Не спрашивай
Шрифт:
— Мистер Пирли ждет.
— Привет Жак, — Гай отхлебнул напитка. — Как продвигаются дела?
— Медленно и уверенно, — ответил Пирли. — Эта ситуация, Гай, боюсь, что она не так проста как тебе, нам, того хотелось бы, как мы предположили.
— Мы предположили?
— Хорошо, я предположил, — сказал Пирли, — но ты знаешь, что дело запутанное?
— Не совсем, — ответил Гай, чувствуя, что не совсем улавливает суть разговора. — Я не говорил тебе, что будет просто.
— Если есть что-нибудь, что я должен знать…
— Нет, нет, нет, — возразил Гай. — Я просто имел в виду, я никогда не думаю, что ситуации просты.
— А-а. Мудрая философия. Это дело отличается от других. Я навел кое-какие справки.
— Справки? — Гай осушил Алька-Зельцер и внезапно почувствовал, что нуждается в еще одной порции. — Ты хочешь отыскать коллекцию и не платить за нее? Тридцать тысяч потрачено, но сохранен миллион; отличная мысль.
— Не совсем. Я думаю, кражу провернули свои же.
— Невероятно. Я знаю кого-нибудь из них?
— С удовольствием поговорю с тобой на эту тему, как только все узнаю, но мне нужно время.
— О, дорогой, — Гай жалел, что его напиток закончился так быстро. — Ты не хочешь, чтобы я остановил этих людей, не так ли? Этих отчаянных преступников?
— Честно говоря, да.
— Поговорим об этом за обедом, Жак, ты знаешь, какие альтернативы у них есть. Европа, Южная Америка. Буду таким же откровенным, как и ты: я готов из собственного кармана выложит деньги, только чтобы люди остались довольны.
— Все зависит от тебя, конечно.
— Знаю. Я не жалуюсь. Но тянуть время? Они звонили сегодня, я был занят; выйдут на связь после трех.
— Все чего я хочу, — начал Пирли, — это две недели.
— Что? Это невозможно. Как я могу просить у них две недели, если они каждую секунду ждут своего ареста?
— А чем ты можешь помочь мне, Гай? Мне нужно время. Десять дней, сможешь?
— Неделя, — твердо сказал Гай. — Положа руку на сердце, это все, чем я могу помочь.
Пирли вздохнул:
— Хорошо, значит все ложиться на мои плечи. Буду работать быстрее, вот и все.
А это означало, что он изначально рассчитывал на такой срок; Алька-Зельцер вызвал неприятные ощущения в желудке Гая.
— Я уверен, что у тебя все получиться. Ты очень изобретательный парень, — произнес Гай кисло и икнул.
После того как Жак сказал «прощай», тот положил трубку.
Ровно в три ноль одну, когда позвонили плотники, Гай чувствовал себя намного лучше, в основном из-за других дел, которыми он занимался. Поэтому услышав мрачный голос главного столяра, он уверенно и радостно ответил:
— Новостей пока нет, к сожалению.
— Все в порядке, — ответил мужчина. — Пока все хорошо. Но довольно скоро уже не будет хорошо.
— Я понимаю.
— Мы сильно рискуем.
— Прекрасно понимаю.
— Чем дольше все затягивается, тем больше шансов, что что-то пойдет не так, кого-нибудь арестуют и дело уйдет на юг.
— Не могу не согласиться.
— У нас есть и другие варианты, как поступить с коллекцией.
— Уверяю тебя, мы все понимаем.
— Значит, мы должны установить крайний срок, а после этого мы пойдем другим путем. Своим путём.
Наступил критический момент. Сжав трубку телефона, Гай осторожно сказал:
— Я не знаю, насколько я смогу ускорить процесс. Мы имеем дело, в конце концов, со страховыми компаниями и так далее.
— Хорошо. Просто назови им крайний срок, если они хотят когда-нибудь увидеть этот товар снова. Или, может они хотят заплатить сто долларов за доллар парню из Вермонта.
— Уверен, что не захотят.
— Значит должны уложиться в срок.
— Я даже не знаю, как быстро мы могли бы…
— Две недели.
…
— Ты еще там?
— Ах, да, — ответил Гай.
— Ты меня слышишь?
— Слышу. Ты сказал две недели.
— И ни минутой больше.
На лице Гая появилась широкая улыбка.
— Мой друг, — начал он, — я думаю, я уверен, что справимся даже на несколько минут раньше.
58
Шторм появился, откуда ни возьмись, хлынул с северного побережья Атлантического океана, затопил маленькие лодки, размыл пляжи, обнажил бешеные океанские волны ударам мертвенно-бледных молний. Ветер таранил дождь, проносясь по опустошенным палубам паромов Статен-Айленд, которые барахтались в бурлящем порту и медленно плыли к берегу. Дождевые потоки ударялись о Бродвей, барабанили по крышам такси, театральным куполам, закрывали газетные киоски. Небоскребы покрыли крупные слезы воды; сточные канавы вскипали; деревья в парках погнулись и дрожали перед яростью шторма. Далеко, в Бронксе, буря бушевала и завывала вокруг черной колокольни Санкт Криспиниана, в которой бледный электрический свет отзывался на каждый удар молнии сверху, где слышался слабый голос Градеца Краловца, уносимый порывами ветра:
— Мы не можем сдаться! Не теперь!
По крайней мере, электроэнергия не отключилась. Круглые лампы с круглыми тонкими рефлекторами свисали на длинных черных проводах с темного каменного потолка лаборатории доктора Зорна. Шары качались в воздухе. Искривленные пальцы ветра, что проникали через трещины в церковных стенах, заставляли тени кружиться и изгибаться. Однако огни не погасли. Эксперимент продолжается.
Это не поражение. Они выиграют, они победят! Разве Градецу не удалось незамеченным ускользнуть с «Гордость Вотскоэк», с помощью униформы охранника из детективного агентства Континенталь и смены «с-восьми-до-четырех»? Разве не он принес сотовый телефон и не воспользовался им прямо здесь, в бывшей церкви вчера днем и убедил архиепископа Минококуса, этого злодея из ада, что ему потребуются двадцать четыре часа, прежде чем он сможет доставить реликвию в его офис в ООН? Разве это не он твердил, что не может перемещать реликвию без разрешения своего президента в Нови Гладе, которое еще не поступило, но, несомненно, должно прийти с минуты на минуту? И разве не это склонило архиепископа сказать «Очень хорошо. Пятница. К полудню»?
Пятница, к полудню. До этого времени оставались считанные часы. Градец бодрствовал уже больше суток и подстегивал доктора Зорна к очередным экспериментам, требовал положительного результата. У них в запасе еще есть около одиннадцати часов. Конечно, наверняка, безусловно, к этому времени они создадут фальшивую кость!
— Мы не должны обманывать! — наставал Зорн, этот пораженец, эта убогая хныкающая свинья. — Она даже не похожа на кость! — кричал он, показывая на предмет, с которым они работали.