Неадекват (сборник)
Шрифт:
Что такое Интернет? Название зубной пасты? Поза из «Камасутры»? Болезнь?
Ставлю перед Жанной стальную мисочку с жюльеном. Подливаю вина, к которому она почти не притронулась. Пытается ущипнуть меня за зад, терплю и с приклеенной улыбкой несу пустую бутылку в соседний зал. Петр потягивает медовый отвар, стекающий из уголка рта. Лениво роняет в воздух, продолжая прерванный разговор:
– Обычному человеку никогда не понять существ высшего порядка. – Говорит медленно, в свойственной ему манере пережравшего сметаны кота. На лоб падает русая челка, и я как никогда хочу ударить по ней ножом. – Существ,
Остальные внимательно смотрят на него – туша в инвалидной коляске, медузообразный окорок, облаченный в просторный костюм цвета «мокрый асфальт». Алиса отпивает вина и поправляет бретельку алого вечернего платья. Коленька болтает ногами, перемешивая жюльен вилкой и наматывая на зубья резиновые хвостики топленого сыра.
– Генералы, приходящие к власти в странах третьего мира, – продолжает Петя, вещая сразу и для господ, и для слуг.
В первую очередь, конечно же, для холопов. Холопы молчат, истуканами застыв за высокими спинками темно-коричневых стульев. Горят свечи, залу наполняет влажная пульсирующая нега.
– Премьер-министры, монархи и олигархия. Персоны, обладающие безраздельной властью, имеющие горы денег, позволяющие себе все, чего может пожелать смертный…
Я листаю странички мысленного твиттера. Рассматриваю альбомы «ВКонтакте». Перебираю архивные завалы «Одноклассников». Моя Сеть остается невообразимо личной и защищенной от просмотров извне…
Просматриваю новости и ленты друзей. Их немного, они выцветают. В голове проносятся фотографии, видео, музыка, события и статусы. Особенно ярки именно последние. Например: Юсуп Назарбеков «помолвился» с портвейном.
– И в один ожидаемый момент, – продолжает Петр, пухлыми пальцами поглаживая джойстик на левом подлокотнике коляски, – такие, как мы, пересекают орбиту. Выходят в атмосферу, совершают рывок.
Инна «отмечена» на фотографии ДТП, где смятая в хлам «девятка» на полной скорости нашла японца…
Жирный продолжает разглагольствовать, на него с ленивым интересом смотрит лишь Жанна. Алиса доедает кусочек фаршированного баклажана. Константин подцепляет щипцами еще одну фисташку, пережевывая вместе со скорлупой. Чумаков, замерший за коляской сибарита, уставился в одну точку, будто на самом деле решил вникнуть в суть катящихся над столом слов.
– Потому что человек не может стоять на месте, – словно переубеждая кого-то, изрекает Петр. – Он обязан развиваться, становиться высшим существом. И когда базовые инстинкты удовлетворены… когда есть все, мы познаем новыеграни таких понятий, как честь, мораль, этика, вера и так далее.
Киря Мокрый сменил статус на «зажмурился».
Невидимые пальцы кликают по невидимым кнопкам, перебирая новостные ленты и записи на выдуманных «стенах». Петя смотрит на меня, улыбается и кивает.
– Всесилие развращает? – внезапно спрашивает Алиса.
– Всесилие переносит категории на иной уровень, – отвечает Жанна.
Петр снова кивает, мерзкая прядь закрывает его левый глаз. Говорит:
– Именно. Новый уровень, новая система. И после преодоления рубежа мы становимся
Вадик «в активном поиске» дозы.
Андрей считает, что «главное в людях» – умение крышевать рынки.
Толстяк откидывается на ортопедическую спинку кресла, невероятно слоистый и самодовольный. Облизывает губу, подтирая языком медовую дорожку.
– Если, скажем, более сильный игрок твоего уровня предложит – подпиши бумагу, отныне подданные станут жить хуже, но ты обогатишься еще на порядок. – Он говорит и говорит, по очереди посматривая на каждого из слуг. – По правилам нашей игры ты подписываешь, даже если тебе не нужны эти деньги. Потому что если вдруг опустишься на прежний уровень… дашь слабину и откажешь, пожалев подвластных… если вдруг в тебе взыграют благородство и сострадание на том примитивном уровне, как их понимает девяносто пять процентов населения планеты… тебя устранят и на твое место придет другой – более сильный, крепкий и безжалостный.
У Олега «все непросто» с наркотиками.
– Мы не ищем оправданий, – негромко и невнятно произносит Константин, и я вижу ниточки слюны, скрепляющие его губы. На одной из них висит крохотный обломок фисташковой скорлупки.
Петр игнорирует реплику. Подносит ко рту бокал с отваром и делает глоток.
– Обвинять нас в том, что мы бесчеловечны и жестокосердны, – говорит он, – бессмысленно и глупо. Это все равно, что обвинять в жестокости снегопад или торнадо. Нужно найти крайнего, чтобы обвинить в ярости Божество? Тогда вините систему, превратившую нас в чудовищ. Вините заговоры и кукловодов, но нас – молодых Богов, населяющих планету, вы винить не вправе.
Перебираю статусы и фото. Стукачка Алена сменила отношение к милиции с «резко негативное» на «компромиссное».Меня тошнит и уже совсем не хочется есть. Болит живот. Жанна смотрит так, словно прямо сейчас готова сорвать мои штаны.
– Все свободны, – вдруг говорит хозяин дома, отодвигая мисочку с недоеденным жюльеном. – Денис, останься.
Колени превращаются в желе.
Чума, пряча улыбку, первым направляется к дверям. Остальные, похожие на коллектив оркестра, послушно топают следом. Моя шея холодеет, рубаха так стискивает грудную клетку, что еще чуть-чуть, и я потеряю сознание. Хочется сорвать ее, разбросав пуговицы по блестящему паркету, сегодня утром надраенному Тюрякуловым.
Воздух сгущается. Кажется, я дышу водой, до того тяжко пробивается в легкие каждый последующий вдох. Колюнечка улыбается. Его нижняя челюсть отвисает и отвисает, почти касаясь тарелки, улыбка пытается достать до ушей. Нереальность происходящего настолько выбивает почву из-под моих ног, что у меня даже нет сил протестовать.
– Денис, встаньте на колени, – говорит Константин, золотыми щипчиками указывая на пустое место позади Петра.
Я не шевелюсь.
Хочу позвать на помощь, но не могу. Не знаю, что они удумали – эти сидящие за столом «молодые боги». Но кислое предчувствие окутывает меня все сильнее и сильнее. Протухший насквозь дом наблюдает, портреты на стенах ехидно улыбаются. Свечи меркнут, словно теперь они производят антисвет, тьму в самом чистом ее виде.