Небеса всё знают
Шрифт:
– Джасмин! Хватит! – Кричу, обхватывая её за талию. Мотаю головой. Брыкается. Визг. Ругань и ярость, да настолько сильная, что заставляет перевернуть девушку на спину и вдавить в матрас своим телом. И плевать, что я мокрый, а она едва одета. Я ничего не соображаю.
– Хватит, прекрати. Объясни мне, что случилось? – Перехватываю её руки и, сжимая запястья, разбрасываю в стороны.
– Ты… ненавижу тебя… ненавижу… – шипит она, сдувая с лица пряди волос. И через секунду вижу, насколько сильно полыхают глаза от злости. Они словно штормовое небо, а я хмурюсь.
– Почему? Объясни мне всё без крика. Какого чёрта ты вылила на меня воду, и теперь ещё пытаешься отравить деньгами? – Блокирую
– Ты… ты вчера уехал, так сказали парни! Ты следил за мной! Ты видел то, что я делаю! По описанию это можешь быть ты! Чёртов блондин с неизвестным цветом глаз! Это твои грязные деньги! Это ты и твои чаевые! Ненавижу тебя! Ненавижу! – Чёрт, она хоть и маленькая, но сильная, борется со мной, а я вспоминаю всё.
– И что дальше? Да, следил, чтобы узнать, чем ты занимаешься! Я следил, чтобы знать, не спишь ли ты с мужиками! Джесс! Хватит! Дерьмо… – скулю от боли, когда она попадает коленом прямо по моему члену. Звёзды в глазах, и перекатываюсь на мокрые простыни.
– Урод! Я тебе сейчас всё оторву! – Шлепки её ладоней по моему телу, а я прийти в себя не могу. Мне, чёрт возьми, больно!
– Хватит… – пытаюсь увильнуть от её ударов, но она запрыгивает на меня сверху, на и без того ноющий пах.
– Не хватит! Ты не имел права! Ты ничего не знаешь обо мне! Ты… боже… я ненавижу тебя, – напор ослабевает, и я распахиваю глаза.
– Джесс… конфетка, – сажусь и пытаюсь её утихомирить. А крупные слёзы вырываются из её глаз. Ударяет ладонями, но слабо, по инерции.
– Тише, прошу, не плачь. Не плачь, – сжимаю её в своих руках. Раскачиваюсь туда-сюда и только сейчас понимаю, что произошло. Насколько неверно она поняла всё. И в эту минуту её разрывает от слёз.
– Ненавижу… – шепчет она и так горько плачет, словно я причинил ей самую невероятную боль во всём мире.
– Не плачь, конфетка, не плачь. Ничего страшного. Ты хоть знаешь, как мне понравилось на тебя смотреть? Знаешь, как ты красиво играешь? Мне не жаль для тебя ничего. Ни капли, и я хотел помочь. Хотя бы так помочь тебе, ведь ты делаешь так много для семьи, которую я бросил. Прости, если это обидело тебя. Но я лишь хотел как-то участвовать в твоей жизни, – шепчу, поглаживая её по волосам, спадающим на обнажённую спину и короткий топик.
– Ты не имеешь права… ты бросил… бросил меня, – слабый удар её кулачка по моему плечу, и её тело сотрясается в рыданиях. А мне слышать это больно, знать и осознавать необъятное мучение. Меня самого разрывает, ведь сделать ничего не могу. Не поправить никак, и это на меня давит.
– Прости, конфетка, прости меня за это. Умоляю тебя, не нужно меня ненавидеть. Больше, чем я сам, ты это сделать не сможешь, – отклоняюсь немного и обхватываю её лицо. Глаза огромные, полные слёз, вызывают сердечную недостаточность. Кислорода не хватает, пока пальцами стираю влагу с её щёк, а она всхлипывает. Мотает головой, словно её так же, как и меня в данную минуту, расщепляет на молекулы от страданий. Это пытка смотреть на неё и видеть не ребёнка, а девушку, с кристально чистыми голубыми глазами, в которых отражаются все мои грехи.
– Ты себя обожаешь, Флинт. Ты только о себе и думал все эти годы. И я не верю, что ты можешь себя ненавидеть, – со злостью отталкивая меня, подскакивает на ноги.
– Джесс…
– Нет, не надо уверять меня, что ты хороший. Что в тебе осталось что-то от того самого парня, который хотя бы капельку любил свою семью. Я не верю, в тебя больше не верю. Ты стал призраком для всех нас, – в её голосе столько горечи, что она проникает в мою кровь, отравляет разум, и я поднимаю голову на девушку.
– Я и не уверяю. Наоборот, – с отвращением к себе произношу и поднимаюсь с кровати, – поверь, хуже меня человека
– И ты это говоришь мне? – Она облизывает пересохшие губы.
– Да. Хочешь знать? Хочешь знать правду обо мне? Хорошо, я скажу тебе. Покаюсь, чтобы ты возненавидела меня ещё больше. И я это вынесу, потому что заслужил, – киваю ей и сглатываю сухость во рту.
– Ты представляешь, что такое жить с виной за убийство одиннадцать лет? И я вот не знал. Забыл, всё забыл. Признаюсь, что не думал ни о тебе, ни о Зои, ни о ваших проблемах. Мне было хорошо, я был одурманен возможностями большого города, своими амбициями и женщинами. Я питался самыми лучшими блюдами в знаменитых ресторанах, катался по странам и не вспоминал о вас. Но в одну секунду меня настолько сильно долбануло по голове, что я очутился один. Брошенный. Раздавленный. Потерянный. У меня нет цели, чтобы жить. Нет причин, чтобы дышать. И я умираю. Моё сердце расколото уже давно, а я заливал его алкоголем, только бы не слышать обвинений в голове, – медленно делаю шаги к ней, вспоминая каждую минуту, отматывая плёнку к тому времени, когда всё это началось.
– Я ни разу не поблагодарил родителей за то, что оплатили моё обучение в Нью-Йорке. За то, что продали дом, всё, что у них было, лишь бы у меня была квартира. Да и той я не был доволен. Родители меня раздражали, постоянно звонили, хотели знать, как я живу, как учусь, с кем встречаюсь. А меня это бесило! Я грубил, ругался с ними и сказал, что не желаю отчитываться, потому что взрослый! И потом игнорировал каждый звонок. Месяц я о них не слышал, предаваясь вкусу алкоголя и травки, даже несколько раз спускал деньги на кокаин и женщин. У меня их было много, настолько, что я уже не помнил, с кем трахаюсь. Не запоминал имена. И в тот день, когда мои родители погибли, я кайфовал. У меня в груди ничего не оборвалось и не ойкнуло, что их уже нет в живых. Ничего, понимаешь? Они ехали ко мне, – сглатываю и прижимаю Джесс к двери, а она с таким ужасом смотрит на меня, а из её глаз выкатываются слёзы, когда мои сухие. Безжизненные.
– У них не было денег на авиабилет, поэтому, волнуясь за меня, они выехали на машине. Они погибли из-за меня. Я убил их. И не винил себя, а вот сейчас всё это: воспоминания, боль, потеря – навалились на меня. А мне мало, я хочу быть мёртвым, хочу разодрать себя от этих чувств. Я ублюдок! – Ударяю кулаком по двери, отчего Джесс вздрагивает и прикрывает глаза.
– Я не думал о семье никогда, хотя стремился к этому. И твои небеса ни черта не помогли! Они только смотрели, как я убиваю их! Они смеялись в тот день, когда хоронили их! Я везде лишний, ненужный, одинокий. Вот… вот моё весёлое время. Так скажи, достаточно я ненавижу себя сейчас? Достаточно, чтобы ты меня поняла… хотя бы немного? Мне плохо, – хватаю её за локти, словно от этой девушки зависит моя жизнь, мой путь и моё сердце.
– Скажи, есть ли у меня шанс, чтобы спастись из этого ада? И я вижу всё! Вижу, как вы выживаете в этом мире, а я шикую! Вижу, чёрт возьми, и хочу быть частью вас! – Кричу в её бледное лицо, всматриваясь в широко распахнутые глаза.
– Знаю, что без меня вы будете счастливы. А я без вас нет. Мне нужна только вера… чуть-чуть. Понимаешь? Джесс, Джасмин, ты же всегда была для меня особенной хоть и маленькой, но такой родной. Прости меня. Если бы я тогда ценил помощь, ценил любовь и семью, то ничего бы не произошло. Я бы не потерял себя и не вернулся бы в отчаянном поиске хотя бы капли искренности. Но вот это «бы» не изменить. Это только мечты, которые не имеют никакой власти. Я ничего не могу поправить, – как сумасшедший вытираю слёзы руками с её нежной кожи, не тронутой сегодня макияжем.