(не) только твоя
Шрифт:
Сказать, что у меня пропал дар речи - не сказать ничего. Я так и стояла, ловя ртом воздух, как выброшенная на песок рыба, пока эта абсурдная сцена продолжалась.
Венеамину Ивановичу, кажется, самому было неудобно. Потому что он заговорил со мной немного усталым и немного заискивающим тоном:
– Я только что сказал Станиславу Константиновичу, повторю и вам - это простое ОРВИ, вызванное вирусной инфекцией. У девочки прекрасное, розовое горло, не увеличины миндалины, никаких простудных симптомов, кроме температуры, нет. Обильное питье и жаропонижающее, если температура продолжит расти, и ребенок будет в полном порядке.
–
– переспросил Арский старший, а я впервые в жизни ощутила жутчайшее желание его ударить. Больно. Огреть чем-нибудь тяжелым, чтоб в его воспаленном мозгу все по местам стало.
– Я знаю, как ее лечить.
Я беспокоюсь о здоровье этого ребенка с момента её рождения, и прекрасно знаю о всех ее болячках, состояниях и необходимых лекарствах. А он... еще бы вертолет неотложки заказал, чтоб проявить, какой он заботливый! Мне захотелось рассмеяться, как последней дуре.
В ответ на мою фразу Арский скептически скривил губы, но его быстро отвлек Вениамин Иванович.
– Простите, если вы не против, мне нужно вернуться к работе. Все же, прием идет и мои пациенты меня ждут.
Арский повелительно кивнул, а мои брови поползли вверх, когда я осознала все масштабы шизы, происходящей здесь.
– Вы сорвали человека с приема и привезли его сюда?
– задала вопрос в лоб, страшась услышать ответ, который итак знаю.
– А что тут такого?
– пожал он плечами, как ни в чем ни бывало.
– Моя внучка заболела. Должен же был кто-то позаботиться о ней, пока ты где-то шлялась.
Я стояла, не веря себе и услышанному. Вновь появилось ощущение, что я выброшенная на берег рыба, которой не хватает кислорода.
– Я ходила в аптеку!
– рявкнула, не веря в происходящее и окончательно теряя связь с адекватностью. И наращивая такой объем злости, которого сама испугалась.
– За лекарствами, которые необходимы ребенку. Кто дал вам право вызывать моему ребенку врача без моего ведома и согласия?!
Кажется, я все же перешла на крик.
– Я сделал что-то плохое? Заботиться о здоровье внучки нынче преступление?
– гаркнул он в ответ.
– Я забочусь о ее здоровье! Я! Ее мама, - Боже, я не верю, что эти базовые вещи нужно проговаривать вслух.
– И все, что касается ее здоровья, должно быть согласовано со мной!
Если бы в этот момент на кухне не появился третий человек, мне кажется, дошло бы до драки и я просто начала бы его бить.
– Алина уснула, - сказала Анна Ивановна нам обоим.
– Пожалуйста, если вам не сложно, потише. Так жалко ее, пусть поспит.
– Спасибо, Анна. За вашу работу. С меня причитается, - бросил ей Арский.
Я посмотрела на женщину, затем перевела тяжелый взгляд на Станислава Константиновича.
– Я расскажу об этом Льву, - сказала негромко, но твердо.
Пусть знает, что вытворяет его отец. Воевать с ним сама я больше не желаю, потому что не хочу битв, в которых не выиграю. Пусть он разбирается сам с этим слабо адекватным мужчиной. Я умываю руки.
Я сделала героическую попытку покинуть кухню, но этот несносный мужчина не дал мне так легко уйти восвояси.
– Говоришь, что взрослая, а чуть проблема, так сразу Льву расскажу, - прилетело мне в спину, стоило лишь ступить за порог.
– Я не...
– я начала вестись на провокацию, но тут же одернула себя.
Дура. Ведь он этого и добивается.
– Я считаю, что ваш сын обязан узнать о том, что вы вытворяете.
– Я не зря не хотел вашего с ним сближения, Елизавета.
– Очень удобно, - мои губы тронула холодная усмешка.
– Творите ерунду вы сами, а вините меня. Если вы действительно хотите позитивных изменений в своей жизни, Станислав Константинович, начните с себя! Вы, и только вы ответсвенны за то, как к вам будут относиться. Если вы боитесь Льва и его реакции, вы правильно делаете, ведь своими поступками вы сделали все для того, чтоб он именно так на вас реагировал! Как на человека, от которого исходит опасность, а не как на отца, на которого можно положиться.
Я видела, что чем больше я говорю, тем больше лицо мужчины темнеет, суровеет и становится опасным. Но, кажется, я дошла до той точки невозврата, когда мне стало уже абсолютно все равно на то, что будет. Я высскажу ему все, что накипело. И пусть сам решает, как ему с этой информацией жить. Носить эти эмоции в себе, отравлять этим ядом себя - не хочу, устала. Время прожить этот гнев правильно и высказать человеку, что меня не устраивает его поведение в отношении меня.
– И в этом ваша основная проблема, - продолжила безжалостно, потому что мысленно я себе уже это разрешила. Прожить эти эмоции. И как только я себе мысленно это разрешила - страх к этому человеку у меня пропал, лопнул, как мыльный пузырь.
– Ваша проблема в том, что вместо того, чтобы научиться взаимодействовать со мной, вы все время пытаетесь меня подвинуть и от меня избавиться. Лев влюбился, вы почувствовали опасность - и стерли меня с карты мира Льва вместо того, чтоб узнать, какая я. Что я чувствую к нему. Есть ли у нас будущее, есть ли любовь, исходит ли вообще для вас от меня опасность или нет. И горький спойлер для вас: ее не исходило. Тогда. Но не сейчас.
Он слушал на удивление внимательно и не перебивал. Впервые за время тет-а-тет с этим мужчиной я почувствовала, что моя энергия задушила его энергию. И как бы он не реагировал, он как минимум меня выслушает, и я получу то, что хочу, выссказав свою боль и злость вслух.
– Сейчас вы делаете это снова. Пытаетесь конкурировать с матерью за любовь внучки. Только любовь внучки так не заслужить, Станислав Константинович. И несмотря на всю злость, которую я испытываю, я окажу вам милосердие. Я позволю вам остаться в этом доме сегодня. Позволю вам позаботиться об Алине, ведь надеюсь всей душой, что весь этот цирк с выездным врачом идет из вашего страха за состояние заболевшей внучки, а не чего-то другого и больного. Я разрешаю вам остаться, разрешаю вам поухаживать за ней, попытаться развеселить ее и почитать ей сказки, если вы этого действтительно хотите.
Он молча кивнул. Сразу, без драматических пауз. Смотрел все еще исподлобья, явно недовольный беседой и ее тоном. Но меня его недовольство не трогало. Я чувствовала слишком много своих эмоций и сфокусировалась на них. Эйфория от того, что получилось дать отпор, была такой сильной, что вызвала головную боль. Адреналин, гоняющий кровь по организму, головную боль лишь усиливал.
– Ты же знаешь, что мама Льва болела, - вдруг раздался его голос, и фраза, которую я не ожидала услышать.
Я молча кивнула, не решаясь вставить три копейки. Не знаю, к чему он это. Но выслушаю.