Не вижу, не слышу, не чувствую боли
Шрифт:
Он прошел к светло-фисташковым шторам из плотной ткани, через которые в комнату и пробивался свет. Глаза, парень предпочел закрыть, от греха подальше - вдруг солнце выжжет их с такой-то чувствительностью? Ткань легко разошлась в стороны, скользя по гардине. За ней обнаружились прозрачные створки из толстого стекла, так же раздвигающиеся на японский манер, а за ними, цветущий огромный сад. Территория, на которую выходил балкон, утопала в бесконечной зелени и цветах. Вот еще одна проверка своего положения - парень надавил на створку..., но та открылась мягко, плавно, хоть и туго, из-за толщины стекла. Пуленепробиваемое - невольно отметил уголком разума. От свежего ветра, ворвавшегося в комнату с ворохом лепестком и головокружительными ароматами, он не выдержал и опустился устало на нагретый ярким солнцем камень террасы. Слишком хорошо, чтобы быть реальностью.
–
– донеслось вопросительно от дверей. Он развернулся слишком заторможено, понимая, что сейчас является просто превосходной мишенью, но заставить себя двигаться быстрее просто не смог. Но, на него, кажется, не собирались нападать. Возле дверей стояла худощавая молодая женщина в черном мужском костюме - сюртук, брюки, рубашка. Все начищенное и с иголочки. В руках она держала поднос с какими-то вещами, который отставила на комод, подошла плавно - бесшумно, как наемная убийца. Однако, стоило ему отпрянуть едва заметно, и призвать цепь, как она замерла..., а затем встала на одно колено, показывая пустые ладони.
– Прошу, господин Курапика, не волнуйтесь, - она разговаривала с ним вежливо, но слава богам, не как с душевно больным, или как с ребенком. Скорее показывала, что не желает зла. В ее эмоциях, так же не проскальзывало ничего подобного.
– Кто ты. И где я?
– он заставляет себя собраться с силами, поднимается на ноги, одевая одну из привычных безупречных улыбчивых масок. Правда, закрытые глаза смазывают картину, но на таком ярком солнце, даже подобным образом неприятно находиться. Женщина, несмотря ни на что, продолжает стоять на коленях, глядя в пол и заложив руку за спину. Это вгоняет в оторопь. Где он в действительности оказался, что к нему так относятся?
– Я Сара - ваша слуга, - вежливо представляется.
– Вы сейчас дома, господин, - она словно не удивлена его вопросам, хотя некоторое смятение в ней чувствуется. Но и Курута, ощущает себя сейчас не лучше.
– Что значит дома? У кого дома?
– Курапика старается следить за модуляциями голоса, чтобы не выдать поднимающуюся панику. Собственные эмоции неожиданно подавить гораздо сложнее, чем обычно, будто с него содрали защитный слой кожи и открыли миру кровоточащее болезненно мясо. Чувства лезут наружу непрошенными, гормоны выделяются в кровь так, что у него колет иголочками в затылке, и в кончиках пальцев. Гормоны... да, скорее всего дело именно в них, точнее в беременности, которая провоцирует нестабильность гормонального фона.
– В вашем доме, господин.
– Вежливо и спокойно отвечает... Сара. Пусть уж будет так, раз она назвалась этим именем. То, что женщина знает, как его зовут, ничего еще не означало - наверняка, где-то в одежде лежало удостоверение личности. Но убежденность, с которой она говорила, была странной. Он на вкус ощущал эмоции этого человека - Сара свято была убеждена в собственных словах. На всякий случай, он решил уточнить еще раз, хоть стоять так долго было уже довольно проблематично - конечности гудели и угрожали подломиться в самое ближайшее время.
– Давай предположим Сара, что я не помню, ни, как здесь оказался, ни, откуда у меня вдруг взялся собственный дом, - проговорил вежливо и довольно мягко, скрывая гормональное раздражение, которое только набирало обороты внутри, болезненно распирая грудную клетку, желая вырваться на волю воплем или шипением.
– Так...
– прижал ладонь ко лбу.
– Какое сегодня вообще число?
– сформулировал вопрос, волнующий его еще с пробуждения в ледяной воде. Последнее, что он помнил - конец лета, а холод в пещере стоял несусветный. Или он в северных широтах, или....
– Сегодня пятнадцатое февраля, господин Курапика, - проговорила женщина.
– Вчера, вас принес домой хозяин, сказал, что вы подверглись нападению. Вы живете здесь последние четыре месяца и являетесь невестой наследника семьи, - от полученных ответов на вопросы, Курапике вдруг стало неожиданно дурно. В голове сдавило еще сильнее, а желудок сжало невидимой сильной рукой, как только он судорожно попытался вспомнить о каком наследнике речь, а также с чего это, он решил выйти замуж. И куда делось, чуть ли не полгода его жизни?! Истерика отступила, перекрытая панической атакой, он судорожно прижал ладони ко рту, сдерживая непомерную тошноту. Язык начало жечь от желчи - концентрированной и острой. Женщина тут же встала на ноги.
– Пожалуйста, позвольте проводить вас в ванную комнату.
– Как можно вежливее, но все равно обеспокоенно произнесла, - врач осмотрел вас вчера и не рекомендовал волноваться, сказал, вы сильно пострадали. Простите, я не должна была ничего говорить вот так резко.
– Курута лишь мотнул головой и его длинные волосы, заплетенные чьей-то заботливой рукой вчера, в свободную косу, рассыпались по спине, когда резинка слетела от резкого движения. Он позволил ей подойти, черт с ним. Женщина провела его за раздвижные створки, которые оказались лишь на половину стенным шкафом, а на половину, скрывали за собой комнату для гигиенических процедур. Парень едва успел наклониться над раковиной, как желудок почти наизнанку вывернулся, выталкивая очень и очень много желто-зеленой, густой и остро пахнущей желчи. Чужие руки убрали волосы с лица, закрутили их не сильным узлом на затылке, затем Сара включила воду и осторожно поддержала парня одной рукой за талию, а другой за лоб, пока он не перестал содрогаться от позывов к рвоте. У него не было такого, даже после операции, которую делал Мастер, собирая его по частям. Истеричка чертова. Впервые за долго время обучения у Саргатаноса, Курапике стало стыдно перед этой посторонней женщиной, которая возилась с ним, как с больным ребенком сейчас.
Он не хотел больше задавать никаких вопросов - только лишь бы эти ужасные чувства отступили, лишь бы он мог дышать ровно, а не со всхлипами. Из зарытых глаз невольно полись слезы - не от эмоций, а просто так. Если тошнота иногда все же проявлялась от сильных запахов пусть и редко или от сверх сильного укачивания, но слезы... в своей недолгой новой жизни он не позволял себе плакать. А теперь - вот это. Но поделать с собственным телом, впервые на своей короткой памяти, он ничего не мог. Только когда блондин, наконец, успокоился, спустя несколько десятков минут, Сара помогла ему умыться, вытерла мягким полотенцем..., а затем взяла спокойно на руки и унесла в постель. Причем, за то время, что они находились в ванной, кто-то успел сменить пастельное белье. Дверь на балкон, так и осталась, распахнута, оттуда доносилось птичье пение, и струился приятный прохладный ветер с цветочными лепестками. Его укрыли заботливо одеялом, дали попить из высокого стакана воду со льдом и лимоном. Женщина взбила его подушку, поправила одежду неуловимо-профессиональными и осторожными жестами. Это было бы унизительно, не ощущай он ее искреннего расположения. Ко всему прочему, она принесла на подносе повязку. Он недоверчиво коснулся мягкой белой ткани, расшитой сложным узором, а затем одел. Глазам сразу стало легче во много раз. Главное было не пытаться вспоминать о прошлом. Он, видимо, оказался крайне сильно травмирован, раз не может даже подобраться близко к этим блокам. Тем временем, дверь бесшумно отворилась, и Сара отошла тут же к стене, вставая неподвижно, как вежливая статуя, ждущая приказа. Внутрь зашел старый мужчина - маленького роста, будто усохший от прожитых лет, одетый в свободные домашние одежды восточного кроя.
– С пробуждением мой дорогой, - по мере приближения он скидывал с себя годы, как газовую ткань иллюзий, становясь выше и моложе. Удивляться чему-либо в этот день, Курута уже устал. Поэтому, наверное, не отреагировал толком на увиденное. Высокий достаточно, худощавый, состоящий из гибких жил и мышцы, белые волосы прямо спускаются до поясницы почти. Движения убийцы, хищника, куда как более матерого, нежели сам Курапика - фактически на уровне его Мастера. Глаза почти черные, как омуты, лишь, когда на них попал солнечный свет, стало ясно, что на самом деле это темно-голубой цвет. Он сел на край постели, рядом с мальчишкой и улыбнулся скупо. Даже через повязку, Курута видел, будто вытравленные на его ауре, древние Нен-руны, складывающиеся в столь замысловатое проклятие, что у него снова закружилась голова.
– Кто вы? Я не помню ничего, - произнес вежливо, но безэмоционально. Все свои чувства он на ближайшее время потерял, оставил их под проточной водой в ванной комнате, вместе с беззвучной истерикой.
– Я уже понял это, - кивнул легко мужчина.
– Прости, что не зашел сразу - хотел пронаблюдать, как ты себя чувствуешь.
– И как, нагляделись?
– невольно вышло слишком иронично.
– Достаточно, чтобы начать волноваться за тебя снова, - согласился неожиданно беловолосый. Курута не мог понять - седина это или естественный его цвет. Возле дверей мелькнула вдруг тень, и Курапика повернул голову на еще одно действующее лицо. Вошедший молодой мужчина был похож на того, что уже сидел на краю кровати парня. Его глаза, действительно выглядели черными, не мигающими безднами, гипнотические и пугающие. Черные, как смоль, волосы напоминали до ужаса то, как выглядели волосы не рожденного ребенка парня. Неужели, это все же правда?
– Думаю, раз ты не помнишь ничего, нам нужно представиться заново, - мужчина постарше улыбнулся снова скупо. Его эмоции выражали беспокойство и жестокость одновременно, к тому, кто был виноват в самочувствии Курута.
– Я - Маха Золдик. А это мой сын - Иллуми Золдик. Наследник семьи, и твой будущий муж.