Не погаснет души огонь!. Рассказы, пьеса, стихотворения
Шрифт:
Каптёркой смотрящего за бараком была небольшая кладовка, переделанная зеками под комнату. Она была настолько мала, что в неё не уместился даже обыкновенный обеденный стол. Плотники сколотили небольшой журнальный столик и подобие диванчика. Если в каптерку садилось пять человек, то шестой уже стоял в дверях. Даже такой небольшой уголок блатные отбивали у администрации колонии пол го да. Пока дело не дошло до массового отказа от работы заключённых, которые выезжали в тайгу на заготовку леса. Нет, конечно, бастовали они не из-за каптёрки, а из-за того, что в эту командировку зекам не выдали спецодежду. Кирзачи у мужиков поизносились, лето было холодное и дождливое. Как только нога зека вступала на болотистую почву тайги, так тут же
Не чуя под собой ног, Босой подошёл к открытой двери каптёрки смотрящего. Хан обедал. Лакированный журнальный столик был застелен цветастой клеёнкой. На тарелке в центре лежал аккуратно нарезанный хлеб. Шныри имели небольшой огородик и смотрящему на завтрак, обед и ужин делали салаты из свежих овощей. На кухне в бараке специально для Хана держали керамические тарелки и столовые приборы из нержавейки. Никаких мисок и алюминиевых ложек. Западло. Вместе с Ханом завтракали его ближайшие друзья-товарищи. Семейка. Не поднимая головы от тарелки, Хан, медленно пережёвывая пищу, сказал:
– Босой, ты у нас смотришь за шнырями? Или я?
– Я смотрю, – ответил Босой, не понимая, к чему клонит смотрящий.
– Тогда слушай. У нас в бараке крыса завелась! Ночью из каптёрки пропали пять банок тушёнки, полкило дрожжей и почти два кило сахара. Брагу хотели поставить для братвы. К празднику. Исчезла тушёнка вместе с сахаром. Умыл нас кто-то. Крыса завелась. – Хан проглотил кусок хлеба с салатом и продолжил, также не поднимая головы. – Что, Босой, с крысой делают?
– Режут, – ответил Босой и судорожно сглотнул.
– Правильно, Босой! Режут! Так вот, поди и разберись со своими шнырями. Кто взял и где продукты. Даю тебе полчаса. Как мы покушаем, так ты мне всё, что я перечислил, и принесёшь. Если не принесёшь, то по бараку, с согласия братвы, конечно, проведём шмон. У кого найдём, того и приговорим. Только резать не будем. До хрена делов. Мы крысу забьём табуретками. Как гада, чтобы руки об него не марать…. Понял, Босой?
– Понял, – устало ответил Босой и пошёл в барак, не дожидаясь, когда пошлют.
Такое бывало и раньше. В лагере было голодно. Если нет подогрева с воли, совсем беда. На одной баланде прожить сложно. Особенно молодому организму. Не выдержит чьё-нибудь чрево. Страсть набить пустой желудок победит разум, и тогда зек пропал. Стоит только раз залезть в тумбочку к соседу за жратвой и ночью втихаря набить свое пузо, как пропал человек. Никогда не остановится. Так и будет потихоньку лазить по тумбочкам в поисках съестного. Будет говорить себе и успокаивать себя, что в последний раз, но нет. Не остановится. Не остановится, хотя знает, что ждёт его страшная расплата. Если поймают, конечно…. Удивительное создание человек. Живёт одной секундой. На вторую секунду не загадывает и не думает о ней. Слаб человек. Слаб…
В бараке запахло тревогой. Зеки притихли. Замолкли особо разговорчивые. Тем, кому делать нечего, постарались незаметно исчезнуть. Кому охота попасть «под замес». Гнетущая тишина напугала Босого. «Ещё чего не хватало», – подумал он, судорожно стараясь вспомнить своих подопечных. Вспомнить поведение каждого, их глаза и разговоры. Босой искал зацепку. Кто? – главный вопрос. Хан шутить не станет. Всё одно будет спрос. С кого? Об этом нетрудно догадаться. Конечно, с него. Шныри у него в подчинении. На мужиков никто
о том, как воспитывать молодежь и присматривать за порядком в бараке. Теперь огребёт на орехи – мама не горюй! Так ещё напасть – голос начал приходить с утра. Босой остановился посреди барака. В голову пришла неожиданная мысль:
– А если Он все-таки есть, Бог этот?! Может, он мне своего посланника послал? Вроде знака какого. А я не понял. Он опять мне сигнал шлёт. С утра неприятности.
Босой тряхнул головой, прогнав наваждение, и быстрым шагом прошёл в небольшое помещение, переоборудованное шнырями в кухню. Шныри были на месте. Все до одного. Босой насупил брови, встал посредине комнаты и заговорил как можно серьёзнее. Голос в одно мгновение охрип. Из горла вылетел негромкий крик:
– Допрыгались, сопляки! Быстро говорите: кто, что видел. Крыса завелась. Её не выкурить сразу. Эта тварь поганая будет таскать из тумбочек всё, что попадётся под руку, пока мы её не поймаем. Я такое уже проходил. Поймать надо крысу и руки отрубить. Пока нам не отрубили. Хан злющий, как собака. Кинули блаткомитет на жратву и брагу. Вы же знаете, как тяжко «ноги» носят в зону запрет. Вы, бездельники, вечно бродите по бараку. Кто что видел? Говорите быстро! Хан дал полчаса.
Зеки стояли вдоль стенки и молчали. Они опустили головы и переминались с ноги на ногу.
– Ну…! Чего молчите? Кто? Не может быть, чтобы крысу никто не видел. Может, намёк какой? Может, кто чувствует что-нибудь за собой? Говорите, бараны! С нас спрос. Кроме шнырей в бараке никого не бывает. Мужики на работе, приходят только поспать и обратно… Некому лазать по тумбочкам в бараке! Кроме вас! Понятно или нет?
Не слыша и не видя реакции слушателей, Босой перешёл на шёпот:
– Если кто хочет добровольно сдать ворованное, то пусть подкинет куда может. Ближе к продолу. Найдём продукты, я замну тему, говно вопрос, а там видно будет. Бывает. Может, кто духом слаб. Лучше вернуть чужое. Это на воле воровать честь, а за решёткой красть у своих – тяжкий грех. За это самое малое побьют, а не то спишут «в угол». Трахнут в задницу отрядом, вот тогда кричи караул. Как жить?
Время летело с невиданной скоростью. У Босого от нервного перенапряжения враз заболела голова. Не пойман – не вор. Если не найдут крысу, то с него получат за ненадлежащее отношение к общему. Выведут в умывальник и разобьют рожу. Это ещё что. Ну, пару раз въедут в челюсть. Бывает. Главное не в этом. Главное, что он не справился со своими обязанностями. За такой поступок его отстранят от кухни. Выгонят из плотницкого биндяка, а это конец размеренной жизни. Относительно и сытой, и спокойной. Придётся идти в уборщики. Или подметать и убирать в цехах и на пилорамах, или мыть полы в бараке. Скорее всего, в бараке не оставят. Выгонят уборщиком на промку, а там – тоска. Ни пожрать, ни подработать, ни чифирнуть. Голод и холод. Работа самая плохая, самая чумазая и нелюбимая на зоне. Если это случится, то у Босого появится шанс не дожить до освобождения. Сидеть-то ещё прилично. Как чугунному котелку. Босой обвёл взглядом стоящих на кухне шнырей. Он правильно понял их молчание. Хватит разговоров. Все всё понимают. Босой решил распустить своих подопечных. Он посмотрел на часы и понял, что разговорами и угрозами не подействовать. Времени не осталось. Одна надежда. Надежда на то, что у воришки хватит мозгов подкинуть пакет с продуктами.