ужас, запах крови и крики детей только усугублялись темнотой, в которой, похоже, захватчики ориентировались даже лучше, чем коренные жители.
Наконец, суета и пустые метания прекратились. В селении остались только гуанчи, живые и мертвые. Как мог, Эйно Пирхонен растолковал пастухам, что надо ждать рассвета, чтобы осмотреться, а потом думать, как освободить своих женщин и детей. Если их взяли в плен, значит, не собираются убивать! Добившись относительного понимания, он побежал наверх к ливонцам, лелея надежду, что их врасплох не захватили.
— В одном ты прав, — сказал Садко, выслушав рассказ гуанча. — Когда взойдет солнце — станет виднее.
— Так неужели они захватили пленных только для того, чтобы их убить? — понял его мысль Эйно Пирхонен.
— Как ты помнишь, утром планировался некий молебен, — продолжил музыкант. — Почему-то на подобных мероприятиях эти инквизиторы редко раздают пряники. В основном они показывают свою власть и силу. Лучше всего это демонстрируется, если проливается чья-то кровь. Искупительная жертва.
— Так это же дикость! — возмутился Эйно Пирхонен.
— Вот! — согласился Садко. — То же самое они говорят про вас. То есть, про нас, конечно.
Они посовещались о мерах, которые могли предпринять. Во-первых, сообщить на остров Тойнен, что здесь произошло — они донесут информацию до царя, тот подымет народ. Во-вторых, следует вооружить оставшихся в живых мужчин и собрать вместе, желательно, в горах, всех женщин и детей. В-третьих, выслать разведчиков, чтобы следили за всеми передвижениями врага. И, конечно, посетить молебен, узнать, чего хотят захватчики, предложить им какой-нибудь обмен на пленников: пурпур, драцену или что-нибудь еще, значимое.
До острова Тойнен можно было досвистеться с одной очень удобной площадки, возвышающейся над морем так, что звуки прибоя оставались где-то внизу. Посланный для этого пастух прибыл на место связи с первыми лучами солнца. Он привычно высвистел человека с соседнего острова, но тут же умолк. Человек с Тойнен попытался обратно вызвать своего переговорщика, но тщетно. Пожал плечами и ушел по своим делам. А гуанча с Лансароте лежал на площадке, ухватившись одной рукой за древко стрелы, пробившей ему горло. Вторая стрела глубоко впилась ему в грудь, так что не оставалось никаких сомнений в том, что не свистеть ему больше. Люди Меура караулили пролив между островами. Им вовсе не хотелось, чтобы кому-нибудь из местных жителей удалось вызвать подмогу. Во всяком случае, до подхода основных сил инквизиторов.
Пришельцы чувствовали себя на Лансароте хозяевами положения: у них были заложники, местные жители пока в изоляции, в случае непредвиденных обстоятельств всегда можно было погрузиться на корабли и выйти в море. Так что подготовка к молебну проходила тщательно и неторопливо.
Восстановили большое распятие, водрузив его как можно дальше от приливной кромки, разбили шатры, обнесли частоколом из нарубленных тут же деревьев — достаточно жиденьким, но вполне способным притормозить врагов в случае набега. Для отца Меура даже подиум какой-то сделали, чтоб тому легче было вещать о счастье, ожидающем всех, даже гуанчей.
Пленных стреножили по ногам веревкой, чтоб те не питали себя пустыми ожиданиями побега. Сначала развязали, было, руки, но потом изменили свое решение, опять лишив их свободы движения. Причина перемены была в том, что одна из женщин, которой было оказано повышенное внимание со стороны некого инквизитора, очень легко сломала тому шею, тем самым избежав дальнейшей неволи — ей сразу же отрубили голову. Бетенкур покритиковал своих подчиненных за поспешность. Можно было все это дело обставить идеологией и религией, тем самым подавляя волю и дух у остальных пленных.