Не уходи. Останься
Шрифт:
Ей, по-видимому, и своей боли хватает, а теперь и в эту разборку втянули.
Но, кажется, один на один ее никто с этим не оставит.
Шрайман бдит. Что не может не вызвать улыбки на губах Димы.
Этот потрясающий, на самом деле мужчина, странный немного, да, но все же…, невероятный по-своему, и так пронзительно нежно поддерживал Катерину за локоток, когда они выходили из аэропорта.
Тут было невозможно не улыбаться. И она такая была не одна. Вася, с перевязью на руке, тоже лыбу давил во все свои тридцать два зуба. Да,
Пусть Шрайман и сам не понял, что начал опекать женщину, симпатизировать. Но чувства от этого никуда не денутся. Поймет, рано или поздно. И Диме бы очень хотелось, чтобы не успел наломать дров, прежде чем все у них серьезно закрутится.
— Дима, надо пошушукаться.
Дрозд подошел к встречающим машинам, проследил как сели Шрайман и Катерина, кивнул водителю, что ехали без них.
— Это не подождет?
Она и так держалась на честном слове и последнем дыхании. И ноги шли автоматически. Просто потому, что надо идти. Становились ватными. И сконцентрироваться на чем-то было адски сложно. Она вот-вот могла к черту свалиться и все, — пиши пропало.
Дрозд аккуратно ее поддержал за талию и помог сесть в машину. Лицо, шедшего сзади них Васи нужно было видеть, хотя, наверное, у нее рожу перекосило еще красивше.
— Понимаю, что у нас слишком много вопросов друг к другу. Но, пока будем ехать, нужно обсудить несколько моментов.
Мужчина сел на переднее сиденье, Вася рядом с ней на заднее, и сразу отвернулся к окну, сделав вид, что его тут и нету.
Дима расслабленно выдохнула. Она сидит, уже хорошо. Не упадет.
— Нам нужны дополнительные люди, пока остальные придут в себя. Лучше, если это будут твои, проверенные. Сними пару с объектов.
Она начала первой. Можно считать, что практически протянула ему трубку мира и предложила ее раскурить.
И в самом деле курить хотелось. Она редко это делала, но сейчас нужда была на грани боли.
— Дай сигарету.
Дрозд посмотрел на нее задумчиво, даже повернулся на сиденье, но вытащил пачку из пиджака и достал одну сигарету.
Фильтр зажат губами, затянулась посильней, но не подавилась дымом от непривычки и крепости. Зажмурила глаза от удовольствия.
Хоть что-то в этом мире осталось на своем месте, это радует.
— Самсонов запросил информацию по тебе, не через меня, так что, копают беспардонно, влезут во все до чего дотянутся. И положат ему на стол все так, как оно есть. Могу сделать так, что там будет не все, если хочешь, — предложил он и отвернулся от Димы, смотрел теперь в окно.
Что-то такое она и думала. Ждала. И не видела смысла оттягивать неизбежное. По сути, ей скрывать уже нечего. То, что могло повлечь за собой серьезные последствия, Шрайман и так знает. Сам ведь ее нанял, в курсе ее репутации и возможностей. Вчера даже увидел в действии, оценил возможности.
— Не вмешивайся. Пусть, — разрешила, — Не хочешь мне кое-что объяснить? Для чего-то же ты затевал этот разговор.
— Каждому
— А ты мне не враг?
Такая горечь и боль сквозили в его голосе, словах, что Дима не решилась заглянуть другому человеку в глаза. Хватит с нее. Запас сил, как физических, так и душевных, кончился.
— И никогда им не был.
— Так докажи! Объясни! — сорвалась, пригнулась к нему, но не кричала, говорила едва слышно, шипела, — У меня был повод! Был! А ты молчал. Я спрашивала тебя тогда, давно, помнишь? Спрашивала! А ты развернулся и ушел. А потом я выясняю, что ты тех подонков знал.
— Да, знал. Не я виноват, Дима. Видит бог на мне много всего, но не это.
— Тогда кто? Назови имя, все просто.
— Прямых доказательств у меня нет, он умеет заметать следы, а «хвосты» в воду, — и дело с концом.
— Вот и у меня доказательств не было, только косвенные, — она откинулась на спинку, закрыла глаза, но чувствовала, что Дрозд смотрит на нее через зеркало заднего вида.
— Поэтому я все еще жив.
И это был не вопрос. Оба это понимали. Но она все же подтвердила.
— И поэтому ты все еще жив.
Больше они не заговаривали. Ехали молча, каждый думая о своем, а может, и об одном и том же, кто знает?!
Дима пыталась понять почему едет с ним в одной машине, а внутри пусто? Нет той ненависти, убивавшей ее годами. Нет бешеного желания отомстить. Только пустота да усталость.
Почему-то сейчас ей стало казаться, что не дойти. Не дойти до конца этого пути. Да и стоит ли?
А Дрозд сожалел. Об упущенном времени. Об упущенных возможностях. И о своем тугодумии.
Если б мог исправить прошлое, ничего бы этого не было.
Он столько ошибок наворотил, что не расхлебает один. Поэтому и Дима здесь. Поэтому она теперь такая. Равнодушная и холодная. Нет больше той зимней девочки, что так безумно обожала новый год, снег, и снеговиков.
Он ее убил.
***
Не нужно быть телепатом, чтобы понять: Ромашка в бешенстве.
Вообще, в миру Роман Тугаев божий одуванчик, и вывести его из себя это действительно нужно планомерно пару недель капать ему на мозги.
Можно себя поздравить: она справилась за одни сутки.
— Я тебя задушу, твою мать, вот этими руками! — он вылетел из дома, и слова не дал ей сказать, грозно тряс кулаками в воздухе, — Задушу!
Но вместо обещанной угрозы ее обняли.
Горячие ладони скользнули под жакет, по свободной рубашке. Но она ощущала их жар, их надежное тепло.
Прижал ее к себе, буквально притиснул.
Она дернулась, не сдержалась, плечо болело невыносимо.
— Извини-извини! — Рома отстранился, осмотрел ее внимательно, подмечая все: бледную кожу, испарину на лбу и искусанные в кровь губы, опухший разбитый нос, — Сначала тебе станет лучше, а потом я тебя все-таки задушу.