Не вижу, не слышу, не чувствую боли
Шрифт:
– Проснулся?
– Шепчет сонно, едва ли понимая происходящее - слишком много тумана в его голове. Кто-то, с силой вмешался в мысли, запутал их, снизил критичность восприятия, и продолжает давить острием в основании головы. Но слишком страшно трогать эту остроту сейчас - можно сделать только хуже, разозлить похитителя столь ужасно, что он узнает о существовании небольшой помехи в его планах. Нет, надо накопить силы, а лишь затем ударить. И он прижимается ближе, тычется головой в чужой подбородок, прикасается невесомо призрачными губами к теплой бархатной щеке, стараясь не тревожить и не пугать.
– Все хорошо. Тебе надо отдохнуть.
– Голубые глаза закрываются послушно, на этот, почти ментальный приказ. Можно только с сожалением сжать в кулаки тонкие длинные пальцы, жалея, что приходится так поступать. Но его отец одобрил бы подобное - он чувствует это. Лишь бы любимое существо не сделало себе
Удивление.
Недоумение.
Неожиданный восторг.
Зрачок расширяется, захватывает сначала радужку, затем белок, пока тьма не превращается в провалы, ведущие в никуда - обратно за Грань, быть может.
– Hai.
– Улыбается невольно этому существу, что делит свое тело пополам с другой душой, как и он сам, но все же немного по-другому. Это приветствие говорит обычно его родитель, и он, не имея опыта общения ни с кем, невольно копирует.
– Привет.
– Голос, раздавшийся в ответ, тоже радостный. А потом в ауре существа скользит грусть.
– Тебе надо бежать.
– Говорит тихо, занавешивая длинными черными волосами лицо, закрывая рот большой плюшевой игрушкой, что прижимает к себе крепче. Он оглядывается и видит поблескивающие точки, во всей, тщательно запертой снаружи, комнате.
– Иначе с тобой может случиться что-нибудь плохое, ты ведь чужой.
– Поясняет существо.
– Не случится.
– Усмехается легко.
– Меня даже не увидят. А мама позаботится обо мне.
– Он не уверен в своих словах - ведь существо, что носит в себе его жизнь, сейчас так слабо и его пытаются изменить.
– Моя мама тоже хотела позаботиться.
– Качает головой едва заметно, странное создание.
– Но больше не считает меня своей. Никто кроме братика Киллуа не считает меня семьей.
– Звучит грустно и тускло. Когда-то, она, как и ее гость, попала сюда. Радовалась вместе со своей второй половинкой - они придут в мир одновременно, в круг тех, кто ждет их. А затем появился жуткий старик. Он сделал что-то, и выпил его до дна, так что душе стало не в чем держаться. Кое-как, они поделили одно тело на двоих, и теперь их все бояться.
– ОН любит силу. Когда ты станешь заметным - ОН съест тебя.
– Из темных провалов покатились прозрачные капли соленой влаги. Где-то внутри, вторая половинка вздрогнула от острой боли, просыпаясь. Гость вгляделся удивленно....и протянул руку. Провел невесомо по чужим волосам, затем глубже, прикасаясь и ко второму ребенку.
– Так вас двое здесь.
– Произнес расстроено, но ласково.
– Как так получилось? Это ведь страшно, наверно.
– Он осторожно, как делал это недавно его собственный родитель, обнял хрупкие плечи существа. Девочки. А изнутри, еще очень сонно, смотрел того же возраста мальчишка. Вместе, однако, ужасно одинокие. Из-за двух душ внутри тела, одна из них прекрасно помнила, откуда она появилась на этот свет и как именно.
– Я не знаю, как ОН это сделал. Просто в один момент, моего тела не стало.
– Едва заметно качнула головой девочка, и ее мягкие волосы рассыпались по плечам аккуратными прядями.
– У тебя есть имя?- Спросила вдруг.
– Имя....нет. Пока еще нет.
– Удивилась душа гостя. Черноволосый мальчишка с алыми глазами обернул ребенка рядом, в кокон своих рук, как паучок, обхватывает тонкими лапками.
– Тебе нужно имя. С ним ты станешь сильнее.
– Убежденно произнесла девочка в пушистый загривок своей игрушки. Ее слова были столь тихими, а движения лица такими незаметными, что на камерах казалось, будто она просто сидит в окружении мягких игрушек неподвижно, чуть подавшись вперед, и диктофоны улавливали только едва заметные шорохи. Тот же, кто должен был наблюдать за порядком, не уделил внимания этим крохотным деталям - ведь даже благодаря Нен, ничего внутри детской комнаты-камеры, было не разглядеть.
– Если у тебя будет имя, я смогу исполнить твое желание. И ты спрячешь свою маму, как можно дальше.
– Улыбнулась робко, что показалось бы простому человеку жутким - растянутый в стороны, черный провал на месте рта.
– Они хотели бы от меня избавиться, особенно ОН. Но я знаю его имя. Я специально так сделала, выбрала такую силу. Он старается не приближаться, потому что опасается теперь.
– Это осознание делало ей легче, но одновременно и приносило боль, особенно то, насколько пришлось напугать окружающих для собственной безопасности и безопасности ее второй половинки.
– Расскажешь?
– Склоняет голову на бок черноволосый подросток. Его родитель, все равно спит еще, после выматывающего дня. Его тело восстанавливается, но медленно и, чем просто дремать внутри, лучше он посидит здесь, передавая родителю столь необходимую энергию от источника, заодно узнает точнее, что же тут происходит. Да и не хочется бросать это странное несчастно-теплое создание.
– Хорошо.
– Послушно соглашается девочка.
– Меня зовут Наника. А это Аллука.
– Мальчик внутри улыбается сонно. Ему, похоже, тяжело бодрствовать - двум душам слишком тесно внутри, и, так как защитить их может лишь та, что не была рождена, то бодрствует обычно именно она.
– Много лет назад, нас позвали на этот свет. Родители ждали нас. Мама очень хотела девочку.
– Последнее она шепчет с почти счастливой улыбкой, погрузившись в воспоминания.
– Она так этого желала, что благодаря источнику, я придала одному из тел женскую форму. Но затем пришел ОН.
– Голосок сорвался и затих на мгновение. Наника сглотнула, вспоминая свои страхи, ужасающую пустоту, вместо так тщательно лелеемого тела.
– ОН ест девочек.
– Кажется, горло ребенка передавило спазмом.
– От мамы уже почти все съел и стал гораздо сильнее - оставил ей маленькие крохи, чтобы у нее появлялись новые дети. А мы с Аллукой, кое-как поместились в его теле. Слишком сильно срослись и смогли удержаться друг за дружку. Потом у мамы должны были быть еще две сестренки - но от них тоже ничего не осталось. Всем другим он делает так, что они о нас ничего не помнят. Даже, когда я пыталась рассказать - они сначала не поверили, а затем забыли. И родители, и братец Киллуа, и братец Иллуми. А ОН решил от меня избавиться - ведь я мешала ему сильно. Не знаю, правда, как он стирает память обо мне - братец Киллуа к нему даже не подходит, но все равно забывает.
Черноволосый гость пусть не живой пока, и не имеет физического тела, но все равно ощущает дрожь. Чужие эмоции и воспоминания просачиваются в него - проходят насквозь, оседая тяжелой взвесью мышьяка внутри. Как можно описать ужас не рожденного ребенка? Того, кто даже не начал познавать мир вокруг, беззащитного, желающего искренне лишь защитить свою мать и свою вторую половинку. Эти чувства выкручивали наизнанку, и если бы у гостя было сердце - оно бы билось сейчас, быстро-быстро от отвращения, ужаса, беспокойства и сочувствия. Он сам находился в подобном положении. Но благодаря ритуалу, что провели его родители, обрел большую самостоятельность и способность выходить из тела. Можно сказать, они сами пробудили его раньше срока.
– Я захотела силу, чтобы защититься.
– Голосок Наники ожесточился.
– Чтобы защитить Аллуку и Киллуа. И Иллуми. Они единственные кто мне дороги.
– Девочка выдохнула, вспоминая их холодного, словно бесчувственного старшего брата. Но в отличие от всех остальных родственников, старший сын Золдиков позаботился о них, как мог. Она прекрасно чувствовала чужие порывы и эмоции. Он был, будто обрезанным по краям - с него содрали почти все то, что делает человека человеком. Но затем, братик научился притворяться, сохраняя едва тлеющую сердцевину. Придумал для этого целую игру. Иллуми был жесток до невероятного - он заставил Киллуа возненавидеть себя, и добавлял четко отмеренные дозы этого чувства, каждый раз, как горькое лекарство. Подсказал напуганным родичам запереть Аллуку, но тем самым, обеспечил его безопасность от возможного нападения, спроектировав идеальную защиту. Может, брат не помнил о Нанике, как о своей сестре, но ощущал подспудно подвох - что ее жестокость совсем не то, чем она, кажется.
– Я могу попросить человека исполнить мою просьбу. Если он откажет мне - то умрет. Поэтому ОН не приближается лишний раз. А после исполнения моих просьб - могу исполнить желание.
– Девочка улыбнулась. На самом деле даже говорила она частично не вслух - только отдельные слова. Но ее гость понимал все прекрасно. Ей доставляло хоть какое-то удовлетворение, поспешные отступления Махи Золдика каждый раз, когда Наника собиралась начать клянчить. Вот уж кто точно знал, что она легко нарушит свои правила, потребует от него нечто невыполнимое, какое бы легкое желание не загадывалось до этого.