Не спешите с харакири
Шрифт:
– Быстрее залезай в лодку! – кричу я Толстяку.
На борту яхты продолжается замешательство. Благодаря присутствию Биг Бонзы на моем катере, его головорезы отказываются поливать меня свинцом из страха укокошить своего благодетеля.
Отфыркиваясь, его Толстейшее Величество карабкается на борт моей посудины. Его потуги способны вызвать крен у танкера. Я чуть было не принимаю морскую ванну, но, к счастью, мое копыто застряло в щели настила, и мне удается избежать купания in extremis 35 (как говорят
35
В последний момент, также при смерти (лат.). (Прим. пер.)
– Занимай место за штурвалом. Толстяк. Отпусти черную ручку, затем нажми на белую.
Он четко выполняет команды, продолжая отфыркиваться и сохраняя устойчивый багрянец. Мотор дико взывает, и катер мчится вперед.
Ребята на яхте до слез огорчены нашим отъездом.
Когда нас разделяет полмили водного пространства, Толстяк позволяет себе оглянуться назад.
Он сияет, как лучи восходящего солнца на лбу медного Будды.
– Знаешь, Сан-А, – взволнованно начинает он, – ты знаешь...
Он трясет своей бесшабашной башкой.
– Ввек не забуду, что нам удалось отмочить! Самый потрясный номер за все наши гастроли, скажи, дружище!
– Я говорю, Толстяк!
Он протягивает мне свою широкую ладонь, густо покрытую с тыла шерстью.
Мы обмениваемся крепким взволнованным шейк-хэндом 36 .
Глава 10
– А что сейчас? – спрашивает Толстяк.
Мы заходим в тихую бухточку. Я подозрительно оглядываюсь по сторонам.
36
Рукопожатием (англ.). (Прим. пер.)
– Сейчас присмотри за папашей, а я займусь всем остальным.
Я кидаю свои штиблеты, носки и штанцы на прибрежный песок. Затем разворачиваю лодку носом в открытое море и прихватываю веревкой рычаги газа и переключения скоростей.
Я прыгаю в воду предварительно дернув разом за обе веревки. Катер резко стартует, оставляя за собой шлейф белой пены. Освобожденный от груза человеческих тел, с заблокированным до упора рычагом газа, он стремительно уносится в голубую даль. Когда я надеваю брюки, он превращается в маленькую черную точку на горизонте.
– Интересно, куда он доплывет? – задумчиво вопрошает Берю.
– Если он не врежется в Маркизовы острова, у него есть шанс причалить в Чили, – предполагаю я.
Я склоняюсь над старикашкой. Тот до сих пор в ауте. Думаю, он схлопотал небольшую трещину в черепушке или что-нибудь в этом роде. Так или иначе, последний зубец уже прорезался между его расквашенных губ. Никак наскажешь, что наш дорогой старичок находится в хорошей форме!
Мы присаживаемся на душистой траве чудесного сада.
– Как тебе удалось выкрутиться на почте? – спрашивает мой верный спутник.
Я рассказываю ему об этом приключении. От моего рассказа его прошибает слеза, и он прижимает меня к своей груди гладиатора:
– Значит, ты вернулся, чтобы спасти меня, Тони?! Вместо того, чтобы заложить их легавым, ты рисковал своей шкурой, чтобы вытащить из беды своего кента! Я этого никогда не забуду, дружище!
Закруглившись с сеансом слезного признания в любви, мы решаем действовать, в связи с чем проводим укороченный военный совет. Ситуация весьма туманна.
– Этот милок, – говорю я, кивая на старикана, – наверняка большая шишка со связями. Мы не говорим по-японски, и, вообще, мне не хотелось бы что-то объяснять японской полиции. Если нас там задержать, дело может обернуться не в нашу пользу. Будет гораздо лучше, если я сначала свяжусь с нашим посольством.
– Годится, – говорит Толстяк, – Иди, я присмотрю за старичком, можешь быть спокоен – он от меня никуда не денется.
В этом замечательном саду находится маленькая бамбуковая хижина, куда мы относим старикана без очков, потерянных во время падения.
– Жди меня здесь. И смотри не высовывайся! Я ухожу на разведку.
Я иду по тропинке, которая вскоре пересекается с другой, ведущей в свою очередь к еще одной, благодаря которой я перехожу через мостик, и замечаю среди рощи карликовых кедров весьма располагающее жилище, окрашенное в веселые тона. Я подхожу ближе. Вдруг дверь распахивается, и мне навстречу бросается стайка хорошеньких девушек.
Это сон, ребята! Их не меньше двух десятков, все японочки и все как на подбор! Они одеты в кимоно, переливающиеся всеми цветами радуги, и сандалии. с деревянными подошвами, нежно цокающими по мелкому гравию. Эти мадмуазелечки, щебеча и смеясь, окружают меня. Они толпятся, подталкивая друг друга локтями, фыркают и трогают меня кончиками пальцев, как будто сомневаются в моем существовании, также как я сомневаюсь в их. Они задают мне вопросы, которые я не могу понять.
– Вы говорите по-французски? – спрашиваю я у них.
В ответ слышу хор красоток, напевающих:
– Фран-цусь-кх! Фран-цусь-ки! Одна из них робко выходит вперед со словами:
– Я говорю чуть-чуть...
Это самая красивая девушка. Потрясающая фигурка, атласная кожа, миндалевидные глаза, сияющие как бриллианты, на голове – огромный, черный, как смоль, шиньон, искрящийся стеклянными шариками заколок. Можно подумать, что эта красотка нарисована кистью величайшего японского художника на блюде из тончайшего фарфора.
– Откуда вы идти? – спрашивает она.
– Мы прогуливались с другом по побережью. Вдруг мы услышали стоны и вскоре обнаружили пожилого мужчину, который лежал неподалеку отсюда в бессознательном состоянии.
Она переводит мои слова своим спутницам, которые взволнованно галдят и жестикулируют руками.
– Где тот мужчина и ваш друг?
– Пойдемте...
Мы направляемся к укрытию. Для этого нам приходится выбрать тропинку, ведущую через мостик, и сливающуюся с другой, которая в свою очередь выводит нас на ту, которая ведет прямиком к uhfhme