Не поле перейти
Шрифт:
Казалось, он свыкся с мыслью об электровозе, заинтересовался им, уже не терпелось ему совершить свой первый рейс. Он убедился, как велики преимущества электровоза, насколько легче на нем работать, какие огромные перспективы для развития транспорта открывает электротяга, И все же... Ведь он любил napoсоз! Есть в этой машине какая-то особая сила, что притягивает к себе.
Да, паровоз - это уголь, мазут, копоть. Он морально отжил свой век и должен уйти со сцены. Но Виктор Иванович прощался с машиной, на которой проработал больше
Дубравину был дорог отживший свой век паровоз, как дороги сегодня боевому генералу гимнастерка и шлем времен гражданской войны.
ПЕРЕД КАТАСТРОФОЙ
Владимир Чеботарев совершил аварию и был переведен на должность помощника машиниста. Такая мера наказания широко практикуется на транспорте.
Владимир понимал, что поступили с ним правильно, но тяжело переживал свой позор. Перед вечером зашел к нарядчику и тот сказал, что заболел помощник Дубравина и Владимиру придется ехать вместо больного. Настроение совсем испортилось. Решил зайти в столовую, потом часика два поспать и - в рейс.
В деповской столовой людно и шумно. Толпятся рабочие у буфетной стойки, у кухонного окошка. За столиком в углу сидят четверо. У ног каждого из них - железный сундучок. Это машинисты высшего класса, водители экспрессов и тяжеловесных поездов.
Их легко определить и по осанке, и по чувству собственного достоинства, написанному на лицах, и по тому, с каким уважением здороваются с ними рабочие.
Чуть поодаль, за отдельным столиком, низко склонившись над тарелкой слесарь Тюкин. Он в грязной спецовке, зашел перекусить. Увидел Чеботарева, радостно вскочил:
– Володька!
– и увлек его за свой столик.
– Вот молодец, что зашел. Обернувшись по сторонам, хитро подмигнул: - Я как знал.
– И он быстро и ловко, не вынимая бутылки из бокового кармана, налил в стакан, подставил второй. По всему видно, что уже прикладывался к этой бутылке.
– Ты что!
– возмутился Чеботарев.
– Мне ж в поездку, - и он отодвинул от себя стакан.
– Так и я ж на работе, - пожал плечами Тюкин, словно это был самый веский довод за то, чтобы выпить.
Четверо маститых, наблюдавших эту сцену, переглянулись. Молча поднялся самый старший из них машинист Карбышев, подошел к Тюкину. Молча встал возле него. У Тюкина забегали глаза.
– Вылей!
– властно сказал Карбышев.
– А я не за ваши, за свои... а вы разве не пьете?
– Пьем!
– отрубил Карбышев и выплеснул в пустую тарелку стакан.
– Пьем!
– И он медленно пошел на свое место.
Тюкин не осмелился ничего сказать. А Карбышев обернулся к Чеботареву:
– А ты тоже! Машинист, называется.
– Был машинист, да теперь помощник, - развязно ответил Владимир.
– С таким дружком и в кочегары недолго.
– У дружка руки золотые.
– Руки-то золотые, потому и сходит все с рук.
Чеботарев не
– Сколько раз тебе говорил, - зло сказал Владимир, когда они вышли. Выпить тебе негде, что ли?
Вечно в столовую прешься.
– Да ну их к черту, - отмахнулся Тюкин.
– Ты с кем едешь?
– С Дубравиным, - нахмурился Владимир.
– Мировая машина. Сейчас только клапан на инжектор поставлю, и будут заправлять.
Так и не поев, Чеботарев отправился домой, а изрядно выпивший Тюкин в депо. На канавах стояло несколько холодных паровозов. В окне одного из них ярко горела переносная лампа. Ниже номерного знака табличка: "Старший машинист В. И. Дубравин". На эту машину и поднялся Тюкин. Видно, что он уже здесь работал. Взял с сиденья медный клапан размером с пол-литровую банку и попытался ввернуть в тело котла. Резьба ке наживлялась.
– Э, черт возьми!
– ругается он.
– Давай быстрей, Тюкин!
– раздается крик снизу.
– Машина под первый номер идет
– Сейчас, сейчас...
Он наживил, наконец, резьбу, завертывает ключом.
Клапан идет туго, сил не хватает.
– Вот проклятый!
– бормочет Тюкин.
Решительно хватает кусок дымогарной трубы, валявшейся на полу, насаживает ее на рукоятку ключа.
Рычаг получился длинный. Тюкин налег на него всем телом. Скрипя и подрагивая, клапан пошел. Медный клапан шел не по резьбе. Острая стальная резьба котла резала тонкие медные нити, прокладывая себе новый ненадежный путь.
Клапан стоит точно пробка в бочке. Одна его сторона - под напором воды и пара в котле, вторая - выходит наружу в будку машиниста.
...Холодный паровоз вытащили из депо и развели пары. А ненадежно поставленный клапан так и остался, точно мина замедленного действия. Где-то она ботает...
На душе у Чеботарева было тяжело, потому и шагал тяжело, смотрел вниз. Нет, он никуда не смотрел.
Он думал, и думы его были горькие.
По звукам, доносящимся со станции, по зареву и отблескам угадывалась кипучая жизнь железнодорожного узла. Надрывались сигналы локомотивов, точно хотели перекричать друг друга, и в их голоса вплетались тонкие, визгливые или дребезжащие звуки рожков и свистков. Время от времени, заглушая все вокруг, заревет мощный паровоз, и гулко ответит ему далекое эхо.
Выскочил из переулка Сенька, паренек лет десяти с пионерским галстуком и рюкзаком за спиной,
– Драсте, дядя Володя. Вы в поездку?
– Угу.
– А мы в лагеря едем, - радостно сообщает тот, - всей школой едем.
– Угу, - снова мычит Владимир.
Отчетливо донеслась серия гудков - три раза по три: ту-ту-ту, ту-ту-ту, ту-ту-ту!
– Опять зашились, шестая машина подряд под уголь запросилась, - говорит Чеботарев как бы самому себе.
– А откуда вы знаете?
– Ну, слышишь, девятый путь высвистывает.