Не жалею, не зову, не плачу...
Шрифт:
Бобылёв моему отцу, когда он ещё в ссылке был в Беловодске.
4
Лилю я не видел с того дня, как перевёз их с матерью на
Пионерскую, вспоминал её с грустью, – неужели мы никогда не встретимся? Без неё
мне расхотелось учиться. Да к тому же наш класс раскололся на местных и на
эвакуированных. Местные учились хуже, одевались ни к чёрту, говорили плохо, а
приезжие и учились лучше, и держались сплоченно, не давали своих в обиду, из-за
чего
хотя я отвечал без сучка и задоринки. Никто этого не заметил. Но когда физичка,
уже пожилая женщина, поставила Шапире «хорошо» вместо «отлично», Аня
Гуревич подняла бучу. Заходит старуха в класс, а ученики мычат. Сидят с
невинными глазами и мычат, вроде бы, из шалости, но всем ясно – идёт бойкот
физичке из-за Шапиры. Я всё вижу, всё понимаю, и мне противно. Аня Гуревич не
знает до конца ни одного стихотворения Пушкина, не знает, где находится, к
примеру, озеро Титикака, зато знает, из какого каракуля шуба у жены секретаря ЦК
республики, и куда она ездит на цековской машине, – зачем ей, спрашивается,
ученице 8-го класса, такое знание?
Не ожидал я, что мне надоест школа, прямо хоть бросай
всё и уходи куда-нибудь в ремесленное или в техникум. А тут ещё и дома несчастье
– забрали в тюрьму деда Лейбу. Он поскандалил на работе со своим начальником, и
не просто так, на словах, а с мордобоем, и не одному устроил, а сразу троим. И все
трое оказались партийными. Милиция увезла деда в каталажку. Скандал случился
из-за того, что они пришли его увольнять, а тот на дыбы: не имеете права, у меня
полный порядок. «Горячий у вас дедушка, – со вздохом сказала мама. – Из-за его
норова мы всю жизнь маемся».
Вечером я сел чинить хомут сыромятными ремешками, и
мать, довольная, что я помогаю, стала вспоминать прошлое, революцию и
гражданскую войну. Натерпелись все из-за дедова характера. Никакая тюрьма его не
сможет исправить. Если посчитать с семнадцатого года, то нынче посадили его уже
в пятый раз. А в доме на Атбашинской остались девять душ, и только один Тимофей
работает.
Родился дед в деревне на Украине, в Благодатовской
волости Мариупольского уезда, Екатеринославской губернии в большой, невезучей
семье – то скотина подохнет, то посевы выгорят, решили они податься в Сибирь на
свободные земли. Ехали-ехали, пока лошади везли, и остановились возле города
Троицка, здесь много было переселенцев. Гражданскую войну мама хорошо помнит,
ей тогда исполнилось одиннадцать лет. Жили на Шестом
делению все русские посёлки и казахские аулы имели не названия, а номера, в
паспортах указывались губерния, уезд, волость и аул номер такой-то. Ново-Троицк
был Шестым номером. До революции мирное было село, работящее, делилось на
украинскую половину и русскую. Улица в сторону Троицка называлась Хохлацкой,
а поперёк ей шла Кацапская. Были ещё несколько семей татар и мордвы, не
набралось их даже на переулок, хотя впоследствии именно мордвин учинил
раскулачивание. А пока – безвластие, скандалы и драки со стрельбой, укорот давать
некому, да и зачем, если – свобода, делай что хочешь, старикам мерещился уже
конец света. Взялись наводить порядок сами сельчане: Митрофан Лейба, его друг
фельдшер Иван Бялик и четверо братьев Гоголей. Все были смелыми, сильными, в
драке никому не уступят. Сошлись вместе и дали слово – только усмирять,
разнимать и самим не заводиться. Теперь люди, чуть что, бежали к Митрофану либо
к Бялику – помогите, спасите. Сначала Лейбы и Гоголи дружили, даже породнились,
младшую сестру Митрофана Нюру выдали за Степана Гоголя. Скоро после свадьбы
у них начались скандалы, Степан пил, гулял, избивал Нюру, хотя она была
скромной, терпеливой, работящей. Однажды с перепоя Степан избил жену до
полусмерти, завязал ей юбку на голове и выгнал из своей хаты – большего позора в
деревне не было, Лейбы и Гоголи стали врагами. Осенью, после мясоеда, начались в
селе гулянки и свадьбы. Однажды Митрофан с женой возвращались домой уже
ночью и возле хаты слышат крики: «Ой, убили!» Митрофан сразу в кучу, видит на
земле своего брата Якова, а трое Гоголей мутузят его сапогами, лежачего. Кругом
дети визжат, тут же избитая сестра Нюра мечется. У Степана Гоголя косогон в
руках, крепкая такая дубинка с окованными концами, шатун из косилки, гоняет
ножи из стороны в сторону. Он маханул Якова по спине и раздробил ему лопатку,
Яков упал, Нюра кричит: ой, убили! А тут и подошли Митрофан и с ним Мария,
жена его. «Что за шум, а драки нет?» Тут Степан и врезал косогоном Митрофану по
голове, тот рухнул как подрубленнный. Женщины закричали, Митрофан от крика
очнулся, ладонью смахнул кровь с лица, вынул револьвер и разрядил обойму в
Степана. Сбежался народ к лейбовской хате, погрузили Степана в тарантас, погнали
коней в Троицк в больницу. Не довезли до Чёрной речки, он скончался, повернули