Не все мы умрем
Шрифт:
— А никаких! Нигде! Ни на кухне, ни в ванной, ни в туалете.
— Но ты сам сказал — двадцать ножевых ударов. А нож?
— А нож на убитом лежит. Ручка, естественно, тщательно вытерта. Обыкновенный кухонный нож. И пистолет валяется.
— Там должна быть кругом кровища.
— Кругом кровища и есть.
— Но не мог же убийца нанести столько ударов и не запачкаться? Как же он дом покидал? Как по улице шел?
— Может, одежду замыл? — вздохнул Михаил.
Евгения засмеялась:
— А потом высушил? У него что, стиралка с сушкой?
— Нет
— Значит, его такие же бандиты и убили! — решительно тряхнула головой Евгения.
— Я тоже так думал. Но ведь нет никаких следов борьбы! Лежит в постели голое бревно с двадцатью ножевыми ранами и все в наколках. Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин, церкви, скелеты пляшут, «не забуду мать родную», «почему нет водки на луне» и так далее. Вся биография.
Евгения хмыкнула и снова приподнялась на локте.
— Если он голый, тогда это женщина.
— Ах ты мой пинкертон! — повернул седую голову Михаил. — Да какая женщина справится с таким бугаем? Ты знаешь, что у него за наколка на пальце? Ромбик.
— Какой ромбик? — заинтересовалась жена.
— А это значит, что субъект настолько опасен, что его метят этой наколкой другие зеки, чтобы нечаянно не нарваться и не отправиться на тот свет.
Заметив, что Евгения вздрогнула, муж успокаивающе погладил ее по плечу:
— Не бойся, он мертв. О женщине я тоже думал. Но экспертиза установила — полового контакта не было.
— Соседи никого не видели?
— Да многих видели. Только толку! Там в подъезде на первом этаже парикмахерская и магазин эзотерической литературы. Представь, сколько за день в эти двери вошло и вышло.
— А где он был в день убийства?
— Ты не поверишь: в шахматной федерации.
— Он что, шахматами увлекается?
— Нет, я опрашивал его телохранителей. В двенадцать часов дня он подъехал к маленькому особнячку федерации на Гоголевском бульваре…
— Так это недалеко от нас? — перебила Евгения.
— Да, твой офис рядом. Остановил машину и зашел в особняк. Через час вышел. Вернулся домой, охранники довели его до квартиры и уехали. Утром им никто не открыл. Телефон не отвечает. Решили, куда-то ушел. И так до вечера. А уже поздно ночью вызвали спасателей и проникли в квартиру через окно. А он лежит. Ключей нет. Значит, убийца его закрыл.
— А что говорят в шахматной федерации? — спросила Евгения.
— Не знают, не видели, не приходил.
— А женщин они опрашивали?
— Ты когда-нибудь видела женщин-шахматисток? — засмеялся Михаил. — На них же без стона смотреть нельзя! А Мокрухтин у нас — бизнесмен! Что, у него денег нет, чтобы на шахматисток западать?
— Да, тяжелую тебе задачку задали, — улыбнулась Евгения. — И все же я думаю — это женщина. Представь. Она давно его знает. Приходит к нему домой. Он открывает. — Она пристально посмотрела на мужа. — Хоть ты и не сказал, но я догадываюсь, что дверь не взломана. Значит, открыл сам. И страшно рад. Она говорит:
Михаил пожал плечами:
— Как что? Ну, достал бы шампанское, конфеты, фрукты.
— Вот неиспорченный ты человек! — хлопнула в ладоши Евгения. — За что я тебя и люблю! Фрукты, конфеты, шампанское. Рыцарь. Ты моя прелесть!
— Кстати, все это было в его баре, — уточнил Миша. — Шампанское закрыто. Коробка конфет в целлофане. Значит, твоя версия отпадает.
— И все же, — сказала Евгения, — я настаиваю на моем варианте. Это леди. Поскольку твой Мокрухтин человек испорченный, он раздевается и ложится в постель. А она включает душ, под шум его на кухне берет нож и возвращается в спальню. Леди обнажена (нож в правой руке за спиной), и она кокетливо говорит: закрой глаза, дорогой. Он закрывает. И когда он их закрывает, она наносит ему удары ножом — один за другим, без перерыва.
Михаил повернул к жене голову и назидательно сказал:
— По заключению судебно-медицинской экспертизы смерть Мокрухтина наступила только после шестого или седьмого удара ножом, когда была повреждена нижняя полая вена. Представляешь, что бы он сделал с твоей леди после первого же удара? И я повторяю тебе еще раз: никаких следов борьбы вокруг нет. А потом ответь: зачем ей стрелять в мертвого?
— Как! В него еще и стреляли? — удивилась Евгения.
— Представь себе, да. Ночью, часов через двенадцать после его смерти. Я же тебе сказал, что пистолет рядом валялся.
Секунду Евгения думала, а потом как ни в чем не бывало продолжила:
— Это ничего не меняет. Потом моя леди идет в ванную, принимает душ, смывает с рук кровь, стирает все отпечатки в квартире, протирает полы на кухне и в ванной, одевается в свою одежду и уходит, закрыв его на ключ. Гуд бай, май лайф, гуд бай! Все!
— А стреляла зачем?
— Честно говоря — не могу понять.
— А мотивы убийства? Просто так пришла и убила?
— Ну, знаешь! — возмутилась Евгения. — Так тебе все и расскажи! Для этого надо знать ее биографию. А ты ее не знаешь. — Евгения помолчала и добавила: — Впрочем, может, достаточно и биографии Мокрухтина. Расскажи мне ее.
— Да что там рассказывать? Омерзительный тип. Полжизни провел в колониях. Теперь бизнесмен. Скольким людям он сломал жизнь, скольких убил — покрыто завесой тайны. Теперь вот убили его.
— Может, правильно, что убили? — спросила Евгения. — А, Миш?
— Вопрос, Женечка, сложный. С одной стороны, может, и правильно, и в глубине души осуждать убийцу трудно. Он сделал для общества благое дело. Как санитар. Но с другой стороны… Знаешь, как уничтожают на корабле крыс? Ловят несколько штук и сажают в клетку. И крысы от голода начинают пожирать друг друга. Остается одна. Людоед. Вернее, крысоед. Ее выпускают. И она поедает всех крыс на корабле. Убийца преступил нравственный закон, и теперь он для общества опасен. Он стал крысой-людоедом. Поэтому надо его найти.