Не в силах забыть
Шрифт:
Шахматы по переписке — всего лишь крошечная уступка. Несколько писем, приходящих время от времени. Невинные листки бумаги с записями шахматных ходов, только и всего.
Но если отныне их будут связывать только шахматы… нет, это невозможно.
Лео тотчас представил, как протягивает руку за почтой и отбрасывает все, кроме записки от Брайони. Потом относит письмо в кабинет, где на досках расставлены шахматы, и закрывает за собой дверь. В полном уединении он переходит от одной доски к другой, благоговейно переставляя фигуры (ведь это
— Нет.
Брайони заметно смутилась:
— Почему?
— Я не могу.
— Не можете отослать письмо?
— Не могу быть вашим другом.
Брайони резко вскочила.
Лео тоже поднялся:
— Простите меня.
Брайони покачала головой, закусив губу.
— Это моя ошибка. Я подумала… я подумала, что, вы, возможно, захотите попробовать начать все заново.
Но она не даст ему второго шанса. По сути, она сама сказала об этом днем. Сейчас в ней говорило лишь плотское желание, а стоит ей утолить страсть, она снова уйдет в себя, замкнувшись в своей раковине.
— Я пытался, пока мы были женаты.
Если бы он только знал, в чем причина их разлада, он ползал бы у ее ног, вымаливая прощение. Он сумел бы загладить свою вину и сам подал бы ей скальпель, пожелай она в наказание сделать его кастратом.
— Не лучше ли поздно, чем никогда?
— Есть вещи, которым лучше не случаться. Нам не суждено быть вместе.
Брайони шагнула к Лео и, протянув руку, коснулась его волос. Лео словно окаменел. Ее пальцы погладили его ухо и щеку, нежно скользнули по губам:
— Возможно, когда-то так и было, но с возрастом люди меняются.
Если их предыдущий разговор чему-то научил Лео, так это тому, что Брайони ничуть не изменилась. Она осталась такой же непреклонной, суровой, не умеющей прощать, как и раньше.
Набравшись мужества, он отвел ее руку.
Тогда Брайони потянулась, чтобы поцеловать его. Смущенная и трепещущая, она почти коснулась пылающими губами его губ. Господь всемогущий! По телу Лео прокатилась обжигающая волна желания. Он жаждал Брайони. Ему хотелось погрузиться в нее, забыв обо всем.
Он резко отшатнулся:
— Нет, Брайони, пожалуйста.
Возможно, если бы минувшей ночью она не искала близости с ним, Лео уступил бы, веря, что Брайони не стала бы предлагать ему свое тело, не простив его. Но теперь он знал, что надежды нет. Обида жила в ее душе словно болезнь, как коварная малярия, которая годами не дает о себе знать, а после вспыхивает с новой силой, грозя свести человека в могилу.
Лицо Брайони мучительно исказилось.
— Значит, все эти разговоры о любви ко мне лишь пустые слова?
Лео показалось, что ему в сердце
— Иногда любви недостаточно, — глухо произнес он. — Вспомните себя и своего отца.
Всех, кроме Тодди, кого Брайони когда-то любила, рано или поздно она гнала от себя.
— При чем тут мой отец?
— Если вы не в силах простить ему невнимание, как вы сможете забыть о ране, которую я когда-то нанес?
Брайони отвернулась к стене. Минута прошла в молчании.
— Вы не могли бы выразиться яснее?
— Нам не удастся построить вместе новую жизнь. Вам нужен святой, Брайони. Такой человек, который никогда не причинит вам боль, не вызовет у вас гнев или отвращение, в ком вы никогда не разочаруетесь.
Брайони остановила на Лео мрачный ледяной взгляд:
— Вы хотите сказать, что я не способна любить?
Он вовсе не собирался этого говорить, однако в долгой беседе неизбежно открываются самые потаенные мысли.
— Я не верю, что ваша любовь способна выдержать груз, который мы оба несем на своих плечах.
Говоря откровенно, Лео не верил и в прочность своей любви.
— И вы не желаете дать нам возможность доказать обратное?
— Вы сели бы в поезд, зная, что рельсы обрываются за ближайшим утесом? Или на пароход, уже давший течь?
— Понимаю, — произнесла Брайони безжизненным голосом. — Простите, что отняла у вас время. Может, закончим партию?
Почти сразу же разразилась гроза, пробушевавшая всю ночь. К рассвету ветер утих, но дождь не унимался.
Брайони никогда не отличалась суетливостью, но в то утро она не находила себе места. Она металась по комнате, как тигр в клетке, открывая и захлопывая ставни с яростью, чем наверняка привлекла бы внимание врачей, будь она обитательницей лечебницы для душевнобольных. Убедившись, что никто ее не слышит, она исступленно билась головой о стену — отчаяние и боль терзали ее сердце.
Какая горькая ирония! Если бы ливень застиг отряд днем раньше, она втайне радовалась бы, что вмешательство природы затянуло их поход, позволив ей побыть с Лео подольше. Но сейчас ей хотелось, чтобы путешествие закончилось как можно скорее, сейчас же, немедленно. Ей доставляла нестерпимую муку каждая минута, проведенная в обществе человека, который пожелай изгнать ее из своей жизни, как преданный дворецкий, ожесточенно стирающий малейшее темное пятнышко с доверенного ему столового серебра.
Ближе к вечеру дождь наконец прекратился. Брайони готова была тотчас же продолжить путь, однако Лео настоял, чтобы проводники отправились первыми и проверили состояние дороги.
— На склоне почти нет деревьев. После такой грозы на дороге могут быть огромные завалы, — объяснил он.
Брайони кивнула и направилась к двери.
— Брайони, — окликнул ее Лео.
Она остановилась, но не повернула головы.
— Да?
Лео нерешительно помолчал:
— Нет, ничего. Не обращайте на меня внимания, пожалуйста.