Не спешите с харакири
Шрифт:
– О, чужестранцы, ваша отвага не знает границ, также как и ваше благородство!
– Аминь! – заключает Берю. Я прошу его заткнуться. То, на что я так надеялся, все-таки случилось, – старик заговорил.
– Вам не трудно разговаривать? – вежливо спрашиваю его в самое ухо.
– Отдохну на том свете, – отвечает бедняга.
– Ты только посмотри, еще один, кто начитался белибердятины, – не может продолжать компостировать мне мозги этой несусветицей, я требую срочной прибавки к жалованию!
– Тихо! – успокаиваю его я. Но Толстяка легче убить, чем успокоить. Бяку-Хамури вздыхает:
– Благородный
– Вот она – гнилая интеллигенция! – резюмирует Берю.
– Какое послание? – спрашиваю я гномика – Конверт.
Тут я делаю ход конем из-под шляпы против секундной стрелки:
– Послушайте, месье Бяку-Хамури, я не стану скрывать, что конверт действительно находится у нас, но мы не знаем, в чем заключается его ценность. Если бы вы сказали нам об этом, то мы, можем быть, уже отдали его вам. Вместо того, чтобы похищать и пытать нас, вам было бы лучше всего начать с этого!
Желтолицый ханурик слабо кивает в знак согласия.
– Будь по-вашему! Тем более, что мои часы сочтены, и я уж скоро отправлюсь в страну своих предков.
Его слова трогают Берю до глубины души, и он отчаянно протестует:
– Вы зря портите себе кровь, папаша! Тем паче, что сейчас в ваших жилах течет часть моей. А она, поверьте, имеет гарантию на долгие годы...
– Спасибо, доблестный французский полицейский!
– Не за что, только вот мне нужно побыстрее восстановить калории, если я собираюсь учить гейш лионской любви!
– Хочу пить, – шепчет Бяку-Хамури.
– Хотите немного чая?
– Нет.
– Воды?
– Мне хотелось бы вина, – говорит кровный должник Толстяка. – Я его еще никогда не пил. Я переглядываюсь с Рультом.
– Это зов крови твоего дружка, – смеется он. Мы утоляем жажду старого японца. Он причмокивает хлебальником и заверяет нас, что отведал божественный нектар.
– Оставьте бутылек у меня под рукой, – настаивает Громила, – я в нем нуждаюсь ничуть не меньше, чем он.
Мы возвращаемся к откровениям раненого.
– Подойдите ближе, силы покидают меня. Мне трудно говорить...
И пошло-поехало, японский божок! Так как его история длинна, мучительна, поразительна, сложна, ужасна, исторична, истерично национальна и пронизана паузами, я предпочитаю лишь вкратце пересказать еЕ вам, дорогие читатели, потому что с вашими тампонами в тиховарках вместо мозгов, вам потребуется шестьдесят четыре года на то, чтобы в ней разобраться. Вы слушаете меня, ребята? Оттопырьте лопушата, скрестите ручки на слюнявчиках и сосредоточьте все ваше внимание, не волнуйтесь, я его не съем!
Итак, в середине прошлого века в Японии правил мудрый и добрый император Твояжитуха-Покайфу. У бога-монарха был лишь один недостаток (да и недостаток ли?) – он очень любил ophsd`pr| за служанками. Несмотря на весь свой божественный статус, он наградил пацанЕнком одну из них – прекрасную, нежную, восхитительную Гандболфе. Суровый закон Шоконата гласил: женатый император не может признать своего внебрачного отпрыска. И монарх выдал Гандболфе замуж за богатого наследника из семьи Бяку-Хамури.
– Это был ваш дед? – спрашиваю я.
– Мой отец, – поправляет меня старик.
– Отец? Так сколько же вам лет?
– Девяносто два года.
– Я бы вам их никогда не дал, – делает комплимент Берю. – Вы не тяните на свои годы.
– Значит, – восклицает Рульт, – Вы – внебрачный сын императора Твояжитуха-Покайфу?
– Да!
– Вот те на! – ликует Берюрье. – Кто бы мог подумать, что в один прекрасный день я поделюсь своей кровью с вицеимператором?!
Бяку-Хамури продолжает свой рассказ:
– Вместо того, чтобы отказаться от ребенка добрый император всей душой полюбил его. Несмотря на то, что закон Шоконата запрещает императору признавать в таких случаях свое отцовство, Твояжитуха-Покайфу сумел обойти это затруднение. За несколько часов до своей смерти он подписал конверт на Шоконатском языке:
«Плоду моей плоти – любимому Бяку».
И внизу подписал на современном японском: «На сохранение Бяку Хамури во дворце Йокогамы».
Он наклеил императорскую марку и поручил своему камергеру Вава-Мояшкура доставить письмо по назначению, что тот и сделал. Но камергер знал шоконатский язык, и когда император умер, поспешил поделиться тайной покойного с новым императором ЭтолотоКиднякмоно. Преемник Твояжитуха-Покайфу понял опасность, которую представляло для него это письмо, и направил за ним своих слуг во дворец Бяку Хамури. Слуги выполнили поручение. Конверт вернулся в императорский дворец, где его спрятали в секретных архивах, так как в законах шоконата говорится, что тот, кто уничтожит текст, написанный рукой императора, будет после смерти воплощаться в свинью на протяжении ста тысяч поколений.
Старик закрывает глаза. Его одолевает усталость. Учитывая его возраст, в этом нет ничего удивительного.
Я отвожу врача в сторонку.
– Вы не могли бы сделать ему ещЕ одну инъекцию сердечного стимулятора?
У него как раз находится при себе отличное стимулирующее средство британского производства «Тони-Армстронгджонз» на базе гипосульфита. Он вкалывает его Бяку Хамури, в следствие чего тот оживляется и находит в себе силы продолжить повествование.
Предатель всегда остается предателем. Негодяй-камергер, предавший память своего императора Твояжитуха-Покайфу, имел слишком длинный язык и поведал о тайне конверта не только своему новому хозяину, но также и своим любовницам, которые, в свою очередь, рассказали об этом другим своим любовникам, – и вот уже новость разнеслась по свету. Конечно, камергер за это был наказан, и весьма болезненным способом: ему надрезали сантиметров на шестьдесят живот и перед тем, как его зашить, не забыли насыпать туда красного перца; тем не менее, тайна стала достоянием определенной части населения.
Прошли годы. Бяку-Хамури узнал, что он – сын императора, но для того, чтобы доказать это, требовалось официальное доказательство, которым являлся тот пресловутый конверт. Увы! Он a{k надежно погребен в подземных тайниках дворца. К власти пришла новая династия, и инцидент был забыт. Всеми, кроме Бяку Хамури, который на протяжении всей своей жизни обсасывал эту горькую пилюлю. И вот в один прекрасный день...
В тот прекрасный день на прошлой неделе японское посольство в Париже организовало выставку произведений древнего японского искусства. Союз филателистов попросил, чтобы на экспозиции был выставлен первый экземпляр личной марки императора. Она представляет собой такую филателистическую редкость, что еЕ ещЕ никто не видел.