Не выходя из боя
Шрифт:
— Не признавайся, откажись…
— Бесполезно, они все знают, — так же негромко ответил Климов и отрешенно махнул рукой.
— Как ты с ним? — Купец кивком головы показал на следователя.
— Друзьями были…
В это время Боднар повесил трубку, дал отбой и, сославшись на срочный вызов к начальнику, отложил очную ставку. Телефонный звонок и вызов к начальнику — все это предусматривалось планом Боднара. Он предполагал, что Колесников предпримет какие-то меры, чтобы связаться с Климовым, договориться с ним, и тем самым возможно разоблачит себя. Так и получилось.
«Держись крепко, не признавайся, никто не видел, как брал деньги, не докажут. Боднару скажи, если закроет дело — озолочу», —
прочитал Климов.
Можно прекращать игру. Климов выложил записку на стол Боднара, затем из ящика другого стола достал ремень, снятый им при «аресте», подпоясался и сел писать рапорт с приложением записки.
Колесников оторопел. Боднар прочитал ему показания жены купца Семушкина. Она сообщала, сколько дала денег Колесникову для освобождения мужа. Оказывается, Колесников половину суммы оставил себе.
Домой Климов возвращался вместе с Боднаром.
— Ну и артист ты, Гриша. Хорошо изображал арестованного.
— Я же в самодеятельности участвую, еще в Москве в типографии начал. А сейчас у нас в клубе руководит кружком сам Константин Скоробогатов, известный артист! Я сейчас, Михаил Дмитриевич, о другом думаю. В ЧК я всего-то несколько недель, а в какую историю попал, какая ситуация сложилась. Что же будет дальше?
— Пока работаешь в ЧК, каждый раз будет что-то новое, зачастую неожиданное. Иной раз придется заниматься тем, о чем раньше понятия не имел, но ты обязан будешь разобраться в обстановке не хуже специалиста. В разных ситуациях недостатка не будет. Важно всегда чувствовать свою ответственность, не терять голову и не идти против своей совести.
Боднар дружески положил ладонь на плечо Климову, и некоторое время они шли молча. Видимо, в этот день была заложена основа дружбы двух чекистов, сохранявшаяся потом более чем полвека: молодого, задорного в то время Климова и Михаила Боднара, человека сложной судьбы.
Лида перестала ходить на репетиции, и Григорий больше с ней не смог встретиться. Так и не узнал он, была ли она причастна к делу отца, было ли возмущение ее отработано заранее или же, не имея никакого отношения к грязным делам, высказала Григорию все, что думала.
2
Приглашение работать в ЧК для Климова было полной неожиданностью. В июле 1920 года в зал Самарского губернского совета профсоюзов пригласили коммунистов, мобилизованных на «внутренний фронт». Одних направляли возглавить заготовку дров, других — на борьбу с эпидемиями или комиссарами в учреждения. Решение многих хозяйственных задач совершенно справедливо было приравнено к фронтовым делам.
Ожидающего своей очереди Григория Климова отозвали в сторону и представили заместителю председателя Самарской губернской ЧК Василию Беляеву.
— Ты большевик? — спросил он.
— Да, с 1919 года.
— Писать умеешь?
— Окончил начальное училище в Москве. С тринадцати лет работаю в типографиях, кое-чему там тоже научился.
— Где еще работал?
— В восемнадцатом добровольно ушел на фронт, вернулся в Москву по ранению, потом вместе с матерью подался в Самару.
— Садись, напиши свою биографию.
Написанное Климовым Беляеву понравилось: грамотно и четко.
— Будешь работать в ЧК. Таково решение губкома.
— Что там буду делать? Работать в типографии?
— Будешь следователем. Ты грамотный, поработаешь, Научишься. Главное — честность и революционное сознание.
Климов недоумевал: поговорили пять минут и назначили следователем. Неужели за такой срок можно определить, годен человек для работы в ЧК или нет?
Однако на деле не так все это было. Вопрос о Климове был предрешен в партийных органах, и оставалась проверка его грамотности. Чекисты приметили молодого наборщика Григория Климова еще задолго до этой встречи в совете профсоюзов.
Во время забастовки работников самарских типографий, устроенной меньшевиками, небольшая группа большевиков, в числе которых был Климов, обеспечила бесперебойный выпуск губернской газеты «Коммуна». Однако главное было не в этом. Климов оказал тогда еще одну, может быть, более важную, услугу — разоблачил далеко идущие замыслы зачинщиков забастовки, рассчитывавших спровоцировать других рабочих города и сделать забастовку всеобщей: он обнаружил в типографии совнархоза подготовленный для печати набор воззвания меньшевиков, сообразил, к чему может привести распространение листовки, и незаметно сделал вручную несколько оттисков. Через большевика Зубкова передал оттиски в губчека.
Листовки не увидели света. Срочно были приняты и другие меры. Забастовку удалось локализовать. Это было в то время, когда в губернском правлении союза печатников большинство принадлежало меньшевикам. Губком партии большевиков принимал меры для оказания нужного влияния на печатников, на митингах и собраниях разоблачались реакционные выступления меньшевиков. Однако после приезда группы меньшевиков, находившихся до этого на территории, занятой колчаковцами, активность их вновь начала усиливаться.
Некоторые из прибывших в Самару скрыли свою партийную принадлежность и начали действовать втихую. Некто Семечкин, например, указал в анкетах, что является беспартийным, на самом же деле был казначеем меньшевистской организации. Меньшевики выступали против основы молодого государства — диктатуры пролетариата и, ссылаясь на примеры непромышленных районов, вопили, что диктатура пролетариата есть диктатура меньшинства, и требовали «демократизации». Не отказываясь от попыток подчинить массы своему влиянию, они продолжали в то же время делать демагогические заявления о «нейтральности» профсоюзов. Их призывы о разрешении свободной торговли, свободных перевозок продовольствия, рассчитанные на обывателя, были бы в то время на руку спекулянтам, и введение их еще больше усложнило бы дело снабжения населения.