Не по чину
Шрифт:
Наконец, не выдержали — разграбили малую рыбачью весь всего из двух домов. Выгребли всю еду, забрали всю одежду и вообще все, во что можно укутать детей, даже рогожи унесли (кормовую избу изнутри обвешали, чтобы по ночам потеплее было). Людишек, конечно, всех… свидетелей не оставишь.
Еще несколько дней мотались, заглядывая во все подряд речушки и протоки — нет боярина Васюты, хоть топись! Затаились в укромном месте и послали людей на охоту — обрыдла уже сушеная рыба. Поохотились удачно, добыли молодого кабанчика, хоть поели, наконец-то, нормально. Это — взрослые, а у детишек со свинины животы прихватило! Ну, тут и вовсе сущий ад начался, десятник
Кабанчика, конечно, надолго не хватило. Послали охотников во второй раз, а те вместо добычи двоих людей боярина Васюты привели! Оказывается, рядом с нужным местом все время крутились, но куда надо умудрились не попасть. Десятник сходил к боярину и вернулся мрачнее тучи. Во-первых, получил нагоняй за то, что детишек приволок, да нагоняй крепкий, с рукоприкладством: мол, надо было головой, а не задницей подумать и высадить детей с няньками в оставшуюся лодку — городненцы подобрали бы. Во-вторых, княгиню везти в полоцкую землю не велено. Приказано ждать, пока с ляхами договорятся, а потом вернуть Агафью им. Значит, опять сидеть на месте.
Досиделись… Нагрянули три десятка городненцев на двух ладьях. Место, где держат пленников, они, правда, не нашли — купились на якобы небрежно спрятанную ладью княгини, за что и поплатились, попав в засаду. Дрались городненцы бешено и жизни свои продали дорого, но полоцких дружинников было больше, однако случилось две беды. Непоправимые. Первая — часть городненцев сумела вырваться и уйти, значит, снова жди гостей. Вторая — тяжко ранен был боярин Васюта. Не просто тяжко — смертельно. Прожил еще больше суток, а перед смертью пришел в себя и поведал такое…
В общем, смертниками они все оказались: и те, кто княгиню похищал, и те, кто вместе с боярином Васютой их встретить должен. Поначалу-то предполагалось, что похитить надо только одну княгиню Агафью. При этом показывать ее той полусотне дружинников, что встречала похитителей выше по Неману, не собирались. Мол, охраняем кого-то, а кого — не ваше дело. Потом же, когда Агафью вернули бы ляхам, сами же ляхи должны были убрать полоцких участников похищения, как ненужных свидетелей. Специально и подобрали для такого дела среди полоцких дружинников холостых да малосемейных. То есть, ляхи брали всю вину за похищение на себя. Имелся у них в том какой-то интерес, а какой именно — их забота.
Но все пошло наперекосяк. Княгиню приволокли вместе с детьми, да чуть детишек не угробили. Великий князь Мстислав Владимирович такого не простит. И втайне это сохранить не получится — из нескольких десятков людей, которые теперь все знают, хоть один, но проболтается. А Давиду Полоцкому в похищении, да еще таком жестоком, замазанным быть не с руки. Так что… ясно же — свидетелей остаться не должно.
Поведал все это боярин Васюта, попросил у своих людей прощения за то, что так их подвел, да и преставился. А дружинники призадумались — кому ж помирать-то охота, да еще за чужие грехи?
Похоронили боярина и других погибших без попа и отпущения грехов, а потом, как водится, оказалось, что всяк на свой лад мыслит, как да что делать дальше. Одни ни в какую не желали верить, что с ними так паскудно обошлись, другие стояли за то, что надо убираться куда подальше, там как-то устраиваться, а потом по-тихому вывозить к себе семьи. Были и такие, что предлагали пленников перебить, вернуться в Полоцк и наврать, что никого так и не дождались…
Чем все закончилось, неясно — тех, кто непосредственно участвовал в похищении, начали сторониться и поглядывать косо, мол, они беду с собой принесли. В конце концов, определили пленников и похитителей в тот самый дом и держали в строгости: никуда не выходить, огонь разводить только ночью и прочее. Даже дозоры ставили так, словно не городненцев стерегутся, а больше озабочены, как бы сидящие в доме не сбежали. Сами же, видать, никак промеж себя договориться не могли, что делать дальше. Десятник же похитителей пытался о чем-то с княгиней договорится, но, похоже, ничего не вышло. Так и дождались прихода мишкиной сотни…
«М-да, хочешь не хочешь, матушкины слова вспомнишь: «Возле князей — возле смерти». А впрочем, сэр, когда по-другому-то было? Ни президенты, ни императоры в этом смысле от князей не отличаются. Армию в таких делах использовать нельзя, нужны «спецы», а «спецов-то» как раз ЗДЕСЬ еще и нет, вот и оказываются солдатики в роли одноразового инструмента в политических игрищах. Нет, недаром военные политиков не любят, ох, недаром!
Историю, конечно, этот мужик рассказал занимательную, но не сходится у него кое-что, никак не сходится. Например, он уверенно заявлял, что ладья их подберет, а на деле-то вышло, что люди покойного боярина Васюты слиняли, послав все эти хитрые заходы политиков в самые разнообразные места. Что, пожалуй, на их месте и любой нормальный военный сделал бы. Наймутся к другому князю — профессионалы без работы не останутся, а потом действительно как-нибудь свои семьи из Полоцка вызволят.
Не о том думаете, сэр. Сравнить бы с показаниями других захваченных, а то что-то тут нечисто».
Допрос надо было заканчивать и звать Матвея — повязка на руке пленного набрякла кровью, дело могло кончиться плохо, однако Мишка решил задать еще пару вопросов.
— Спроси, как зовут? — прошептал он на ухо Дмитрию.
— Никодим, — ответил пленный.
«Показалось, или в самом деле была заминка? Мужик, по всему видать, бывалый, но имя-то всегда спрашивают вначале, а мы — только сейчас, неожиданно».
— А прозвание?
— Нету. Просто Никодим.
«Вот опять: такое ощущение, что прозвище у него есть, но он не хочет его называть. Какой ему вред от прозвища? Или знаменит чем-то, а перед нами простым дружинником выставляется? Да один хрен, мы полоцких знаменитостей все равно не знаем, но тем меньше причин ему верить. Ладно, последний вопрос, тут ему врать вроде бы смысла нет».
— А с чего вы нас за ляхов приняли?
— Так Дунька дура! Ей поп рассказал, что есть такой лях, у которого Лис на знамени. Ну, и у вас лисы на щитах… углядела, глазастая, в щелочку и нас с панталыку сбила.
Услышав последние слова ответа, Мишка чуть не вздрогнул — пленник сказал не с «панталыку», а на греческий манер, «панталексу». Когда-то, еще ТАМ, в молодости, во время обсуждения рассказа Василия Шукшина «Срезал», один умный человек объяснил молодежи, что «панталык» происходит вовсе не от украинского «збити з пантелику», а от греческого pantaleksos — «прочитавший все книги». После этого в их молодежной компании долго еще звучали разные шуточки про «панталексоса», потом это забылось, а вспомнилось незадолго до «засыла» в XII век, когда одного знакомого Михаила Ратникова сбила машина марки «Лексус». Но вот услышать подобную оговорку от простого дружинника…