Не умирать в Венеции
Шрифт:
2
Когда я рядом с ней, она как будто не со мной. Она – часть меня, половина двуглавого чудища с гигантским сердцем, выпрыгивающим из груди. Плечо к плечу, рука в руке, мы сливаемся в одно, становимся единым целым, мотыльком летим на пламя, рыбкой ныряем в канал. Благо вот он – сразу же за Пьяццале Рома, куда нас доставил пыхтящий автобус. Немного жалко, что наши ноги впервые ступают на эту шаткую почву не через врата вокзала Санта Лючия. Однако вид с моста Конституции компенсирует досаду.
Она держит крепко мою руку, словно боясь потеряться или упасть в воду. Хотя местность здесь еще не по-венециански просторная, открытая всем любопытным взглядам. Я тороплюсь уйти с площади, от толчеи возле станций вапоретто, прочь от дешевых закусочных и вездесущих стоек с пестрым китайским барахлом. Скорее нырнуть в Рио Леонардо, лишь мимоходом отметив небрежным шагом низкие ступени понте-делле-Гулье и избежав соблазна тут же выхватить фотоаппарат, чтобы поймать в перископ объектива лазурную синеву справа и слева, сверху и снизу. Отражаясь от солнца, она разбивается тысячью мелких рыбешек, бьющих серебристыми плавниками прямо в зрачок. Бегом, бегом в старый еврейский квартал…
Минуя многочисленные траттории и касы, выходим в русло более размеренной венецианской жизни. Туристов здесь, однако, не меньше. Удивляюсь, как местные умудряются не ощущать себя вечными гостями – вон, спешат в сей ранний час по своим будничным делам. Булочник, звеня ключами, торопится отпереть булочную. Группка элегантных синьоров в иссиня-серых пиджаках с деликатной искрой срезает маршрут на пути к банку. Седовласая венецианка в каракулевой шубке и шёлковом леопардовом шарфике вывела ради утреннего моциона своего тузика, и он вяло поливает ближайший угол выцветшего палаццо. Ее супруг (не собачки, а синьоры) в это время флегматично закидывает в себя обязательный эспрессо в только что открытой булочной и коротким сухим рукопожатием приветствует забежавшего ради того же утренне-будничного ритуала владельца соседней лавки, торгующей уродливыми позолоченными карнавальными масками. Туристы, тускло поблескивая затуманенным взором, безжизненность которого удваивают запотевшие стёкла кафе, уминают свои бриоши с капучино. Бодрые пострассветные плюс десять подгоняют нас: бегом, в укрытие…
Моя девочка только и успевает, что крутить своей темной головкой по сторонам, то и дело выдыхая: «Как кру-у-уто». Корча из себя видавшего виды сноба, усмехаюсь, не замедляя шаг. Напротив сундучка Teatro Italia без предупреждения ныряю в подворотню, так что она даже не успевает сообразить, где мы и что мы: «Уже пришли?» Помню, в свой первый визит сюда мне пришлось три раза перечитать детальную инструкцию от хозяина гестхауса: с педантично составленными указаниями, на каком углу свернуть, за каким газетным киоском обнаружить проход и возле какого столба трижды щёлкнуть башмачками, чтобы попасть в сей потаённый уголок. За фешенебельный ресторанчик, что поутру наглухо заколочен, в еще более узкую подворотню, где едва разойдутся два плотно поужинавших в том же заведении гостя, десять шагов прямо, обнаружить справа когда-от имевшую благородный зеленый цвет дверь с ажурными решетками, набрать секретный код (выписанный – для надежности – на бумажку), подняться на второй этаж и позвонить в звонок. Хозяин на месте.
Заполнив бланки и взяв с нас городской налог, видный чернявый красавец-мужчина мельком бросает на нас взгляд и уточняет: «Twin or double?» На минуту смешавшись, мы выдыхаем: «Double, please» (Чортовы пуританские комплексы!) Хозяина, впрочем, этот ответ ничуть не смущает. Зато удивляют наши лингвистические навыки: «Туристы из России редко так хорошо говорят по-английски», – выдает он сомнительную похвалу по итогам нашего смол-тока. Мы хихикаем, благодарим и удерживаемся от обсуждения уровня образования соотечественников. Наконец ключи получены, и мы просачиваемся в соседнюю с ресепшеном комнату.
Занавески колышет призрак сквозняка. Он проникает в комнату вместе со звуком колоколов – все окрестные церкви вызванивают начало нового дня. Шторы вздымаются и опадают, пародируя формы и движение прародителя этого звука. В узкую щель между ними силится втиснуться неуёмно-голубое небо, кусок терракотовый стены напротив и солнечные блики от канала под ней. Девочка задергивает штору и поворачивается лицом ко мне.
Я сбрасываю с плеч рюкзак и направляюсь к ней. Наконец. Мы одни и свободны. Мир за окном и предусмотрительно запертой на замок дверью перестает существовать. «Я так мечтала об этом», – впечатывает ее рот в мой слова между краткими, но страстными поцелуями. Ее язык сплетается с моим, ее тело дрожит и плотнее жмется к моему. Я закрываю глаза.
Помню, когда мы в первый раз оказались рядом, было точно так же: на три дня всё вокруг перестало существовать. Остались только мы. Наши руки, боязливо сцепившиеся, скованные робостью и смелостью одновременно: мы вместе, нас не разъединить!
3
Три дня не ела, два дня не спала и всё время думала о ней. Необходимые хозяйственные приготовления если и отвлекали, то недостаточно. В груди то и дело поднималось предгрозовое облако паники, искрящее молниями: «Она едет ко мне!»
Я уже знала наизусть все ее трещинки – по многочасовым онлайн-разговорам, по откровенным фотографиям и еще более откровенным видео. Я знала ее секреты и фантазии, которыми она ни с кем прежде не делилась (даже о любимом место в норвежском лесу, где она исследовала себя под аккомпанемент пошлых песенок кумира). А она знала все мои (даже о родинке в труднодоступном месте). А еще мы обе узнали о себе и друг о друге столько нового, о чем ни одна из нас не догадывалась на протяжении прошлых сорока и тридцати лет соответственно. Или догадывалась, но не имела шанса подтвердить или опровергнуть догадку. Наше обоюдное открытие в общих чертах сводилось к одному: как это удивительно и невероятно – влюбиться в кого-то, будто тебе снова пятнадцать, страстно желать исследовать другую душу и тело, угадывать в чертах другого свои собственные черты. Пусть с нашего знакомства прошло каких-то полгода, а с момента признания в любви – того меньше, но казалось, мы обе шли к этой встрече всю жизнь.
Только теперь я осознала, что все месяцы наивных мечтаний и романтическо-эротических иллюзий наконец станут явью, а все предгрозовые облачка соберутся вместе, набухнут и сгустятся в одну грозную грозовую тучу, которая накроет мой мирок и погребет под потоками воды всё, что было до.
Я не помню, как прошла первая половина того дня. Кажется, только поставила в духовку яблочную шарлотку да привела себя кое-как в порядок. Надела ее любимое, зеленое платье – с кроссовками смотрелось оно немного странно, но недавнее растяжение связок диктовало свои правила моды. Захватила воды и пару батончиков-мюсли, не для себя – для нее: знала, ей предстоит нелегкий перелет, а в меня всё равно еда не лезла. Купила сразу пачку билетов на метро – «из аэропорта буду возвращаться уже не одна, о, боже…»
Зато всегда буду помнить вторую половину дня: переполненный зал аэровокзала, не видавший реновации с самого открытия в семидесятых и больше похожий на гигантсткий ангар; неудобный высокий стул в кафе – я верчусь на нём юлой, пытаясь не упустить малышку за головами встречающих; ее сообщение в мессенджере «Я прилетела»; и последние пятнадцать минут томительной тревоги перед тем, как я увидела ее прелестную тёмную головку. Она вышла совсем одна и тут же растерялась, забегала глазами по лицам людей, столпившихся за ограждением, заозиралась и, так и не обнаружив меня, направилась к выходу. Тут я, стараясь не переходить на бег, полетела к ней стрелой. До самого моего последнего шага она не замечала меня и только ахнуть успела, когда я накинулась на нее с объятиями.