Не жизнь, а роман!
Шрифт:
– Сеньор, - обратился Рутгер к Бертрану, - надо идти. Мы привлекаем слишком много внимания.
Берт согласно кивнул и бросив взгляд на слегка улыбающуюся Катрин, хотел радостно её закружить, но она шарахнулась от него в сторону.
– Берт, ты не дома, - испуганно зашипела она и, возможно, муж обиделся бы, так как он всего лишь желал разделить с нею свою радость, но капитан, насупившись, преградил ему дорогу, тихо подсказывая: сеньор, нельзя хватать женщину на улице! Надо уходить.
Бертран замер, резко выдохнул и, хлопнув Рутгера по плечу, одобрительно кивнул. Всё правильно.
Капитан вёл
У самого выхода из города он отдал последнюю монетку, чтобы купить мешок с кормом для осла. Теперь сидеть на Морковкине, обвешанном сумками, Катерине было неудобно, но пока стражники смотрели бумаги с печатью аги, пробуя её чуть ли не на вкус, она не шевелилась. Окинув подозрительными взглядами всю компанию, стражи всё же выпустили их из города без проблем.
Бывшие пленники вновь ликовали, забывая о предстоящих опасностях, но смотреть на них без улыбки было невозможно. Вскоре Катя, проверив, хорошо ли она обмотала ноги, как научила её Дохик, прежде чем надевать сандалии, слезла с Морковкина и уверенно пошла рядом.
На небе собирались тучи, немного парило, но идти было легко. Несколько раз они останавливались, чтобы перекусить, но задерживались ненадолго и продолжали свой путь, с неудовольствием смотря, как на небе уже начинают зажигаться звёзды. Все хотели как можно скорее оказаться на корабле и навсегда попрощаться с негостеприимным местом, поэтому окутывающая землю ночь вызывала досаду.
Сойдя с дороги, они стали устраиваться на ночлег. Огонь разводить было не из чего, лазать по кустам в поисках опавших веток уже темно, и можно случайно схватить змею, а ночи уже были холодные и сырые. Разбушевавшийся энтузиазм, подвигший идти как можно дольше, подвёл их, но, может, это и к лучшему. Огонь на равнине был бы далеко виден, а лишнее внимание путешественникам без защиты ни к чему.
Пока холод не чувствовался, наоборот, тело приятно холодило, давая возможность остыть после длительного перехода быстрым шагом. Катя не прислушивалась к переговорам мужчин, распределяющим, кто будет первым сторожить их сон. Она расстелила для себя и Берта относительно новенькую попону Морковкина, что милостиво передали слуги аги взамен истёртой, потом разложила кошму и улеглась, ища удобное положение. Есть не хотелось. Совсем недавно она, сидя на осле, уполовинила здоровенную лепёшку, попробовала странного вкуса сыр и заела всё виноградом. В животе всё подозрительно бурчало, и приходилось настороженно выжидать, пока всё переварится.
Приятно потягиваясь, чтобы избавиться от напряжения в мышцах, она наблюдала, что граф остался сторожить их сон первым, а Берт, торопливо съев порцию еды, теперь смешно морщился, запивая свой ужин водой из бурдюка. Заметив её взгляд, он пояснил, что у воды неприятный запах. Катя хотела было предложить свою из родника аги, но поняв
Он долго оглаживал Катины бока, плечи, утыкался носом за её ухом, изредка шепча милые глупости, которые в его случае были полнейшей правдой без всякого преувеличения. Берт скучал, тосковал, изводился, мечтал - всё было истиной. Тесно прижавшись друг к другу, они уснули и только на рассвете Бертрана разбудил Клод, чтобы сторожить последнюю смену.
Раймунд не хотел смотреть на женщину, играющую странную роль в его судьбе, но взгляд будто притягивало к ней. На осле ей не сидится, пешком идёт как солдат, на ночь укладывается, словно простая баба, а друг льнёт к ней и выглядит глупее последнего дурня. Всё это раздражало и ещё злило то, что ему всё время интересно, что она делает.
Он не сразу подловил себя на собственном назойливом любопытстве, а когда понял, что без конца глазеет на неё, то его лицо перекосилось от отвращения к себе ли, к ней ли. Под светом звёзд и луны он последний раз посмотрел на неё и убедившись, что в ней нет ничего особенного, решил, что просто истосковался по женской ласке.
Рутгеру тоже было не по себе. Он как-то быстро привык к тому, что в дороге мадам Катрин спала, прижавшись к нему и вновь оказавшись в тех же условиях, тело потребовало привычного положения и тепла. Он не мог заснуть, ощущая нехватку сеньоры. Пустота и холод. Быть может, в его ситуации подошла бы любая женщина, лишь бы легла точно так же, как это делала мадам и, расслабившись, спала бы в его руках, но сейчас он испытывал странную тоску и завидовал Бланшфору. А Бертран крепко прижимал к себе Катрин и каждый раз, когда она во сне лениво тянула его за руку, норовя добиться ослабления хватки, он ещё теснее прижимался к ней, невольно сталкивая её на землю. Рутгер видел это, ворчал, досадовал, но больше у него не было прав заботиться о мадам как ранее.
Клод ни о чём особо не думал, лишь честно отстоял свою стражу. Он доверял капитану и сеньору, восхищался мадам, а граф... ну что граф... он нормальный воин, быть может, когда-нибудь дружелюбно кивнёт, помня о совместном плене.
Встали все рано. Холод разбудил надёжнее ора самого свирепого командира. Не стали даже есть, лишь быстро свернули кошмы, позаботились об осле и отправились дальше. Каждый шаг приближал их к границе и помогал согреться. Живя в бараке, мужчины думали, что привыкли к понижению температуры, но в городе было теплее. Катерина чувствовала себя промёрзшей и заставляла себя идти, зная, что если не прогреет тело, то заболеет.
Пока тянулись поля и сады, принадлежащие жителям Эдессы, то потеряться было трудно, но вместе с подкравшейся ночью закончились территории, принадлежащие городу. Утром нового дня пришло осознание, что дальнейшая дорога не будет столь простой, как вчера.
– Мадам, я не уверен, но, кажется, нам туда, - у очередной развилки Рутгер вновь остановился, хмуро изучая дорогу и равнозначно поглядывая как на Катерину, так и на Морковкина.
Осёл проигнорировал вопрос капитана, поскольку следующие города были ещё далеко и не манили его, а оставленная позади Эдесса не вызывала сожалений. Кормили его пока сытно, и грустить было не о чем. Катя развернулась и, оглядевшись, нашла ориентир.