Не все мы умрем
Шрифт:
— Генерал Шишов у аппарата.
Как, звучит? И разговаривают с ним уже совсем другим тоном. Просят.
— Здравствуйте, Владимир Сергеевич, — говорит Барсуков, входя и слегка кланяясь. Едва-едва, но проскальзывают в нем интонации от предыдущего эпизода, когда изымал он денежки. Но, конечно, сдержан и даже чуть подобострастен. Театр одного актера. Всего в нем намешано, но понемногу, чтобы не переиграть. Разница все же есть, здесь он просит, а там требовал. Хотя оба, конечно, жулики.
— Вот видите, как все хорошо обернулось! — поет Барсуков. — Мы говорили с вами
На столе у генерала Шишова оказывается пластиковый пакет с «деревянными». Генерал встает из-за стола, вынимает из кармана ключ и идет к двери — щелк, щелк! — и опять к столу. А Барсуков вытряхивает из пакета содержимое:
— Как мы с вами и договаривались.
Генерал садится в кресло и толстыми пальцами начинает перебирать купюры. Руки не слушаются, суставы не гнутся, со счета он поминутно сбивается и начинает снова. Это тебе не учебный полигон, понимаешь, где попал не попал, все сойдет, где условный противник все выдержит. Тут денежки не условные, поэтому и ошибиться никак нельзя, надо точно в яблочко. Генерал бубнит и по тысяче раскладывает на столе. Барсуков смотрит и удивляется: чего считать-то, купюры пятисотрублевые. Двадцать вместе сложил, вот тебе и десять тысяч. Десять раз по десять — вот тебе и твоя доля.
А Евгения в это время занимается с Толстолобиком. Завотделом реализации деньги сосчитал в момент. В момент они и исчезли. Куда — неизвестно. Толстолобик поднял на Евгению улыбающееся довольное лицо.
— Ну что? — спросил он, потирая руки. — Другими бумажками займемся?
Евгения протянула ему документы на пенициллин. Процедура сожжения бумаг повторилась, только на этот раз в фаянсовой урне для окурков, где пепла было и без того достаточно. На компьютере Толстолобик нашел файл «пенициллин» и тоже уничтожил. Достал заготовленный бланк на списание просроченного лекарства и размашисто подписал документ. Поднял телефонную трубочку:
— Товарищ генерал, это Толстолобик. Можно к вам на подпись? Иду.
Когда Евгения вошла к генералу, тот сидел потный и красный, но денег на столе уже не было. Улыбающийся Барсуков развалился в кресле. Без лишних слов, не глядя, Шишов подмахнул бумажку, и в сознании участников акции лекарства мгновенно были уничтожены в огне за складами МЧП.
Барсуков засопел:
— Владимир Сергеевич, мы пойдем обсудим наши следующие негоции, но чтобы, конечно, они не противоречили дальнейшим видам России.
Генерал ничего не понял, но согласно кивнул: «Толстолобик мужик ушлый, нашего не упустит. Нехай обсуждает идет».
Втроем они возвратились в кабинет завотделом.
— Семен Семенович, что у вас есть хорошенького?
— Канамицина сульфат. Ампулы по 0,5 грамма.
— А это что такое? — поинтересовался Барсуков.
— Хронические формы туберкулеза лечит. Сроки его на излете, но он японский.
Барсуков сидел неподвижно и соображал. Вдруг спросил:
— А когда истекает срок?
— В августе.
— А по сколько уступите?
Толстолобик боялся, что он с ходу откажется. Слишком уж долго думает. Как бы не пришлось действительно сжигать. И тогда ни себе ни людям.
— Упаковка стоит сто рублей, а я уступлю вам за тридцать, — промямлил он. — Пойдет?
— Евгения Юрьевна, что вы об этом думаете? — спросил Барсуков.
— Упаковочку покажите, — попросила Евгения.
На столе появилась красивая пластмассовая коробка в виде «дипломатика».
— Умеют, сволочи, делать. Приятно вещь в руки взять, — сказал Барсуков, протягивая руку к столу. И открыл «дипломатик». Внутри двадцать ампул. Резачок, как положено, и инструкция на японском, английском и русском.
— Евгения Юрьевна, я свои очки забыл, — соврал Барсуков, — прочтите, пожалуйста, нам.
Евгения тут же сообразила, чего хочет от нее шеф. Чтобы она прикинула приблизительные объемы.
— По 0,5 грамма два раза в день в мышцу в течение первого месяца с перерывом каждый седьмой день. Затем по одному грамму два раза в день каждый третий день на протяжении одного — трех месяцев.
Итого — лечение минимум два месяца. Про разведение препарата дистиллированной водой, физиологическим раствором и новокаином она читать не стала. Это не имело никакого значения. Она быстро прикинула в уме. Один месяц 48 ампул по 0,5, следующий месяц — десять по грамму дважды — 40 ампул по 0,5, и это, как минимум, 88 ампул на человека. В нашей стране в местах заключения находится около одного миллиона человек. По статистике каждый десятый болен туберкулезом. Значит, нужно восемь миллионов восемьсот тысяч ампул. А скорее — в два раза больше. И Евгения тут же спросила:
— А сколько у вас в наличии?
Толстолобик глянул в компьютер:
— Девятьсот тысяч упаковок. Восемнадцать миллионов ампул.
Евгения выразительно посмотрела на Барсукова. Они работали уже не первый год вместе, и шеф понял: надо брать, и брать надо все.
— А если мы возьмем у вас триста тысяч упаковок? — спросил Барсуков. — Вы нам снизите цену?
Глаза Толстолобика загорелись, как костер на пустыре за МЧП, и тут же погасли. Надо соглашаться, а то вообще все сгорит.
— Отдам за двадцать пять.
— Ну, это много.
— А что я буду делать с остальными? — заскулил Толстолобик.
«Сжигать», — подумал про себя Барсуков, а вслух сказал:
— А если возьмем половину? Уступите?
— До двадцати.
Евгения с Барсуковым переглянулись.
— Видите ли, в чем дело, Семен Семенович. — Евгения положила на стол кошелку с частью долларов, которые они вынесли с фирмы «Неофарм». — У нас в наличии есть как раз сумма, за которую мы согласны взять всю партию канамицина, но по десять.
Толстолобик смотрел то на Евгению, то на Барсукова, то на грязную кошелку, из которой торчали доллары, и ему стало трудно дышать: «Неужели это все можно сейчас поиметь? Вот сволочи! Куда же они хотят этот канамицин сбыть? Вот бы узнать куда? Если берут за наличку, значит, минимум сто процентов сверху получат. Какой сто? Нет, двести! Тысячу сверху получат! Ведь продадут по нашей закупочной цене! Советоваться с инфантерией или нет? А хрен с ним, все равно ничего не понимает. Я ему доллары покажу — он зайдется».