Не выпускайте чудовищ из шкафа
Шрифт:
Надо было…
Дверь поскрипывает.
Окна все на распашку. Вот ублюдок… Магда лежит на боку, вытянув руку. И я опускаюсь на колено. В доме нет никого.
Больше нет никого.
Странно.
Страшно.
А под пальцами – холод. Мне случалось видеть мертвецов. Да что там, я сама убивала и не раз, мертвецы же и вовсе оставляли равнодушными.
Раньше.
Незнакомые мертвецы.
…буду резать, буду бить.
Вода капает. Кран завернут не до конца, и капля за каплей
Когда он пришел?
Магда мертва давно. Но хоть убили её быстро. Явных ран нет, но стоит повернуть её голову и становится ясно – шею сломал.
Как Мишке.
Медведь? Все-таки он? Поэтому и убрался… а письмо тогда? Нет, это не он. Не может быть. Я не хочу. Просто не хочу…
Рассыпанные кофейные зерна. И черная кучка застывшей жижи.
Три карты.
Черная. Разве в колоде такая есть?
Меч, то ли вошедший в чью-то грудь, то ли вырастающий из нее. И на полу – Покойник. Смерть. Перемены, мать их… ненавижу перемены.
А колода пропала.
И…
И Софья тоже.
Я вернулась к Магде, закрыла ей глаза. Огляделась. Стало быть, он знает, что недолго осталось. Но все одно пришел. Зачем?
Хотя… Софья – все-таки провидица. Мог ли он испугаться, что она что-то там увидит? Мог… значит, он еще надеется…
На что?
Свалить вину.
Убрать лишних. Уйти. В конце концов, нас всех учили обрубать концы и уходить красиво.
Остается вопрос, что делать мне?
Бекшеева позвать… или нет?
– Зима? – надо же, как своевременно. Стоило только подумать.
А ведь с него все началось.
Приперся тут на остров со своими фантазиями. С матушкой. С… с теорией этой. Если бы не они, Мишку бы сочли упавшим. И даже, может, поискали бы место, откуда он.
Нашли бы при толике везения.
Увидели, что ничего-то там нет. Похоронили и жили бы… как жилось. Барский с его тягой к выпивке и роскоши. Ник-Ник, который, оказывается, вовсе не был такой вот сволочью, как представлялось.
Медведь…
– Зима? – Бекшеев все-таки вошел. – Что здесь…
– Софью забрали. А Медведь сам ушел. Ии я догадываюсь, почему.
Потому что ему написали письмо. На розовой бумаге, пропитанной духами. Знакомыми духами. Я теперь поняла, кто ими пользовался.
Ниночка.
– Боги… - Бекшеев упал на колени перед Магдой. – Она…
– Шею сломали. Она была хорошей женщиной. Болтливой только. Сплетничать тоже любила. А еще вязала салфетки. И тащила их сюда. Для красоты. У нее племянница имелась, которая Софье помогала. И кажется, семья. Но о ней я ничего не знаю. Она столько лет здесь работает, а я о ней ничего не знаю. Почему?
Бекшеев медленно поднялся.
– Еще Янка пропала…
– Погоди, - Бекшеев оглядел кухню. – Они ведь уехали. Сам их на паром посадил.
Поэтому никто и не подумал. Ни на Молчуна. Ни на Лютика.
Уехали?
И уехали.
Медведя Бекшеева в сон погрузила, и Ниночка о том знала. Просыпался? Да. Звонил? Наверняка. Не дозвонился? Тысяча причин.
– Твою… - Бекшеев подумал о том же.
Паром большой.
Не такой большой, правда, как ныне принято, но перестроен из старого грузового корабля. Главное, что там отдельные палубы, одна для людей и мелких грузов, а вторая – для крупногабаритных грузов. Там и машины возят, и лодки, и оборудование на фабрику. Главное, что ворота на эту палубу отдельные. И не запираются они, сколь знаю, до последнего. Оно, конечно, нарушение правил, но…
– Они вошли через пассажирскую. Предъявили билеты. Думаю, добрались до каюты. И там… он убил Лютика? Или наоборот? Включил подавитель. И вывел Ниночку нижней палубой. Никто бы не обратил внимания. Идет парочка и идет себе… если кто и узнал… может, переодел бы, чтобы не узнали?
– Думаешь…
– Кто еще? – я отвернулась к окну.
Лужу надо вытереть, а то дерево разбухнет и окна опять перестанут открываться. А я ненавижу духоту. Особенно летом.
– Тихоня и Сапожник? – я дернула Девочку, которая стояла тихо-тихо, будто и не живая вовсе. – Она их видела.
– И…
– И ничего не учуяла.
А эти гребаные апельсины воняют так, что дышать тяжело.
Или это от боли.
От того, что снова не успела. Не сберегла. Не…
Бекшеев поднял карту.
Перевернул.
– Здесь написано или мне мерещится?
Покойник.
Рубашка карты темная, а потому кровь на ней почти не разглядеть.
Три.
Четыре.
Три четвертых? Или…
Не поймешь.
– Вот, - вытаскиваю из-за пазухи стопку листов. – Тебе просили передать.
И он берет их. Смотрит. Перелистывает быстро. Я вот ничего не понимаю. Особенно не понимаю, как буду жить дальше, если…
– Карты, - Бекшеев прикрыл глаза. – Погоди… сейчас…
А со стороны это довольно жутко. Тонкие веки. И глазные яблоки движутся влево-вправо. Влево… на висках вспухают сосуды, выдавливая сложный узор.
Рот приоткрывается.
И…
И можно уйти. В конце концов, он мне не помощник. Не боец. Его тянуть глупо… а спешить стоит. Но я вот стою. Жду…
Чего?
– Шахта, - выдыхает Бекшеев. – Третья шахта. Четвертый уровень.
Вот и чудесно.
Уже и понятно, куда идти.
– Ты вроде оружием пользоваться умеешь, - я развернулась. – Револьвер? Ружье… и надо бы нашим записку отправить.
Лучше бы вовсе дождаться. Но…
– Пусть за твоими приглядят, - я приняла решение. – На всякий случай.