Неандертальский параллакс. Трилогия
Шрифт:
— Я никогда…
— У принудителей Торонто есть образцы вашей ДНК с изнасилования Кейсер Ремтуллы.
— Если бы они знали, что это моя ДНК, — полузадушенным голосом ответил Раскин, — то здесь были бы они, а не вы.
— Если вы будете упорствовать, я убью вас.
Раскину удалось немного покачать головой, несмотря на то, что Понтер продолжал сжимать его шею.
— Признание под принуждением не является доказательством.
— Хорошо, тогда убедите меня, что вы невиновны.
— Я не обязан никого ни в
— Вы не получили повышения и более выгодных условий работы из-за вашего цвета кожи и пола, — сказал Понтер.
Рискин молчал.
— Вы ненавидели тот факт, что другим — этим женщинам — отдаётся предпочтение перед вами.
Раскин извивался, пытаясь вырваться из хватки Понтера, но тот держал его крепко.
— Вам хотелось навредить им, — сказал Понтер. — Унизить их.
— Старайся-старайся, троглодит.
— Вам отказали в том, чего вам хотелось, и вы взяли то, что может быть лишь отдано добровольно.
— Всё было не так…
— Расскажите мне, — прошипел Понтер, заламывая руку Раскина за спину. — Расскажите мне, как это было.
— Я заслуживал бессрочного контракта, — сказал Раскин. — Но они раз за разом прокатывали меня. Эти суки постоянно прокатывали меня, и…
— И что?
— И я показал им, чего стоит настоящий мужчина.
— Вы — позор всего мужского рода, — сказал Понтер. — Скольких вы изнасиловали? Скольких?
— Только…
— Ещё кого-то, кроме Мэре и Кейсер?
Молчание.
Понтер отодвинул Раскина от стены и снова ударил его об неё. Трещина стала шире.
— Кого-то ещё?
— Нет. Только…
Он заломил его руку сильнее.
— Только двоих? Только двоих? — Зверёныш взвыл от боли. — Только двоих? — повторил Понтер.
Раскин хрюкнул и сказал сквозь сжатые зубы:
— Только Воган. И эту черножопую суку…
— Что? — Понтер на мгновение растерялся, когда Хак издал гудок. Он снова выкрутил Раскину руку.
— Ремтуллу. Я трахнул Ремтуллу.
Понтер немного ослабил хватку.
— Вы остановитесь, понятно вам? Это больше никогда не повторится. Я буду следить. Другие будут следить. Никогда, слышите?
Раскин буркнул что-то неразборчивое.
— Никогда, — повторил Понтер. — Поклянитесь.
— Никогда больше, — сказал Раскин, всё ещё сжимая зубы.
— И вы никому не скажете о моём визите. Никому. Если скажете, то понесёте наказание, предусмотренное за ваши преступление вашим же обществом. Вы это понимаете? Понимаете?
Раскин с трудом кивнул.
— Хорошо, — сказал Понтер, ещё немного ослабляя хватку. Но потом он снова впечатал Раскина в стену; в этот раз от неё начали отваливаться кусочки материала. — Нет, это совсем не хорошо, — продолжал Понтер, теперь уже тоже сквозь сжатые зубы. — Этого недостаточно. Это ещё не справедливость. — Он бросился на Раскина всем своим весом, припечатав его к стене; его пах прижался к заду глексена. — Вы на себе почувствуете, каково это — быть женщиной.
Всё тело Раскина внезапно напряглось.
— Нет. Нет-нет, ни за что! Господи, только не это…
— Это будет справедливо, — сказал Понтер, открывая карман на своём медицинском поясе и доставая оттуда пневмоинъектор.
Устройство зашипело над шеей Раскина.
— Что это за херня? — закричал он. — Вы не можете вот так вот…
Понтер ощутил, как тело Раскина расслабилось. Он опустил его на пол.
— Хак, — позвал Понтер. — С тобой всё в порядке?
— Удар был довольно сильный, — ответил компаньон, — но я не повреждён.
— Прости, — сказал Понтер. Он посмотрел на лежащего на спине Раскина. Потом схватил его ноги и развёл их в стороны.
Потом потянулся к его поясу. Ему понадобилось некоторое время, чтобы разобраться, как он устроен. Расстегнув пояс, Понтер нашёл застёжку и молнию на его брюках. Расстегнул и то, и другое.
— Сначала сними эти штуки со ступней, — подсказал Хак.
Понтер кивнул.
— Точно. Всё время забываю, что у них это отдельно. — Он передвинулся к ногам Раскина и после нескольких попыток сумел развязать шнурки и снять с него башмаки. Понтер содрогнулся, почуяв исходящий от ступней запах. На коленях переполз обратно, к поясу Раскина, и начал стягивать с него штаны. Следом взялся за трусы и стянул их по почти безволосым ногам до ступней, а потом избавился и от них.
Наконец, Понтер взглянул на гениталии Раскина.
— Что-то здесь не так, — сказал он. — Какое-то уродство, или что? — Он поднял руку, давая Хаку лучший обзор.
— Удивительно, — сказал компаньон. — Отсутствует препуциальный мешок.
— Что? — переспросил Понтер.
— Крайняя плоть.
— Интересно, у всех глексенских самцов так?
— Это сделало бы их уникальными среди приматов, — ответил Хак.
— Ладно, — сказал Понтер, — мне это не помешает.
Корнелиус Раскин пришёл в себя на следующий день; он определил, что настало утро по тому, что в окна его квартиры светило солнце. В голове били молотки, горло саднило, локоть горел, седалище болело, и было такое чувство, что его пнули по яйцам. Он попытался оторвать голову от пола, но его так затошнило, что он опустил её обратно. Через некоторое время он повторил попытку, и в этот раз сумел приподняться на локте. Его рубашка и брюки были на нём, так же, как носки и башмаки. Но шнурки на них завязаны не были.