Не плачьте о нас...
Шрифт:
Он бежал петляя. Каждый миг офицер мог выстрелить. Вот и овраг. «Поднажми еще немного».
Юра скатился по заросшему акацией склону. Лицо и руки его были в крови. И только тогда наверху дважды тявкнул пистолет. Наверно, офицер стрелял по Витьке.
«Шагораш, миленький, спасайся», — взмолился Юра.
Гестапо выходит на след
Карпуня не помнил, как очутился на другом берегу Подкумка. Он бежал в сторону Горячеводска и вдруг на дороге увидел
— Стой! — крикнул полицай.
Остановись тогда Карпуня и соври что-нибудь, все могло бы кончиться по-другому. Однако проклятые ноги сами несли его, и подозрение полицая переросло в уверенность: парень что-то натворил.
На открытом месте от конного далеко не уйти. Вскоре Карпуня услышал за спиной лошадиный храп, и шею ему обожгла крапивная боль. Он оглянулся: сидевший на коне полицай — он казался огромным — снова поднял плеть для удара.
— Дяденька, не бейте! — прохрипел Карпуня, прикрывая руками голову.
— А зачем тикав, бисов сын? Давай топай, в полиции разберемся.
Карпуня помертвел, увидев перед зданием полиции знакомую машину с дубовым листом на борту. По пути он успел сочинить историю о хромовых ботинках, которые обновил только сегодня. «Скажу, что украл ка базаре у какой-то бабы. Потому, дескать, и кинулся бежать от полицейского. Все просто и понятно. Ну, отлают за воровство, пусть даже надают подзатыльников, переживу».
Так думал Карпуня, постепенно приходя в себя от пережитого страха. И вот этот план рухнул в один миг. Что говорить теперь? Как оправдываться? Ведь он даже не знает, что пропало из этой чертовой машины. Что же делать?
Так ничего и не решив, Карпуня в сопровождении полицая вошел в какую-то комнату.
За столом сидел широкоплечий пучеглазый мужчина в русской гимнастерке. Он мельком взглянул на полицая.
— Что у тебя, Гришан?
— Вот подывитесь, ваше благородие, на этого хлопца.
— А чего мне на него смотреть?
— Тикав вид мэнэ. Дивлюсь, бежит по шляху на Горячеводск як скаженный…
— Ага. — Мужчина встал, подошел к Карпуне и взял его за подбородок. — Так это, значит, ты был на Провале, у Телечеевских ванн.
«Знает, все знает», — с тоской подумал Карпуня и непроизвольно кивнул.
— Оч-чень хорошо, — обрадовался пучеглазый и снял телефонную трубку. — Барышня, Колесников говорит. Попросите ко мне господина обер-лейтенанта… Да, с переводчицей.
Вскоре вошел офицер-летчик и с ним Вера Вайнштейн.
— Ты можешь идти, — сказал Колесников Гришану и обратился к девушке: — Скажите господину обер-лейтенанту, чтобы он внимательно присмотрелся к этому парню. Мы подозреваем его в ограблении вашей машины.
Вера заговорила по-немецки. Летчик оглядел Карпуню с головы до ног, покачал
— Господин Зауэр говорит, что этого мальчика он не видел, — перевела Вера. — Там действовали двое других, поменьше ростом. Они были босые.
Карпуня тупо посмотрел на свои новые ботинки и вдруг понял, что совершил непоправимую ошибку. Никто из ребят не пойман, летчик видел только Шагораша и Бондаревского, Карпуня мог бы наврать пучеглазому с три короба, и никто бы не уличил его во лжи. Свидетелей-то нет! Ребята на свободе, а он, как последний дурак, сунул голову в петлю.
Пучеглазый что-то говорил немцу, кажется, извинялся. В речи летчика повторялись два слова: «ди Маппе» и «камера».
«Маппе» — это портфель, папка, — понял Карпуня, — из-за нее меня посадят в камеру".
Офицер с переводчицей ушли, а Карпуня остался один на один с Колесниковым.
— Садись, парень, — сказал тот и подмигнул выпуклым синим глазом. — Приступим сразу к делу. Ответь на мои вопросы и пойдешь домой. Согласен?
Карпуня молчал.
— Итак, вопрос первый: кто из твоих дружков обчистил машину?
— Я не видел никакой машины.
— Но ты же был на Провале?
— Был.
— Так. А машина там была только одна. Получается нескладно. И зачем ты туда ходил?
Колесников говорил доброжелательно, и Карпуня немного успокоился, собираясь с мыслями.
— Так зачем?
— Туда часто приезжают немцы фотографироваться. Ну и после них остается кое-что. Хлеб, мясо в банках… На донышке, конечно…
— Стало быть, подкармливаетесь? И заодно шарите по машинам?
— Я ни разу ничего не украл.
— Верю, А твои приятели?
— За приятелей я не отвечаю.
— Правильно. Человек отвечает только сам за себя, за свою голову. А голова-то у тебя одна…
Карпуня молчал. Он был зол на себя: так глупо попался в ловушку. Теперь спасти его может только одно: надо говорить правду. Но если он расскажет про проколотые шины, листовки, которые они с Валей Котельниковым расклеивали, это пахнет расстрелом.
— Долго мы будем играть в молчанку? — спросил Колесников. — Что ж, не хочешь по-хорошему, дело твое. Придется познакомить тебя с гестапо. Там умеют развязывать языки. Поразмысли до завтра…
Гестапо… Тело Карпуни покрылось липкой испариной.
Палачи
Утро 5 сентября выдалось тихое. Просвеченный солнцем туман заполнял улицы, и в нем темными тенями двигались сотни людей. Они брели к старым Кавалерийским казармам, толкая впереди себя ручные тележки и тачки с пожитками. Было много детей и стариков.
Юра Бондаревский, Витька Дурнев и Эдик Попов стояли на улице Анджиевского и вглядывались в лица проходивших мимо людей. Среди них были знакомые.