Не введи во искушение
Шрифт:
В глубине души Пётр Николаевич ещё продолжал верить обещаниям Керенского в созыв Учредительного собрания, в то, что этому органу предстоит решить дальнейшую судьбу России...
Глава 18
Донская дивизия готовилась выступать на большевистский Петроград. 9-й полк уже погрузился в вагоны, ожидая отправки. Остальные полки ожидали приказа.
Генерал Краснов вместе с начальником штаба Поповым снова выехал в Псков. Здесь они должны были
Но командующий пребывал в полной растерянности: фронт рухнул. Внятного разъяснения Краснову Черемисов не дал, и тогда Пётр Николаевич вместе с Поповым отправился к комиссару Войтинскому, который замещал комиссара Савицкого.
Приходу офицеров Войтинский не обрадовался:
— Керенский здесь. Ему удалось тайно выехать из Петрограда. Сейчас я вас проведу к нему. Он приехал на автомобиле с американским флажком, хочет собирать войска для подавления большевистского заговора...
Войтинский выглядел усталым. Бессонные ночи, частые заседания сделали его лицо бледным и измождённым. Он шёл впереди Краснова, говоря отрывисто:
— Главкомверх вызвал к себе командующего Северным фронтом, но Черемисов сказался больным. Хитрит, не знает, кому служить...
У одной из дверей Войтинский остановился:
— Пришли.
Краснов глянул на обшарпанную дверь.
— Здесь?
Войтинский кивнул, открыл дверь. Керенский стоял у затемнённого окна. Повернулся круто. Да, это был он.
Краснов впервые встречался с этим человеком, но Часто видел его портреты в газетах. Петру Николаевичу всегда претила самоуверенность Керенского, его игра в Наполеона. Человек сугубо гражданский брался управлять военным ведомством. Ничего не понимая в тошном искусстве, он решил, что может осуществлять верховное командование. Дилетант без знания стратегии и тактики, адвокат и краснобай, поставивший Россию перед катастрофой.
Керенский быстро шагнул навстречу.
— Где ваш корпус, генерал? Я надеялся встретить его в Луге.
Краснов смотрел в чуть заросшее щетиной лицо с опухшими, воспалёнными глазами. Одет во френч и галифе, с резкими манерами, с привычкой повелевать.
Генерал доложил: части разбросаны, и их надо собирать, а двигаться на Петроград малыми силами — это безумие.
Керенский прервал Краснова:
— Вы говорите непродуманно. Ваша армия пойдёт за мной. Я поведу её против этих негодяев, за мной пойдут все. В Петрограде никто большевикам не сочувствует. Здесь присутствует Барановский, — Керенский кивнул на сидевшего за столом генерала. — Скажите, что вам требуется, чтобы немедленно собрать корпус?
Краснов сказал, где какие части находятся, что необходимо сделать.
Барановский записал, отложил карандаш.
— Вы получите все ваши части, а также Уссурийскую дивизию. Кроме того, вам будут приданы 37-я пехотная дивизия, 1-я кавалерийская и весь 16-й армейский корпус...
Керенский перебил Барановского:
— Вы довольны, генерал?
Краснов, не веря в реальность того, что слышал, ответил:
— Да. Если все эти части соберутся вместе, Петроград будет освобождён от большевистской заразы.
— Не сомневайтесь. Считайте: все эти части уже под вашим командованием.
Это было сказано с такой уверенностью, что Краснов заколебался.
Но невольно напрашивалась простая мысль: если бы армия была за Керенского, разве бежал бы он из Петрограда, отсиживался бы в Пскове? Разве кто-то посмел бы задерживать войска в Острове?
Краснов высказал свои сомнения. Бывший главнокомандующий выразил удивление: он был уверен в обратном. Керенский считал, что названные генералом Барановским части по-прежнему верны Временному правительству.
Увидев, что Краснов собрался уходить, Керенский спросил:
— Вы куда, генерал?
Краснов удивился:
— В Остров, ваше превосходительство. Я обязан закрепить за собой Гатчину.
— Я еду с вами.
Керенский велел подать автомобиль.
— Скажите, когда мы прибудем в Остров?
— Думаю, через час с четвертью.
— В Острове соберите к одиннадцати часам дивизионные и другие комитеты, я хочу поговорить с ними.
Пётр Николаевич поморщился, однако не стал возражать. Ведь верила же Керенскому Россия, овациями принимала. А вдруг ему сейчас поверят солдаты?
Когда автомобили выехали из Пскова, город ещё спал.
До Острова Савостин с Шандыбой добрались засветило. Под сильными руками Матвея маленькая ручная дрезина бежала резво.
— Ты только, братишка, о знакомстве с матросами своим казачкам помалкивай. Но знай, им на Питер идти не резон. Всё одно — остановим. Весь флот двинем. И вообще казакам с Керенским не по дороге...
Дрезина миновала будку обходчика, проехала ещё версту и остановилась. Савостин закурил, попыхивая махоркой, сказал:
— Теперь ещё раз слушай. Ты, Иван, пойдёшь вдоль эшелона в одну сторону, я в другую. Но не сейчас, а как стемнеет.
Смеркалось быстро. Матвей отбросил очередную самокрутку и сплюнул.
— Ну, Иван, пора...
Ночь была глухая, морозная, над станцией нависли низкие тучи. Небо грозило первым снежком. Шандыба не спеша брёл вдоль эшелона. Двери вагонов были полураспахнуты, и в тусклом свете фонарей Иван видел дремлющих дневальных.
Кони фыркали, перебирали копытами. Шандыба вспомнил Воронка. Отвели ли его на Дон, к отцу?
В вагонах стоял густой запах мочевины, он перемешивался с запахом сена, седельной кожи и сбруи. Всё до боли знакомое.
У одного из вагонов Иван остановился, прислушался. Хотел понять, о чём казаки переговариваются. Однако ничего не разобрал.
Один из проходивших мимо казаков взглянул на Шандыбу.
— Ну-ка, посвети, браток, — раздался хриплый голос.
Ивана осветили фонарём. Рванулся Шандыба, но крепкие руки удержали.
— Да ты, кажется, ещё и сопротивляешься? Ну-ка, давай в вагон, там разберёмся.