Не под пустым небом
Шрифт:
…А потом я опять сидела, не шевелясь, на каменной холодной лестнице… и всё было распахнуто… и гулял сквозняк, и шумела паяльная лампа… а потом застучали молотки… заколачивая гвозди в огромный ящик, и каждый удар молотка приходился ровно по моему сердцу… этот стук отдавался эхом под высокими сводами резким, металлическим хохотом…
Двери на улицу были распахнуты, и там – на чёрном небе, среди чёрных деревьев – сиял новорождённый месяц… Нежный, сверкающий, серебряный месяц, какой бывает только весной… и графические силуэты старых деревьев, изумительно очерченные тонкой кисточкой – какие бывают только весной… а за ними – чёткие,
И так я сидела, привалясь спиной к холодной стене, и переводя взгляд: то вверх – к двери, распахнутой в ночной, лунный, полный свежести и запахов влажной земли апрельский сад, полный весенних шорохов и предчувствий… то переводя взгляд вниз – к двери, распахнутой в голубоватый зал мертвецов… И чувствовала, что если не соединю это всё воедино, в одно целое, – то просто сойду с ума. Уж слишком это было несоединимо… Моя душа изнывала, сознание расщеплялось… как будто мозг раскалывался внутри черепной коробки… Господи, помоги! Спаси меня, Господи!…
И был один миг полного мрака. Затмения. Как будто смерти. И кто-то – глубоко внутри меня – обрадовался: ну, вот и конец этой муке… вот и хорошо…
Но – я не умерла. Опять не умерла… Только странная тишина вошла вдруг в сердце. Тишина и покой. Ранящие звуки исчезли. Я как будто лишилась слуха. Но зато я услышала, как шепчет, пробиваясь сквозь прелую листву, трава… Я услышала голос лёгкого ветерка и тихий скрип ветвей, как скрип вёсельных уключин… А тонкий, сияющий месяц опустился ещё ниже и запутался в нежной вуали ветвей… Смотри, папочка, какой милый новорождённый месяц! А какие чудные запахи!… Ведь ты их тоже слышишь, правда? Как сильно в этот вечер запахло весной!… Смотри, папочка, как хорошо мы управились. Как хорошо всё успели. Это ты нам весь день помогал. И Господь, конечно. Как Он послал мне этого столяра на пустынной улице? Это надо же!… А грузовик, летящий вроде бы в другую сторону?… Просто чудо какое-то. Ну, как вы там с Господом, папа? Пообщались уже? Нет ли у тебя каких-то проблем? Виден ли на этот раз свет в конце тоннеля?… Ты уж на этот раз, пожалуйста, всё хорошенько запомни, а потом, когда встретимся, расскажешь. Поделимся когда-нибудь впечатлениями…
– Ну всё, ребята, – сказал Жора. – Спасибо вам огромное.
Но, опять же, это было не всё. Теперь надо было найти шофёра, который бы отвёз нас завтра рано утром в аэропорт.
– Вы не подскажите, где найти шофёра? –
– Подскажу, – сказал тихий служащий. – Когда выйдете за ворота, то идите налево…
И он объяснил нам, как найти нужный дом.
– А ничего, что так поздно заявимся?
– Ничего. У них сегодня свадьба их дочери, они ещё не спят…
Когда мы нашли этот домик, полный света, музыки и веселья, и вызвали во двор хозяина, который и был шофёром «рафика», такого маленького автобуса, мы увидели, что человек этот совершенно пьян. И было сомнение, стоит ли с ним вообще связываться. Но выбора у нас не было… Выслушав нас, он заплетающимся языком сказал:
– Завтра в семь утра буду у морга.
И пошёл, качаясь, в дом, пить дальше за счастливых молодожёнов…
…На улице Мичурина я была после полуночи.
– Тебе звонил твой друг из Москвы, уже два раза. Будет звонить ещё, – сказала Алла Кондратьевна.
И тут же зазвонил телефон. Это был Гавр.
– Это ты мне звонил уже два раза?
– Да. Я всё знаю.
– Откуда?
– От твоей мамы.
И тут я заплакала. Пружина разжалась… я бросила трубку и убежала в ванную…
– Она сейчас подойдёт, – сказала Алла Кондратьевна в трубку.
Она вошла в ванную со стаканом воды.
– Маша, выпей и успокойся. Возьми себя в руки, ты же сильная! Иди к телефону, – сказала она мягко, но твёрдо.
И я вернулась к телефону.
– Я завтра вылетаю в Ригу! – услышала я близкий и родной голос Гавра.
– Зачем?
– Помочь тебе.
– А мы уже всё сделали…
– За один день?!
– Да.
– Но это же невозможно!
– С Божьей помощью возможно. Завтра утром вылетаем в Одессу…
– Привет тебе от Каптеревых, от Пресманов и от Кнорре. Все молятся за тебя…
– Спасибо всем.
Милый Гавр… Настоящий друг. И сколько людей молятся за меня!
А потом Алла Кондратьевна безуспешно пыталась накормить меня:
– Ты же два дня уже ничего не ела!
– Не хочется…
– Но хоть чаю горячего попей!
Последний раз я спала на своей раскладушке на улице Мичурина в Риге… мне казалось, что спала я одну минуту, но Алла Кондратьевна уже тормошила меня за плечо:
– Вставай, Маша! Георгий уже приехал.
Прощаясь, мы обе заплакали.
– Насчёт денег не волнуйтесь, сегодня же вышлю.
– А я и не волнуюсь, Маша.
– Спасибо вам за всё.
– Напиши как-нибудь, когда будет настроение.
– Обязательно напишу!
Вот и всё. Огромная жизнь в этом доме, в этом городе прожита.
Мы ехали в клинику на такси. И очень волновались: придёт ли шофёр «рафика»? Или он всё на свете забыл?…
Каково же было наше удивление, когда мы увидели, что он уже расхаживает у нашего грустного домика! Совершенно трезвый, чисто выбритый, подтянутый. Удивительные эти латыши! И «рафик» – тут же.
Домик, как и вчера, был закрыт, и мы опять своим звонком разбудили двух тихих служащих.
Втроём, с шофёром, мы вынесли и погрузили наш печальный груз в машину. Странно, но я совершенно не почувствовала тяжести – как будто мы несли пушинку!
И тут мне вспомнилось: «Это я тебя понесу, папочка!» (Зачем, зачем я так говорила?!)
– Жорик, я на минутку! – сказала я и побежала через парк к хирургическому корпусу…
Как и позавчера, в утро операции, всё было залито ярким пламенным солнцем…