Не такая, как все
Шрифт:
— Все хорошо, — ласково говорила Марисала. — Потерпи, осталось совсем чуть-чуть. Скоро, совсем скоро ты возьмешь на руки сына или дочку — и забудешь о том, как тебе было больно, а будешь помнить только радость.
Инес молча кивала. Губы ее были искусаны в кровь.
— Поговори с ней, — приказала Марисала позеленевшему Гектору. — Скажи, что ты ее любишь. Скажи, что она молодчина. Скажи, как это будет здорово — держать на руках своего малыша!
Гектор наклонился к жене и что-то тихо и нежно
— Чем я могу помочь?
Марисала подняла глаза и улыбнулась — но Лайам заметил, что в глазах у нее блестят слезы.
— Вымой руки, ты поможешь мне держать Инес.
— А ты не хочешь ее положить? — неуверенно спросил Лайам.
— Зачем? Это создаст ей дополнительные трудности. В Латинской Америке женщины часто рожают сидя или даже стоя — ребенок вылетает, как ракета, а доктор подхватывает его на руки. По своему опыту могу сказать, что роды в сидячем положении происходят гораздо легче. Пойди, пожалуйста, вымой руки.
Инес громко застонала, и Гектор побледнел еще сильнее.
— Дышите! — приказала Марисала им обоим. — Глубоко дышите!
Лайам бросился на кухню и начал торопливо мыть руки.
Из спальни послышался какой-то грохот и восклицание Марисалы:
— О, черт! Лайам, иди сюда, ты нам нужен!
Вытирая на ходу руки, Лайам бросился в спальню. Гектор лежал на полу лицом вниз: он был в обмороке. Одной рукой Марисала поддерживала Инес, другой пыталась принять ребенка — но Инес так за нее цеплялась, что сделать это было нелегко.
— Поддержи ребенку голову! — приказала Марисала Лайаму.
— О-о-о! — Инес кричала в голос, скрючившись от непереносимой боли.
— Давай! — скомандовала Марисала.
Лайам нагнулся, протянул руки — и с каким-то благоговейным ужасом увидел, как из чрева Инес, словно из пасти чудовища, вылезает младенческая головка, покрытая густыми черными волосами.
— Тужься! — командовала Марисала. — Давай! Еще! Ну еще немного! — Но вопли Инес заглушали ее голос.
Казалось, прошла целая вечность — и вот, в какой-то удивительный, немыслимый миг головка младенца легла в протянутые ладони Лайама, и Лайам увидел его личико — красное, сморщенное, измазанное кровью и какой-то слизью.
— Дыши! — скомандовала Марисала, и сама начала глубоко дышать вместе с Инес.
Лайам стоял, застыв, словно во сне. У него на глазах рождался ребенок. Это было невероятно, нереально — и однако реальней всего, что пришлось ему испытать за последние годы.
— Ну, теперь еще раз! — подбадривала роженицу Марисала. — Осталось совсем немного!
Инес душераздирающе вскрикнула, и младенец, освободившись из материнского ложа, упал на руки Лайаму — крохотный, красный, копошащийся живой комочек. Ребенок был скользким от крови, и Лайам вдруг испугался,
— Боже мой, мальчик! — выдохнул Лайам.
Да, это был мальчик. Новый человек пришел в мир, и перед ним расстилалась жизнь — жизнь, полная надежд, обещаний и неисчислимых возможностей.
Новорожденный с громким всхлипом втянул в себя воздух и издал первый в жизни громкий, визгливый крик.
Плач младенца вдруг напомнил Лайаму о кошмарных снах — но усилием воли он отбросил дурные мысли. Сейчас не время и не место об этом вспоминать.
— А теперь — последнее усилие, — хриплым от напряжения голосом говорила Марисала. — Последний раз — и ты возьмешь на руки своего сына!
Инес плакала — но не от боли. Она забыла о боли, как только увидела ребенка. Марисала помогла женщине усесться поудобнее, и Лайам бережно протянул ей сына.
Гектор пришел в себя, хоть и был по-прежнему бледен. Делая вид, что не замечает испачканных кровью простыней и полотенец, он подошел к жене, взглянул на красный комочек плоти, шевелящийся у нее на руках — и застыл, потрясенный, словно увидел самое прекрасное зрелище на свете.
Да так оно и было.
Никогда еще Лайам не видел ничего прекраснее этого ребенка.
Раздался звонок в дверь, громкий и настойчивый, требовательный. Кто-то, не отпуская, давил на кнопку звонка.
— Вот и помощь подоспела, — пробормотала Марисала. — Отлично, как раз пора обрезать пуповину.
Лайаму не хотелось открывать дверь. Сейчас сюда войдут чужие люди, увезут Инес с ребенком в клинику… К чему это? Он сам позаботится о ней и о малыше. Лайам хотел взять ребенка на руки, взглянуть в его красное сморщенное личико, еще раз поприветствовать нового человека, пришедшего в мир. Хотел продлить это давно забытое ощущение мира и надежды. Боже, он так давно не испытывал ничего подобного…
Но снова послышался звонок, и Лайам, вытерев руки полотенцем, пошел открывать.
На пороге стояли двое — мужчина и женщина в белых халатах. Лайам провел их в спальню и стоял у дверей, пока они с помощью Марисалы перерезали младенцу пуповину и заворачивали его в чистое полотенце.
Потом Марисала, измученная, но сияющая от радости, подошла к Лайаму. Новое платье ее было погублено: его уже не отстираешь. Но никогда еще Лайам не видел на ее лице такого счастья.
— Ты держался великолепно, — сказала она.
— Я? Боже правый, что же тогда сказать о тебе? Ты была просто… просто… — Лайам покачал головой и прикрыл глаза, чтобы скрыть набежавшие слезы. Бог свидетель, он готов был повалиться на пол и сам заплакать, как младенец.
Марисала заморгала, и Лайам догадался, что и она едва сдерживает слезы.