Не стать насекомым
Шрифт:
Это лето ознаменовалось для меня одним юбилеем. Одновременно радостным и горестным. Десять лет назад Российская академия наук совместно с Институтом мировой литературы приступили к изданию первого в истории Полного (академического) собрания сочинений и писем Дмитрия Писарева.
В течение 2000–2005 годов в издательстве «Наука» вышло девять из двенадцати томов, в 2007 году появился ещё один (но отыскать его мне не удалось), а затем наступила пауза, продолжающаяся до сего дня. И, судя по всему, нет никаких предпосылок, чтобы она прервалась…
В советское время так называемые революционные демократы являлись чуть ли не нашим всем литературно-критической мысли эпохи до Октябрьской революции. Представители других направлений оставались явно в тени, найти их статьи было не так-то просто. Ясно, что у большинства этот продолжавшийся десятилетия пиар вызвал к революционным
Каждое новое поколение советской молодёжи читало произведения революционных демократов всё неохотнее и меньше, а когда с наступлением перестройки стало можно и вовсе не читать, тех, кто открывал их книги, остались наверняка сущие единицы.
Жаль. И дело здесь не в симпатии или антипатии новых поколений к революционным демократам, а в знании их наследия, или в простом знании о существовании наследия. Тем более что забвение окутывает не только имена Белинского, Чернышевского и тех, кого принято причислять к их соратникам, но и представителей других направлений общественной мысли. Появляющиеся люди с потребностью умственной работы задыхаются и вянут без подпитки для этой работы, зачастую не подозревая о существовании книг Чернышевского, Писарева, Аксаковых, Самарина, Герцена, Аполлона Григорьева, Стасова, Салтыкова-Щедрина… Нынешние двадцатилетние в смятении и недоумении, не понимая, что происходит с Россией, с людьми, они чувствуют неправильность того миропорядка, что устанавливается в родной стране. Ответ на эти недоумения они наверняка бы нашли в статьях 40-х–60-х годов XIX столетия. По крайней мере статьи Дмитрия Писарева много бы дали нынешней мыслящей молодёжи, на многие параллели бы навели. Но нынешняя молодёжь о Писареве ничего (или почти ничего) не знает.
Из большой четвёрки тех революционных демократов, чьей одной из главных сфер деятельности была литературная критика, — Белинский, Чернышевский, Добролюбов, Писарев, — последнему с изданием творческого наследия в советское время повезло меньше остальных.
В официальных статьях и учебниках Писарева обязательно журили за радикальность взглядов, отмечали, что в его мировоззрении есть противоречия, и т. д. В этих статьях чувствуется некая двусмысленность: вроде бы Писарев из числа центральных борцов с самодержавием, один из самых пламенных, но уж очень пламенный, часто сокрушавший тех, кого нельзя было сокрушать, критиковавший то, что критиковать ни при каком строе не дозволяется… И, наверное, неслучайно, что советским читателям произведения Писарева давали дозированно, выборочно… В 1940-е и 1950-е годы планировалось издание Полного собрания сочинений, но планы эти не воплотились в жизнь. Самым полным можно считать четырёхтомник, выпущенный в середине 1950-х. В него вошли все основные статьи Писарева, но создать исчерпывающий творческий портрет критика по этому четырёхтомнику сложно. Порой не программные произведения определяют наше отношение к тому или иному литератору, а прошедшие незамеченными при первой публикации или же извлечённые из архива наброски, черновики. Вспомним изумлённое восклицание Баратынского, разбиравшего архив Пушкина: «Да он был мыслитель!..»
Успевшие выйти тома Академического собрания сочинений Писарева открывают нам его малоизвестные произведения, не переиздававшиеся или с момента их первой публикации, или за последнее почти столетие (со времени выхода Полного собрания сочинений в шести томах в 1909–1913 гг., хотя «полным» его назвать можно лишь условно, т. к. значительная часть произведений в него по тем или иным причинам не вошла).
Кстати сказать, до революции издание наследия Писарева можно назвать чуть ли не благополучным, несмотря на цензурные трудности. (Писареву повезло с издателем.) Ещё при его жизни начался выход собрания сочинений в 10 частях, затем оно, с цензурными изъятиями, правда, было повторено в 1870-х. В 1894 году вышло первым изданием Полное собрание сочинений, которое было переиздано четыре, а некоторые тома и большее количество раз. Каждое издание выходило тиражом не менее 3 тысяч экземпляров и очень быстро раскупалось.
Нынешнее издание Писарева — 700 экземпляров. Не знаю, сколько сотен (или десятков) человек на него подписались, сколько приобрели томики в магазинах. Я, например, покупал их в магазине «Академкнига» на Цветном бульваре в Москве; недавно
Итак, в увидевших свет девяти томах немало произведений, давно не переиздававшихся (например, «Очерки из истории печати во Франции», очень актуальных и ныне). Но всё же в части литературно-критического и публицистического наследия Писарева эти тома сенсационных открытий не произвели. Огромное сожаление вызывает то, что по-прежнему недоступными для читателя остались юношеские тексты Писарева, дневники, поэтические и прозаические опыты, документы следствия 1862 года, а особенно — письма. Вернее, те немногие из них, что уцелели и доступны исследователям. Я, например, читал лишь одно из них — ответное письмо Ивану Тургеневу, опубликованное в четырёхтомнике 1950-х годов, и оно, на мой взгляд, является интереснейшим документом. Сколько таких интереснейших документов сокрыто в не увидевших свет 11-м и 12-м томах?..
Стоит отметить сопроводительные статьи, примечания и комментарии Полного собрания сочинений. Они избавлены от ярлыков вроде «реакционный», «агент III отделения», освобождены от излишнего духа «марксизма-ленинизма»; в целом вполне объективны не только в оценке того времени, в котором жил Писарев, но и его самого как общественного деятеля и частного человека…
Перед тем как начать писать эту статью, я, конечно, заново перелистал имеющиеся у меня девять томов. Читая рассуждения двадцати-двадцатисемилетнего Писарева о будущем, о браке и любви, об истории, о справедливости, об общеполезном труде, я, с высоты (или из ямы) своих тридцати восьми лет, частенько иронически усмехался. И пугался этой усмешки слишком вжившегося в далеко не чистую, в несправедливую, но, как уверено большинство (и я, к сожалению, оказываюсь в этом большинстве), неизбежную реальность.
В каждой фразе Писарева звенит желание устранить несправедливость мироустройства, стремление к тому, что он считает идеалом… Не буду сейчас размышлять, в чём он видел несправедливость, что считал идеалом, не стану поддерживать его или спорить с ним. Скажу одно: «Статьи Писарева заставляют мозг шевелиться».
Да, с ними можно соглашаться, можно возмущаться его суждениям, но вызывает уважение и удивление, каким огромным багажом знаний обладал этот совсем молодой человек, как он был уверен в своих позициях, как чётко и ясно и в то же время иносказательно выражал свои мысли. (Иносказательность, естественно, была вызвана опасением цензурного запрета, но она придаёт статьям Писарева ту художественность, которой так недостаёт нашей сегодняшней, лобовой и одномерной публицистике и критике.)
Поражают писаревская бодрость, душевное здоровье (знакомые с его биографией здесь наверняка усмехнутся), поразительная работоспособность. Действительно, пусть очень хорошо и глубоко пишущий, но редко выступающий в печати критик почти бесполезен — критик не должен позволять читателю забывать о себе, точнее, о своём критическом голосе…
Интересен метод Писарева. Почти все его работы формально являются рецензиями. Он, в основном, разбирал определённую книгу (например, «Отцы и дети», «Наука и литература в России при Петре Великом», «Записки из мёртвого дома», «Болезни воли») и попутно делился своими мыслями, пришедшими в связи с ней, и зачастую разбираемая книга совершенно заслонялась голосом автора статьи (рецензии). Приведу известное высказывание Писарева: «Вместо того чтобы говорить о Писемском, я буду говорить о тех сторонах жизни, которые представляют нам некоторые из его произведений». (Подобные высказывания встречаются во многих текстах Писарева.) То есть, определённое произведение литературы являлось, как правило, лишь поводом выговориться самому критику. (В наше время этот метод использует Лев Аннинский, но, на мой взгляд, не очень удачно.)
Да, несмотря на избранный жанр рецензии, произведения Писарева нельзя назвать в строгом смысле литературной критикой. Впрочем: а какой должна быть настоящая литературная критика? интересна ли и важна критика, рассматривающая произведение литературы лишь с эстетической точки зрения? может или не может литературная критика поднимать социальные, экономические, исторические, религиозные, гражданские, философские проблемы?
В общем-то, литературная критика и до Писарева, и до Белинского нередко забиралась в сферы, от собственно литературы далёкие. Вспомним хотя бы пушкинское «Путешествие из Москвы в Петербург», к сожалению, неизвестное целиком читателям в 1860-е годы. А после Писарева его метод стал чуть ли не единственным и дожил до начала 1990-х годов.