Не введи во искушение
Шрифт:
О последующих событиях, находясь в эмиграции, генерал Краснов писал:
«...Ночь сливалась с днём, и день сменял ночь не только без отдыха, но даже без еды, потому что некогда было есть.
Разговоры с Керенским, совещания с комитетами, переговоры с офицерами воздухоплавательной школы и с юнкерами школы прапорщиков, членами городского управления, городской думы, писания прокламаций, воззваний, приказов и пр. и пр. Все волнуются, все
В Гатчинском дворце все офицеры собрались в одну комнату, спать укладывались на полу, не раздеваясь. Казаки сидели в коридорах, не расставаясь с оружием. Никто не верил друг другу. Казаки видели в офицерах своё спасение. Офицеры же, ненавидя Керенского, надеялись на Краснова...
Наступило морозное ноябрьское утро. Стуча сапогами и ботинками, к генералу ввалилась группа казаков и матросов-переговорщиков во главе с громадного роста красавцем-матросом с вьющимися чёрными кудрями, чёрными усами и небольшой бородкой. Матрос сказал, будто старому знакомому:
— Я Дыбенко. — И заразительно засмеялся, сверкая белыми зубами. В нём чувствовалась сила. — Давайте нам Керенского, — усмехался Дыбенко. — Мы вам Ленина представим. Хотите, ухо на ухо променяем?
Казаки требовали согласиться обменять Керенского на Ленина.
Пётр Николаевич сказал резко:
— Пускай доставят сюда Ленина, тогда и будем говорить...
Узнав обо всём этом, Керенский попросил заменить казачий караул караулом юнкеров.
— Ваши казаки меня предадут.
— Не раньше, чем меня, — ответил Краснов. Но казачьи посты от дверей Керенского приказал убрать...
В три часа дня к Краснову пришёл комитет 9-го Донского полка во главе с войсковым старшиной Лаврухиным. Казаки хотели немедленной выдачи Керенского, обещая под своей охраной отправить его в Смольный.
— Ничего ему не будет. Волоса на его голове не тронут, — говорил Лаврухин.
Краснов нахмурился, заговорил спокойно:
— Как не стыдно, станичники. На Руси предателями казаки никогда не были. Вспомните, как ваши деды отвечали царям московским: «С Дона выдачи нету... Каков бы ни был Керенский — судить его будет наш русский суд, а не большевики...
— Керенский сам большевик! — выкрикнул один из казаков.
Это его дело, — сказал Краснов. — Но предавать человека, доверившегося нам, нельзя, и вы этого не сделаете.
— Мы приставим свой караул к нему, чтобы он не убежал. Выберем верных людей, которым доверяем.
— Хорошо, ставьте.
Казаки ушли. Краснов прошёл к Керенскому. Его он застал в дальней комнате.
— Александр Фёдорович, настало время, когда вам надо уйти.
— Но двор полон матросов и казаков, — побледнел Керенский.
— Часовые стоят только у парадного входа. Как ни велика ваша вина перед Россией, но мы не вправе судить вас...
Выйдя от Керенского, Краснов через надёжных казаков намеренно затянул сбор караула. Когда же караул явился и пошёл осматривать помещение, главкомверха уже не было...
Казаки страшно возбудились. Раздавались голоса об аресте Краснова, о том, что он предал их, дав возможность бежать Керенскому...
Но тут произошло событие, которое переменило в корне обстановку. К Гатчинскому дворцу в походном порядке подошла колонна солдат. Она двигалась по дороге, идущей от Петрограда. Это оказался лейб-гвардии Финляндский полк.
В комнату к Краснову вошло несколько вооружённых «финляндцев».
— Господин генерал, — сказал один из них. — Финляндский полк требует, чтобы вы вышли к нему на площадь.
— Как смеете вы, — возмутился Краснов, — чего-то требовать от меня, корпусного командира!..
Возникла тревожная пауза, но тут появился офицер с погонами капитана.
— Господин генерал, честь имею представиться: командир лейб-гвардии Финляндского полка. Где прикажете стать полку на ночлег?
— Становитесь в Кирасирских казармах... — Краснов не понимал, что происходит. За Финляндским волком показались матросы, за матросами красная гвардия. В их массе совершенно растворились казаки.
«Таково большевистское перемирие», — подумал Краснов.
В дверь постучали. Вошёл Лаврухин и сказал, что 9-й полк просит Краснова выйти и объяснить, как бежал Керенский.
Казаки были построены в шеренги. Их окружила густая толпа солдат, матросов, красногвардейцев и любопытных жителей Гатчины.
Генерал, подойдя к полку, крикнул, как кричал обычно:
— Здорово, молодцы станичники!
Привычка взяла своё. Громовой ответ:
— Здравия желаем, ваше высокоблагородие! — раздалось из рядов.
Положение было спасено.
Краснов стал перед строем.
— Да, — заговорил он, — Керенский бежал. И это на наше счастье. Как мы охраняли бы его теперь, когда окружены врагами?
— Мы бы его выдали, — пронеслось по рядам.
— А Ленина вы бы получили? Вы бы выдали Керенского, чтобы позором покрыть своё имя, чтобы про вас говорили: казаки — предатели.
Ряды молчали...
— Казаки, — сказал Краснов. — Бог с ним, с Керенским. Не нам его судить. Я вас привёл сюда, я вас отсюда и выведу. Верьте мне, и вы не пропадёте, а вернётесь на Дон...
Во дворце царила суета. Матросы, красногвардейцы, солдаты шатались по комнатам, тащили ковры, подушки, матрацы... Начальник Уссурийской дивизии под шумок со своим штабом и комитетом уехал из Гатчины.
Становилось ясно, что красновцы были по существу в плену у большевиков. Правда, эксцессов почти не было. Кое-где матросы цеплялись к офицерам, но сейчас же являлся Дыбенко и наводил порядок.
Краснов присматривался к «новым войскам»: старая разбойничья вольница, смешанная с современным разнузданным хулиганством.