Не в масть. Зарисовки из жизни людей и собак
Шрифт:
– Ведь я вас просила не трогать меня!
– Да что ты левой ногой с постели встала, что ли?
– Оставь, бога ради. У меня голова кругом идет. Какая тут правая и левая нога при этакой жизни!
– А что такое? Что? Какая такая жизнь? Мы даже еще и не жили, а только сегодня жить начинаем.
– Достаточно с меня и того терзанья, которое я вынесла!
– Чем терзанье? Какое терзанье? Вот уж не понимаю! Разве тем, что стараюсь тебя переработать из вашего купеческого склада в наш склад? Так
– Никакого я в вас благородства не вижу! Я вижу только подлость одну.
– Те-те-те. Ну, довольно, довольно. Я вижу, что ты раздражена. Бывает это!
Катерина Петровна утерлась полотенцем и стала накидывать на себя парадный утренний капот.
– Не надевай, Катенька, не надевай… Жалко такую дорогую вещь трепать. Надень простой ситцевый капот, – сказал ей Порфирий Васильевич.
– Не ваше дело! Не ваш это капот! Не вами он куплен! – крикнула на мужа Катерина Петровна и выбежала из спальной в столовую.
Супруг тотчас же смекнул, что что-то неладно, что супруга начинает показывать когти и зубы, и сократился. В столовую он уже вышел, стараясь улыбаться.
– По папеньке с маменькой соскучились? – спросил он жену, присаживаясь к столу. – Ну, хорошо, хорошо. Сегодня вечером мы пойдем к вашему папашеньке. Кстати же, сегодня надо вам и получить с него четыре тысячи рублей. Вот расписочка, возьмите.
И он передал жене документ, выданный ему Петром Михайловичем перед свадьбой. Супруга схватила документ и быстро спрятала его в карман.
– Наливайте же мне кофею, Катишь, – сказал он, смотря на нее с улыбкой.
Она с недовольной миной и молча налила стакан кофе и подвинула его к нему.
– Улыбнитесь, – сказал он ей.
Она отвернулась.
– Первая ссора, – проговорил он после некоторой паузы, пробуя ложечкой кофе.
– И авось последняя, – отвечала она, не глядя на него.
– Пирогов, пирогов сладких сколько у нас поздравительных осталось! – проговорил он, смотря на коробки со сладкими пирогами, расставленные на буфете. – Я полагаю, из них что-нибудь на обед можно сегодня сделать.
– Можете сделать из них себе суп, щи, жаркое и сладкое, – отвечала она.
– Нет, уж это я тебе поручаю. Ты хозяйка и потому должна заказывать обед, а я сейчас вицмундир надену и на службу…
Катерина Петровна промолчала.
– Бюджет, Катюша, на обед – рубль, и прошу не выходить из этой нормы, – продолжал Порфирий Васильевич. – Но так как сегодня у нас сладких пирогов много, то можно не рубль, а поменьше.
Опять никакого ответа.
Вошла кухарка.
– Обед барыня после меня закажет, после меня, – заговорил Порфирий Васильевич.
– Да я вовсе не за этим… – отвечала кухарка. – Там в кухне хозяин этих самых официантов пришел, что закуску в день свадьбы
– Какие деньги? Я уже сказал, что деньги за закуску должен отдать отец Катерины Петровны! – воскликнул Порфирий Васильевич.
– Он говорит, что был там, но там не отдают. Сюда прислали.
– Знать ничего не знаю! Ведать ничего не ведаю! Гони вон!
Показался сам хозяин официантов – осанистый бакенбардист.
– Позвольте, господин… Ведь вы же заказывали закуску, а не они… – заговорил он.
– Тесть! Тесть! Знать ничего не хочу! Я заказывал по поручению! – закричал Порфирий Васильевич. – С него и получайте.
Катерина Петровна выскочила из-за стола и вся в слезах убежала в спальную. Порфирий Васильевич через минуту тоже отправился за ней и припер двери. Из-за запертых дверей вскоре послышалось:
– Идите вон отсюда! Я не могу вас видеть! Вы душу мне истерзали!
Он, весь красный, с трясущимися губами, вышел из спальной, надевая вицмундир. Остановившись у дверей, он сказал:
– Ну хорошо, Катерина Петровна, теперь я вас оставлю, потому что мне пора на службу идти, но сегодня после службы мы с вами поговорим, основательно поговорим. Прощайте. Матрена! Запри! – крикнул он кухарке, взял шапку, накинул на себя шубу и ушел.
Через полчаса Катерина Петровна отворила дверь спальной, вышла оттуда заплаканная и стала вытаскивать в гостиную два узла из простыней. В узлах виднелись две подушки, платья, одеяло, шуба.
– Матрена, вынеси мне, пожалуйста, эти два узла на извозчика, – сказала она кухарке. – А там есть сундук с бельем, так за сундуком я от папеньки пришлю.
– Матушка! Сударыня! Барыня! Да куда же это вы? – заговорила кухарка.
– К маменьке… Довольно… Я не могу с ним жить…
– А как же барин-то, матушка барыня? Ведь он вернется и спросит.
– Так и скажешь ему, что Катерина Петровна, мол, уехала к отцу с матерью.
– И когда же вернетесь, барыня?
– Никогда. И ему это скажи: никогда. Совсем, мол, не вернется. И чтоб он не смел туда приходить. Так и скажи, чтоб не смел приходить.
Кухарка заревела вслух и стала отирать глаза передником.
– Выноси! Выноси узлы! – крикнула Катерина Петровна кухарке.
Через четверть часа она уехала.
IX
Петра Михайловича не было дома, когда явилась под родительский кров Катя. Петр Михайлович находился уже на деле, в лавке. Анна Тимофеевна сначала поняла так, что дочь только в гости приехала к ним. При встрече, целуя ее в прихожей, она говорила:
– Вот и прекрасно, что приехала к нам пораньше. У нас и позавтракаешь теперь. А то что дома одной без мужа-то делать! Ведь он, поди, на службе?