Не вижу, не слышу, не чувствую боли
Шрифт:
– Послушай ее, мне кажется это серьезно.
– Теплое дыхание обожгло щеку, и помогло сконцентрироваться, сосредоточившись не на воспоминаниях, а на происходящем. Золдик кивнул, переводя взгляд на слабо улыбающуюся Ретц. Девочка могла видеть сейчас, что эти двое в будущем станут куда больше, нежели друзья. Еще невесомо-ощутимо, но оно уже есть - две алые нити стянулись в один клубок, и норны потянули их дальше - вдвоем, единым путем, единой судьбой. Киллуа мог бы сейчас пошутить, сказать что-то смешное, разряжая обстановку, "мол, ситуация и так серьезнее некуда", но смолчал, подчиняясь и веря чужим словам. Это напомнило невольно, как Ретц наблюдала за Шалнарком и Увогином - они сходились медленно, будто обходя саму тему отношений, пусть весь Риодан чуял шкурой, к чему дело идет. Финкс смотрел со значением, Фэйтан фыркал, Куроро таинственно улыбался в очередную книжку, не поднимая взгляда от танцующих на белом поле черных печатных строчек. Но все молчали, боясь спугнуть это ощущение - того, что члены их семьи нашли друг друга во второй раз в жизни. Даже Мачи закрывала рот и прятала поглубже свое ядовито-грубое жало. Им на Свалке, да и позже, не хватало часто, вот такого вот. Выходцы из города упавшей звезды лишены не просто нормальных условий взросления и жизни - им часто не додавали в чувствах, отрезая от детства и от юношества. Тот же палач, компенсировал, к примеру, видеоиграми, а Шалнарк
– Киллуа. Я разговаривала и с Наникой, и с Аллукой действительно. Сначала только с ней, потому, что он только проснулся, но потом с обоими.
– Девочка говорила осторожно, донося до подростка каждую фразу, глядя на его реакцию и стараясь дать осознать все произнесенное до самой последней крошки.
– Все....очень серьезно тут. И тебе, и другим членам семьи многажды стирали память. Похоже, именно ваш прадедушка. Наника - не просто чудовище завладевшее телом твоего брата, как я могу прочесть на твоем лице.
– Мальчишка порывался сказать что-то, но Гон сжал на его талии ладонь, заставляя проглотить то ли возмущение, то ли неверие и отрицание. Он сам слушал очень внимательно, стараясь максимально вникнуть в ситуацию - сейчас Усилитель не мог позволить себе быть непонятливым.
– Они рассказали, как ты воспринимаешь ее. Наника не винит тебя за это - она все понимает и старается не обижаться.
– Ретц невольно сжала край одеяла, в которое они все втроем умудрились завернуться, сидя голова к голове и тихо разговаривая - так тихо, что подслушать их было практически нереально. Однако, слова друг друга они все равно слышали невероятно громко, будто воздух стал усилителем звука. На самом деле, под влиянием момента и специфической силы Ретц выходить из тела, они на миг стали связаны в единый конгломерат, понимающий друг друга с полуслова и полувзгляда. Так что нельзя было не поверить друг другу. Чем-то, похоже на связь Риодана - будто тонкие паутинки шелка, что на деле прочнее стальных тросов обвивают разных людей и заставляют чувствовать себя в безопасности - одним целым. Но сейчас это временно. К тому же, повлияла встреча с ребенком Курапики - его сила была чрезвычайно велика. При встрече в том подвале, Ретц ощутила, как он прощупывает ее своей аурой, почти накидывает на шею петлю, обещая удушить, если она несет ему угрозу - но петля тут же превратилась в паучьи сети, когда он узнал о ее связи со своим отцом. Он оплел ими Аллуку с Наникой, саму Ретц, а теперь, как будто, она протащила эти нити благодаря своим способностями, и накинула на Гона с Киллуа. Всего пара усилий сейчас - и связь распадется - осознала она. Но ей не хотелось терять этого и, рассказывая мальчишкам о произошедшем, девочка невольно напрягалась параллельно, вливая в ниточку связи свою ауру. Пусть эта паутинка поможет им закончить их дело.
– Ты говоришь так, будто она и, правда, не чудовище.
– Произнес Киллуа, заставляя себя опираться на поддержку Гона, а не на свое мутное восприятие и шум в голове. Сила Усилителя текла через него, не смешиваясь, но, позволяя ощутить себя - горячая волна. Рядом с этим мальчишкой, Золдик всегда был способен на невозможное - противостоять семье, перестать, наконец, быть марионеткой Тьмы, как шептал ему на ухо голос старшего брата. Он мог преодолевать и подниматься выше. Пусть, в его жилах, кровь многих поколений убийц, пусть он сам убийца с огромными тараканами в голове, но это перестает быть существенным, когда рядом есть кто-то настолько близкий, верящий в тебя и помогающий раскрыть даже самые черные крылья и наполнить их свежим ветром навстречу будущему.
– Она не чудовище. Она - твоя младшая сестра.
– Слова Ретц упали последними каплями в эту чашу. Внутри взметнулось все, как вода в стакане, когда Гон воздействовал на него, как сейчас на Киллуа, своей силой, чувства плеснули в стороны....и ударились в невидимую стену из ауры которую держал вокруг них Усилитель. Эта чаша была полна крови и слез, страха и радости.
"Братик".
– Услышал он призрачный голос, сочащийся из прошлого. "Я не чудовище - я твоя сестра. Пожалуйста, братик - помоги. Мне страшно".
– Не будь здесь друга, он бы закричал, наверное, и слова девочки сидящей напротив, впивались в мозг тысячей раскаленных жал. А сверх этого, он слышал не только голос сестры, но и медово-бархатные интонации старшего брата, который всегда пугал его до одури, даже в детстве. Но почему он его так пугал уже тогда? Ответ прост - из-за иголки в голове, призванной обострить все и вся, превратиться в защищающий его амулет, уводящий от опасности, даже ценой ненависти к тому, кто хотел его спасти.
– "Обещаю, я стану самым лучшим старшим братом для тебя....Я буду таким хорошим братом, что ты возненавидишь нас всех." - Одно из самых первых его воспоминаний, погребенных надежно под негативом к собственным родичам, старательно и аккуратно выращенным поверх подготовленной почвы. Иллуми был внимательным, он работал как всегда - ювелирно точно, и, осознав это, Киллуа тихо, даже немного помешано, рассмеялся, но взял себя в руки. Он сам не заметил, как обхватил виски ладонями, пряча голову на чужом сильном плече. В нос закрался знакомый и самый близкий на свете сейчас аромат. От Гона пахло мускусом и теплой, чистой выстиранной одеждой, домашним теплом и любовью тетушки Мито, а еще терпко лесом, травами, чистой водой и горным свежим воздухом. Этот запах смешивался в один общий, успокаивая и мгновенно приводя в чувство.
– Ты вспомнил, да?
– Спросила Ретц сочувственно. Блондин кивнул, пока не вырываясь из чужих не по подростковому сильных рук. Они оба вполне моли разбивать бетонные плиты кулаками после всех тренировок. Да, до мощи Финкса и Уво далеко, но все же. Но сейчас, это были осторожные объятия, успокаивающие и дающие надежду, опору, от которой можно оттолкнуться, чтобы двигаться дальше.
– Вспомнил.
– Подтвердил Киллуа. Его голос звучал глухо, от клокочущей внутри ярости, которую он обуздывал, брал под контроль, чтобы в будущем выпустить на виновника всех этих бед, виновника, из-за которого его семья стала сборищем монстров и калек. Виновника, превратившего его брата в обрезанную куклу. Надо же - марионетка тьмы. Была ли то скрытая насмешка над их предком, единственная, какую мог позволить себе старший брат, защищая его? И остался ли он все еще личностью, или мужчина перетер его память начисто?
– Она часто рассказывала мне в детстве это. Что прадед лишил ее тела, съел для увеличения собственных сил, и она зацепилась за своего брата-близнеца чудом, разделяя с нем существование. И я каждый раз верил ей. А как-то, она рассказала и мне, и Иллуми одновременно. Знаете....это, наверное, был единственный, раз, когда я видел его таким человечным.
– Киллуа все же отстранился, зажмурившись, вспоминая как брат обвил их руками, прижал к себе - сам мальчишка мог только воздух ртом глотать, а Наника беззвучно плакала своим истинным жутким лицом - единственным, которое у нее было из-за того, кто сожрал ее заживо еще до рождения.
– Потом нам снова встретился прадед. Невысокий, сморщенный, и невероятно жуткий - я всегда в его присутствии и слова сказать не мог связно. Мы тогда шли к родителям все рассказать, но он посмотрел на нас и сделал всего один жест рукой - а дальше все забылось, будто строчки из книги стерли. И так, раз за разом.
– У Гона от подобных откровений брови поднялись высоко-высоко, а рот приоткрылся. Затем в карих глазах что-то полыхнуло зло, по-взрослому почти, высветляя их почти до медовых. Но он взял себя в руки.
– Тогда, мы не просто идем спасать Курапику.
– Проговорил маленький Усилитель сосредоточено.
– Мы идем спасать твоих близких, в том числе. Каким бы жутким и жестоким Иллуми не был, если он делал это все ради тебя, отваживая от дома, где было опасно - значит, он гораздо лучше, чем я мог считать. Значит, он действительно любит тебя. Я не буду его судить.
– Гон вспомнил слова Уво, и свои размышления об этом.
– Мы не знаем большей части происходящего. Но раз ты говоришь что вспомнил, раз твоя сестра и брат доверились ему, и он хотел им помочь - это что-то значит.
– На его слова Ретц кивнула, и Киллуа улыбнулся, наконец - впервые, за всю эту кажущуюся бесконечной ночь.
– Нам необходимо будет сделать вид, что ты все еще ничего не помнишь, Киллуа.
– Девочка посмотрела внимательно на беловолосого.
– Вести себя как обычно - по крайней мере, тебе точно. Не вызвать подозрений.
– Дед точно должен знать, что Курапика мой друг.
– Развил чужую мысль мальчишка.
– Они с Гоном и Леорио, приходили сюда за мной, и об этом осталось до чертиков много свидетельств. Но все же, он вряд ли в курсе о наших похождениях на Острове Жадности. Максимум, мог отследить встречу в Йоркшине в сентябре. Так что, я буду делать ошарашенное лицо, как и ты, Гон, и удивляться тому, как это они с Иллуми сошлись. Тем более, в приглашении имя "невесты" не указано, так что побольше удивления, реально.
– Стукнул себя кулаком по раскрытой ладони. Друг согласно кивнул. Для него, как для Усилителя это будет сложнее всего. Ретц и Киллуа - Трансформаторы, им не составит труда притвориться. Помнится, еще Хисока на Небесной арене рассказывал об этом, объясняя, как характеры соотносятся со способностями. Смешно - уже тогда, он, по сути, учил его, помогал двигаться вперед и набираться опыта, каким бы безумцем при этом не был. Сложно назвать его другом, но он все-таки не чужой, особенно после полугода на Острове Жадности, когда они жили бок о бок, тренировались и врастали друг другу под кожу. А еще Хисока был впервые на памяти Усилителя чудовищно серьезен, когда Курапику похитители. Фокусник и Пауки зарыли на время топор войны - им приходилось действовать вместе сейчас. Наверняка, у клоуна были и свои мотивы, о которых тот не рассказал - но он однозначно учувствовал в этой компании на их стороне. Снова и снова. Это опять происходило. И в обществе знакомых самого Гона он был самым взрослым - считать таковым Леорио с его постоянными подростковыми заглюками слишком смешно, а Курапика с его женственной внешностью просто не примеряется на эту роль. Брр. Усилитель вздрогнул, стряхнул с себя холодные мурашки, отгоняя, куда подальше, мелькнувшую мысль, что мужчина занял в его жизни слишком важную роль....почти отцовскую. Врагу такого родителя не пожелаешь! В любом случае, как итог, можно сказать, что Гон будет стараться как никогда раньше в жизни. Нужно спрятать все взрослое и жесткое, что в нем пробилось, до поры до времени, и снова вспомнить, какого это - быть глупеньким маленьким Усилителем, для которого мир делится на черное и белое - легко и просто.
Воздух вокруг ребят, будто сгустился вдруг, потяжелел от статического напряжения. Киллуа вздрогнул, но тут же распрямил плечи и схватил вдруг Ретц за руку, отодвигая Гона чуть в сторону и спрыгивая с постели.
"Дед".
– Проговорил одними губами, делая привычную смешливую мордашку и крепко сжимая ладонь удивленной девочки.
– "Гон - мой друг. Это известно. А тебя мы сюда притащили по тому, что ты мне НРАВИШЬСЯ".
– Произнес беззвучно, очень четко артикулируя последнее слово губами. Девочка моргнула недоуменно, а потом улыбнулась - легко и беззаботно, как дурочка. Рядом сделал совершенно не напряженное и улыбчивое лицо Гон, который так же прочел чужие слова по губам. Он - глупый Усилитель, который в чужих чувствах просто веник веником. Да и действительно, зачем мальчишки их возраста могут еще таскать с собой девчонку? Наверняка из-за проснувшихся гормонов и первой влюбленности. Очень удачный ход, осталось, как сказал бы Хисока "верно разыграть эту карту".
– 36-
Накануне последнего дня, пошел дождь. Курапика проснулся от того, что в пальцах словно поселилась холодная змея - она обвила собой суставы, стянула кисти болью, до крика, одновременно с первым ударом молнии. В предыдущие ночи, он спал почти беспробудно, погружаясь в сон, как в пуховое непроницаемое одеяло. Тот накрывал его собой, оборачивал со всех сторон и полностью лишал сновидений. Никого и ничего - лишь блаженная темнота, небытие. Это спасало его от острого чувства потери, бьющегося внутри груди с каждым ударом сердца, приближающим его к назначенному дню ритуала. Внутри, будто поселилось два совершенно разных человека. Один ждал наступающего будущего, желая его, ненормально, почти одержимо, а второй хотел бежать из этого дома, куда глаза глядят. Даже очнувшись впервые, опутанный проводами, неподвижный и болезненно-пустой, в доме своего Мастера, Курапика никогда не пребывал таким разбитым и разломанным на части. Это чувство овладевало разумом и сердцем, стоило раскрыть глаза ото сна и, постепенно отдалялось за ежедневными заботами.
Каждое утро его расчесывали и одевали, наносили макияж. Дворецкие были филигранно точны и аккуратны, заботясь о любой потребности юного господина, что скоро войдет в семью Золдиков. А он, ощущал себя красивой дорогой куклой, купленной чтобы ею любоваться. Но сопротивляться не имел никаких сил. Мысли путались, врачи говорили, что это нормально, а его дитя молчало, не появляясь больше. Откуда ему было знать, что ребенок просыпался и пытался дозваться до него, но все тщетно? Охраняемая паутинка истончалась, растягивалась, будто его родитель отдалялся все больше и все дальше. Она стала почти прозрачной и невидимой. Он не мог пробиться к чужому сознанию, которое будто заворачивали в слои едва видимой, темной, грязной дымки. Она просачивалась постепенно внутрь, заканчивая то, что начал Абенгаге. Но, изгоняющий Нен, лишь поставил блоки на какие-то события. Сила Маха являлась куда как более коварной. Она подтачивала воспоминания, меняла их едва уловимо, насаждала новые - ложные и выдуманные. Первая стадия всегда проходила подобным образом. Реципиент сначала сопротивлялся, отторгал чужеродное, чувствуя себя искалеченным и больным. А затем сожаления, ненужные чувства и страхи уходили, когда все лишнее оказывалось скрыто, потемневшей до черноты чужой силой.