Не плачь по мне, Аргентина
Шрифт:
– Как правильней – очищать их от кожуры или просто есть вместе с семечками. Как делали это у нас, в Мюнхене.
Фон Лоос захохотал.
– Как хотите, дорогой Генрих, как хотите! Мы будем есть это яблоко так, как нам того захочется! Может быть, – он схватил со стола серебряный ножик для разрезания бумаги, – может быть, сдерем с него кожу и разделаем на дольки! Или сожрем со всеми потрохами! Или станем поджаривать его на медленном огне! В этом прелесть власти, Генрих, прелесть власти. Делать то, что хочется делать, тогда, когда пришло желание!
– Вы исключаете из этой бочки меда ложку дегтя.
– Какую же?
– Ответственность.
– Пустая болтовня! – отмахнулся фон Лоос и засмеялся. – Вот чем вы мне нравитесь, Генрих! Вы мой адвокат дьявола. Я уже слышу, как вы бормочете: помни, Цезарь, ты смертен. Ха! Ответственность, друг мой, это уступка современного правящего класса пролетариям. Уступка, сделанная, чтобы предотвратить бунт. Быдлу скормили байку о том, что власть – это прежде всего ответственность. Этому поверили. Еще бы! Просто современный правящий класс не в состоянии держать пролетариев в подчинении. Не в состоянии! Поэтому вынужден идти на уступки. На самом деле власть – это прежде всего возможность делать все! Делать все! Как вам нравится? Дело плебса – стоять на коленях. Дело тех, кто правит, – властвовать. А дело императора – быть олицетворением власти. Которая может все.
Генрих внимательно слушал. Фон Лоос прохаживался по кабинету, толстый, надутый, возбужденный.
– А помните, – вдруг сказал Генрих, – как все начиналось? Веймарская республика, голодные дети, пустые заводы и рабочие, которые торчат перед воротами в ожидании возможности, просто возможности работать? Помните? И то, как от простого гриппа немцы мёрли подобно мухам, помните? И как фюрер кричал: «Я вытащу вас из этой грязи! И поведу вас к звездам! К звездам! Я дам вам работу. Много работы! Настоящей работы, которая имеет смысл!» Помните?
– Это трудно забыть… – уклончиво ответил фон Лоос.
– Я приверженец старой школы. Все, что мы делали когда-то, мы делали для своего народа. А не для власти. Зеботтендорфа интересует наука, если, конечно, тот концлагерь, который он у себя развел, можно так называть. Вас интересует бездна власти. А кого будет интересовать народ?
– Вас! – обрадовался фон Лоос, указывая на Генриха ножиком. – Вас, черт побери, кого же еще?! Я сделаю вас министром… Нет! Я сделаю вас Великим Защитником Народных Желаний! Или, там, Жрецом! Чем хотите! Пускайте вашу фантазию вскачь! И ведь вы правы, чертовски правы, мой друг! Народу нужна забота, нужна любовь. К тому же этим штучкам Зеботтендорфа я не слишком доверяю…
Генрих вымученно улыбнулся и вздохнул.
– Ну что ж, жрецом так жрецом…
Фон Лоос не услышал. Он был слишком увлечен ситуацией.
– Сейчас, Генрих, они все будут делать сами. Вот в чем прелесть, вот в чем интрига. Марксисты вцепятся в шкуру военных, армия задавит государство и возьмется вычесывать врагов. Все, что нам останется, это появиться в нужный момент и прибрать все это к рукам. А потом… Пророчество! – Он поднял руки вверх, словно призывая в свидетели богов. – Пророчество! И мир наш!
– Вы так серьезно верите в это?
– Нет! Конечно, нет, друг мой, я не верю. Я знаю. Мы никогда не были так близко… Даже когда Зиверс приволок это копье, даже когда мы нашли те чертовы руны, когда почти вышли на камни в Ливии…
– Про камни я помню. Копье даже видел. А что с рунами?
– Мутная история начала тридцатых годов. Наши археологи выкопали…
– Археологи?
– Ну, почти археологи. В общем, обнаружили какие-то железки, которые, как бы это вам сказать, имели некоторое влияние на реальность. Я тогда еще не занимался подобными проектами… Только читал архив.
– И что? – Генрих удивился. – Странно, что эта история прошла мимо меня.
– Ничего странного, там не было ничего, что можно было бы копать. – Фон Лоос усмехнулся. – Это направление довольно быстро свернули, хотя поначалу оно нам сильно помогло. Почему, вы думаете, Европа так легко легла нам в руки?
– Так в чем же проблема?
– Русские ухитрились раздобыть кое-что… Там, знаете, ребята тоже не дремали. – Фон Лоос раздраженно фыркнул. Старая история явно не доставляла ему удовольствия.
Генрих отвел глаза в сторону.
– Была экспедиция в Финляндию. Некоторые наши люди вернулись ни с чем, некоторые вообще не вернулись. Кое-кто притащил совершенно бесполезные камушки. В общем, в борьбе с русскими эти штучки нам ничем не помогли. – Он хлопнул ладонями. – Ну, да черт с ней, с этой историей. Важно то, что сейчас, друг мой, мы выкопали нечто уникальное! Настоящее! Идущее оттуда, от самих Древних! Так-то…
– Думаете, канал все еще работает?
– Работает, – серьезно ответил Лоос и вдруг сощурился. – Вы ведь не видели чаши!
– Не видел, – спокойно ответил Генрих.
– Пойдемте!
Фон Лоос кинулся вон из кабинета. Генрих едва поспевал за ним.
Они прошли по узким коридорам баронского дома, потом спустились в подвал. На Генриха пахнуло сыростью.
– Тут я храню вино… – Барон походя махнул рукой куда-то в сторону стеллажей с бутылками. – Неплохое, кстати.
– Я знаю.
Фон Лоос зажег факел. В ответ на удивленный взгляд Мюллера барон ответил:
– Вы сами все поймете. У вас есть что-нибудь электрическое?
– Н-нет…
– Возьмите. – Фон Лоос протянул Генриху фонарик. – Проверьте, чтобы избежать искушения заподозрить меня в мистификации. Проверьте!
Мюллер щелкнул выключателем. Вспыхнул свет. Затем он выключил фонарь, открыл корпус, придирчиво осмотрел батареи, лампочку. Все выглядело настоящим и действующим.
Фон Лоос наблюдал за его действиями с явным удовольствием.
– Восхищаюсь немецкой обстоятельностью.
Мюллер хмыкнул.
– Все в порядке…
– Тогда вперед. – Фон Лоос двинулся в глубь подвала.