Небесная черная метка
Шрифт:
Шеф усмехнулся повторно и еще кривее. Неля растерялась. Что хочет шеф, было выше ее понимания, хотя непременным условием стабильной работы являлось наличие способности с полуслова угадывать желания хозяина. Памятуя это, она наморщила лобик. Ведь только что хотел разнести в пух завхоза, а зачем-то ходит по коридору, заглядывает в кабинеты и словно никого не видит. Может быть, ищет свободную кушетку, чтобы оттрахать ее. Такое у него бывает! Рассердится, распалится, того и гляди порвет первого встречного. Здесь применим для разрядки грубый секс с элементами садо-мазо. Страшно! Но что делать, в словесном контракте было сказано однозначно: задирать юбку по первому же требованию, и самой научиться получать удовольствие от того, что он получает удовольствие.
Неля вздохнула украдкой: опять придется долго поправлять прическу, а то и покупать новое платье, которое Патрон порой любит рвать пополам, имитируя насилие… И что такое случилось сегодня, чтобы снять возбуждение садо-мазо? Не напомнить ли о завхозе?
— Шеф, мне поискать завхоза? Толстого гадкого завхоза, как вы в прошлый раз его назвали.
— Памяти, смотрю, у тебя прибыло!
— У хорошего хозяина все прибывает! — польстила Неля.
— Растешь, девочка! Сейчас мы завхоза раком поставим! Хочешь позабавиться?
— Еще бы! — весело ответила она и подумала с усмешкой: «Лучше его, чем меня».А в это самое времечко тот самый злосчастный Иван Львович сидел в полудреме за рабочим столом и вполглаза поглядывал на дверь. Настораживал уши, чтобы упредить входящего и принять подобающий рабочий вид. Для этого на столе было приготовлено три журнала, в котором якобы следует сделать запись: в одном — о техническом состоянии здания, во втором — о движении отходов производства, а в третий… третий журнал он выхватил для весу, еще и не разобрал как называется, да и вряд ли к концу дня ему светило добраться до этого журнала.
«Чердак трещит [4] . Не соображается и не думается». Так бы и написал во всех трех, да и еще тридцати трех журналах: «Пошли вы все на хрен, толстый и вонючий!» Взять бы, да уйти в бессрочный отпуск!
Но тогда клиника задохнется в дерьме и неразберихе. Не привезут вовремя препараты, материалы. Не свезут в стирку спецодежду. Не вывезут на утилизацию отходы. Лопнет батарея системы отопления. Прорвет водопроводную трубу, зальет канализационными стоками подвал. Уборщицы подпалят гардероб. Ванька Дураков, слесарь-электрик, перепутает гаечный ключ с диэлектрическими клещами (что уже было!) замкнет и обесточит всю клинику, и пациенты с недолеченными зубами побегут вышибить зубы кому-нибудь из администрации, и скорее всего — ему, завхозу Ивану Львовичу.
Во, какая важная и ответственная у него работа! А платят сущие гроши, если перевести в доллары. Платили бы вдвое больше, появился бы стимул хорошо работать. А сейчас… Иван Львович глянул по сторонам, и от невообразимого бардака вокруг стала одолевать зевота. Шкафы переполнены отчетами, справками, накладными и прочим канцелярским хламом. В углу стоят коробки с фаянсовыми унитазами, свалены в кучу смесители и еще неизвестно что. Пожалуй, если разобрать наваленное добро, можно и еще что-то полезное обнаружить… а возможно, как раз и дверной доводчик, который потребовали установить пожарные, и вместо которого Ванька прибил эластичный жгут для перевязки. Массивный сейф был наполовину забит запчастями к стоматологическому оборудованию, отчего никогда не закрывался на ключ, да и ключа, честно говоря, не было.
Сонный взгляд завхоза остановился на картонной коробке с унитазом, и наконец-то мелькнула хорошая мысль — пустить унитаз на продажу как некондицию. Соседу по даче за пару бутылок водки обменять. А то и самому может сгодиться: установить такой унитаз в летнем туалете и культурно справлять нужду. Иван Львович решил примерить сантехническое устройство по своему заднему месту. Покряхтывая, встал, вынул унитаз из коробки и сел на него. Удивительно — мыслей в голове прибавилось! Первым делом представил, что было бы неплохо оборудовать кабинет собственным туалетом и рукомойником. Потом…
Дверь резко распахнулась, и шумно ввалился Георгий Вадимович. Вслед влетела Неля. У троих округлились глаза. Завхоз привстал с унитаза, невольно придерживая штаны
— Не понял!? Мы куда зашли: в сортир или кабинет? Ну-ка, Неля, что на двери написано.
Неля мигом исполнила:
Заведующий хозяйством Иван Львович Подкорытов — бойко ответствовала Неля. — Часы приема по личным вопросам каждый четверг с пятнадцати ноль-ноль до семнадцати часов двенадцати минут.
— Ты еще и часы приема установил? Сиди, не вставай! Целых два часа в неделю занимаешься неположенным для твоей должности делом. Лучше бы раз в неделю порядок у себя за столом и вокруг стола наводил. Почему вокруг такой срач!? Сесть у тебя нормальному человеку некуда, — Георгий Вадимович не нашел ничего лучшего, как взять первый попавший под руку стул, стряхнуть наваленную сверху кипу бумаг прямо на пол и сесть посреди комнаты на этот стул, закинув нога за ногу. — У тебя уборщицы вообще чем занимаются? У тебя, командира обслуги, ничего не моется и не убирается!?
— Я их сюда не пускаю.
— Почему?
— Отравят.
Георгий Вадимович переглянулся с Нелей, словно поверяя: не ослышался ли.
— Народ счас злой, работать не хочет… а деньги с их зарплаты попробуй, урежь! Начнут пакости делать. Заразы рассыплют по углам. И потом болезни одна за другой на тебя навалятся.
— Дустом травят? Или палладием?
— Ртутью, — серьезно отвечал завхоз. — В углу находил разлитую ртуть.
— Сам наверное градусники разбил. У тебя не кабинет, а склад. И даже не склад — свалка!
— Храню здесь, чтобы не воровали. Самое ценное здесь, под моим присмотром. Так надежнее.
— Ну и ну! Хреновый ты менеджер, раз народ обозлить только и сумел. Гнать, пожалуй, тебя надо. В качестве выходного пособия этот унитаз получишь. Золотой он у тебя станет! Если прикинуть, сколько потеряешь, лишившись у меня работы.
Бедный завхоз снова привстал с унитаза и, словно рыба, которую вытащили из привычной среды, тяжело задышал, судорожно заглатывая воздух. Сдавленным голосом прохрипел:
— По миру меня пускаешь, хозяин. На моей шее два кредита под залог квартиры. Всего разом лишусь.
— Это твои проблемы.
— Без ножа режешь, а я тебе как собака предан.
— Чего-то не шибко схож на собаку. Ну-ка встать на четыре лапы и погавкай!
Иван Львович мигом встал на четвереньки
— Опа! Похоже. Побегай здесь, проверь углы комнаты.
Завхоз шустро забегал по комнате, собирая грязь на коленки и ладони.
— Ты нюхай угол, нюхай. Нет запаха чужих кобелей… нет?! Теперь пометь углы-то… как кобели метят? Ножку приподнял и говори «пись-пись».
— Пись-пись, это мой кабинет, — завхоз без колебаний бросился исполнять унизительную клоунаду. — Пись-пись, никого не пущу… пись-пись, это мой кабинет, гав-гав-гав!
Патрон и Неля ухохатывались. Правда, Неля поеживалась от страха: чего еще взбредет на ум Патрону? На ее счастье этим концертом он удовольствовался. Затем послал Ивана Львовича мыть руки, отряхнуться и привести уборщицу, чтобы та сделала уборку.
Пришла Лариса, которую завхоз выхватил, когда она уже собралась уйти на обед в кафешку. На ней были модные джинсы, тоненький джемпер — все это плотно обтягивало ладную тонкую фигуру. На ее лице сияла улыбка избалованной красавицы, знающей свою настоящую цену.
— Что ж ты плохо работаешь, дочка, — укорил Патрон тоном давнего приятеля.
— Я другой участок мою. В эту берлогу он никого не пускает, — ничуть не смущаясь, ответила Лариса.
— Пока, я вижу, ты дефиле устраиваешь. Другой, не другой участок — больничка одна. Раз уборщица, где тряпки, ведра? Где хотя бы рабочий вид, рабочий халат?
— Где? В Караганде! Я на обед собралась. Вы можете в ординаторской посидеть. Там чисто и никого нет. Дверь можно закрыть на замок. После обеда помоем у Ивана Львовича. Тут нам всем троим работы хватит.
— Толковая работница. Старательная… — подошедший завхоз начал было ее расхваливать, но она так насмешливо на него глянула, что тот поперхнулся на полуслове.
— Ладно, идем в эту ординаторскую. Ты шлепай на обед. А ты, — Патрон обернулся к Неле, — сбегай в наш магазинчик. И небольшой фуршет для нас двоих в ординаторской устрой.Тем временем, пока Неля выполняла указание, Патрон и завхоз уселись в ординаторской друг против друга. Пристальный взгляд хозяина, буровивший подчиненного, тяжелел с каждой секундой. Иван Львович нервно ерзал на стуле. Стал рассказывать анекдот, чтобы как-то отвлечь хозяина. Но тот, не мигая и не меняя выражения лица, молча смотрел в упор.
— Ты когда перестанешь быть шутом? — презрительно вопросил Патрон. — Не надоела тебе эта больничка?
— Надоела… а куда деваться без работы? А я же, сам знаешь, только на руководящих должностях могу работать.
— Прирожденный руководитель! Как о тебе раньше говорили. Где бы ни быть, но только у руля. Сейчас это называется менеджер. Хочешь быть топ-менеджером? Главным менеджером здесь?
— Хочу… но куда Игоря Михайловича деть? Снова в рядовые врачи определить? Достал своими новыми порядками. Меня вздумал учить!
— Сейчас время такое, что деньги надо быстрее делать! А много ли с больнички заработаешь? Помнишь ли, как первый капитал с тобой сколачивали? Открыли цех по розливу водки. Из технического спирта бодяжили водку! Деньжища рекой текли. Народ после сухостоя Горбача истосковался по обилию водки. И никто не проверял: из чего водку делаем. Я на эти деньги, водочные, больничку купил… и еще кое-что. А ты, как водится, прокакал денежку: в какой-то фонд вложил, типа Упер-Хопер-Инвест, а для подстраховки — в Перемудит-МММ… нда! Я сам деньги проворачивал. Больничку напоследок купил, уже не на прямые водочные деньги, и держал, потому что условием покупки было сохранить профиль заведения. Мне и договор на этот счет сделали, на пять лет. Время давно прошло. Теперь эти стены мои. И что разместить в этих стенах — тоже мое дело. Улавливаешь? Со спиртом счас бизнес не сделаешь, нужно что-то другое.
— Закрыть зубную клинику и открыть типа SPA-салон. Косметические услуги, массаж какой-нибудь тайский.
— Офонарел? Какой еще тайский массаж в центре города. Под видом этого массажа бордель устраивают! Кто тебе позволит!?.. Знаешь ли ты, за счет чего живет английская королева? Все земли Лондона — ее собственность, за пользование которыми ей платят ренту. Ничего не делаешь, а только денежки отсчитываешь, что сумел подсуетиться и купить то, что можно сдать в аренду. Улавливаешь?
— Не совсем.
— Что, совсем дубиной стал!? Клинику вымести отсюда к чертовой бабушке. Сделать перепланировку помещений и превратить это здание в торговый центр… офисный центр! Самим ничего не делать, но сдавать помещения в аренду мелким торгашам и ремесленникам.
— Гениальный ход! Если рублей по пятьсот сдавать один квадратный метр площади, получим около двух лимонов ежемесячно. Деньги из воздуха! Никакого штата работников не надо.
— Дошло! Вот тут и будешь топ-менеджером. Для вида будешь внедрять прогрессивную производственную систему — «Лининиг Продакшен» нашего разлива!
— Снова не врубаюсь, однако.
— Это что-то вроде как у нас раньше был НОТ — научная организация труда. В переводе будет звучать, как «бережливое производство».
— Теперь понятно: все приберегать и никому не давать.
— Правильно, врубаешься!
— А с больничкой-то как? Ты хотел закрыть. Нужно основание, чтобы ее закрыть.
— Здесь тебе как раз и поможет «лининг продакшен». Это производственная система создана для устранения издержек производства. Ежели вся больничка — издержки! Значит, всю ее целиком ликвидировать. Где пробуксует «лининг продакшен», там ты со всей своей дури поспособствуешь, чтобы клиника стала убыточной, а стоматологические услуги — хуже некуда. Основание для закрытия они сделают сами. Главный зубник… ну, главврач… только что парил меня какой-то реконструкцией, под которую нужны немалые деньги. Деньги главврач возьмет кредитом, и надо будет сделать так, чтобы ему нечем было гасить кредиты. Привезут оборудование, которое… в общем, надо сделать так… — Патрон придвинул ухо Ивана Львовича и стал нашептывать свой план.
Иван Львович весь превратился в слух. Восторженно охал и ахал, заливался смехом и потирал руки, похлопывал ими от удовольствия, готов был расцеловать Патрону ручки. Наконец, начинается настоящая работа. Ему как киллеру, получившему заказ, сразу стало интересно жить.
— Только смотри: никому ни слова! Сам понимаешь, первым пропадает болтун.
— Заметано, хозяин!
— Будешь здесь корректировать в нужную сторону деятельность главврача. На фига нам эти реформаторы!?
Сейчас в моде проектный менеджмент — твоим проектом будет похоронить больничку.
— Точно, шеф!
— Жить надо проще. Не заморачиваться. Сейчас такой бизнес… как, впрочем, и был: кто кинет первым, тот с баблом и останется!
— Золотые слова!!! Запомню, заучу. Запишу себе на лбу с его обратной стороны, изнутри! — завхоз похлопал себя по лысой башке.
— И ты, смотрю, сметливость не растерял! Умеешь, подлец, правильно понять и точные слова подобрать. Красиво сказал про мой афоризм. Не зря тебя держали двадцать пять лет парторгом.
— Золотые времена были! Ты столько же лет был инженером по охране труда. Помнишь ли, сколько дел провернули, чтобы стать лучшими из лучших?
— Как не помнить! И вот, наконец, стали реально такими! — Патрон самодовольно рассмеялся и, нахмурив брови, глянул на завхоза и поправил себя. — Стал таким я. Ты со своей советской закваской как был пустозвоном, так и продолжаешь хиреть в бардаке… последний шанс даю тебе сделаться настоящим человеком — провернуть хитрое дельце с больничкой! Не дрогнешь — будет у тебя коттедж в заповедном бору вместо квартирки в вонючем спальном районе. Новый огромный джип купишь. Обслугу заведешь. Представь, для начала будет у тебя с пяток людишек: водила, горничная, садовник-подметальщик, управляющий твоим хозяйством и секретарша многоцелевая, как у меня. Могу тебе ее подарить потом, чтобы не закисло у тебя в мудях… На жену-то, поди, смотреть страшно. Болезни и хвори ее, как и тебя, задолбали… Подлечишь ее хотя бы, как полагается.
— Когда это светлое будущее будет? К незапамятному году?
— Для меня оно уже наступило. А перед тобой щель туда открылась. Сочная и мохнатая, куда целиком можно залезть по спинам других…
Пришла Неля с пакетом, и выставила на стол бутылку коньяка «Хеннеси». Из кейса вынула походный набор питейной посуды: серебряные рюмочки, стопочки,
тарелочки, вилочки. Разрезала лимон, откупорила бутылку и разлила по пятьдесят грамм.
— Раньше коньяку предпочитали водку. Помнишь?
— Как не помнить! Зажигали тогда хорошо по поводу и без повода, по распоряжению Партии и по велению народа. Для души! Сейчас — для правильного пищеварения и мировоззрения, — Патрон осклабился собственному каламбуру, хохотнул и продолжил серьезно: — Для водки нужна хорошая закуска, чтобы вкус водки и еды взаимно усилить. Вот тогда полный балдеж получается… А коньячок… его же запахом и закусим!
— Гурман ты, Вадимович. Я-то жахну, чтобы по мозгам проехалось, да поутру, чтобы не шибко чердак трещал.
— Так закоренелым алкашом станешь. А станешь — ни дня у меня не проработаешь. В течение часа уволю!
— Не стану. Болезни не дадут. У меня их столько, что и пить толком некогда… да и нельзя. Вот смотри: гипертония, — давление за двести может скакнуть; простатит, — по десять минут мочусь, не как в молодости, когда против ветра на три метра; остеохандроз, — так боль прихватит в суставах, что и дышать не могу; панкреатит, — не хватает ферментов, чтобы пищу переварить; аритмия, — сердечко пошаливает; полипы в толстой кишке растут, — раз лазером выжигал — растут в другом месте…
Неля поморщилась и судорожно сглотнула воздух. Весь ее вид показывал, что тошно сидеть за одним столом и слушать такие откровения. Но Иван Львович продолжал с молчаливого позволения Патрона:
— У меня в кейсе походная аптечка, — Иван Львович нагнулся и переместил с пола на стол почти такой же кейс, что был в руках Нели, но его был забит таблетками и компактной медтехникой: измерителем кровяного давления, определителем сахара в крови, тепловым прогревателем со сменными насадками, одна из которых напоминала поперечный срез мясистого носа, вторая — силиконовую сосиску. Патрон несколько брезгливо извлек компактные устройства для домашней физиотерапии. Недоуменно посмотрел на смутившегося завхоза.
— Ну, это понимаю — нос греть. Так?
— Так точно! Гайморит временами достает, голова трещит, точно из ушей мозги начинают выпирать. В обеденный перерыв погрею гайморровы пазухи — и боли как не бывало!
— Это для чего? — Патрон потряс силиконовую сосиску. — В нос не засунешь, и в ухо тоже…
— В попку как раз. Правда, маловат для секса. Точно туда засовывает, — со смехом ответствовала Неля.
— Что!? — Патрон с ожесточением швырнул от себя силиконовое изделие. — Где раковина?!
— Простату грею. Удобная штука: сунешь в зад резиновую эту штучку с нагревательным элементом, — он по размеру выбирается, блок питания в карман, и можно ходить, сидеть, так сказать — выполнять служебные обязанности. И в это же время пролечивать простату…
— Где раковина, говорю?! И молчи, не засирай мне мозги!
— В соседней комнате. Там и мыло, и полотенце, — подобострастно заговорил Иван Львович, ошарашенный гневом хозяина.
— Какое мыло!? Неси спирт! — ревел, точно взбесившийся, Патрон.
— Спирта нет. Используем заменитель.
— Тащи бутылку со стола. Коньяком буду руки мыть! Завхоз так и сделал. Поливая Хеннеси на руки
Патрона над фаянсовой раковиной, обреченно прощался с дармовым элитным напитком. Когда содержимое эксклюзивной бутылки после омовения вельможных рук перекочевало в канализацию, Патрон ополоснул ладони холодной водой, хотел было вытереть руки о рубашку завхоза, но побрезговал. Сел за стол с мокрыми руками, протянув их секретарю, как хирург ассистенту. Неля очень бережно и аккуратно осушила салфетками каждый пальчик хозяина.
— Ты на какой ляд сюда чемоданчик с собой приволок, из своего засранного кабинета? Как будто он секретными документами забит!
— Главное: вовремя и в определенной последовательности принять таблетки. Поэтому ношу таблеточки и прочее с собой
— Точно, тебе бабу надо молодую. Чтобы забыл обо всем, кроме этого самого: нужного и полезного, с витаминными и специями… кстати, таблеточки Виагры в твоем чемоданчике имеются?
— Да ну, Патрон, какая Виагра!? Я что потом делать буду? Старуху свою насиловать?
— А вот это мы сейчас посмотрим. Где-то у меня была таблеточка. Таблеточка-конфеточка… девочка-припевочка… точно для тебя припас! Сейчас мы тебя полечим нашими средствами и методами! — Георгий Вадимович вынул из бокового кармана пиджака золотой портсигар, раскрыл. Вместо сигарет в нем поместился джентльменский набор ловеласа: несколько разных видов презервативов, маленькие тюбики с какими-то гелями, серебряный футлярчик, из которого выскочила заветная таблетка. — Вот, на, прими наше лекарство. Я как курить бросил, этот именной портсигар забил более полезным.
Неля рассмеялась. С Патроном явно не умрешь со скуки, а от совершенно другого. Вид глубоко озадаченного завхоза забавлял донельзя.
— Ешь, говорю, пока две не заставил есть! Она, таблеточка, знаешь, сколько стоит? Как твои полчемодана таблеток. По пользе если сравнивать. У меня, сам знаешь, все лучшее, оригинальное… ешь, не артачься! Впрочем, целой таблетки тебе многовато. Сделаем, как в песне: «и хлеба горбушку — и ту пополам». Для тебя хлеб — это таблетки. Ломаем таблетку осторожно на две части… хрупкие эти таблеточки! Одну половину выпиваешь ты, другую — я. Потом закрываем двери на ключ и…
Патрон посмотрел на Нелю. Та поежилась под его взглядом и, как-то быстро представив, как двое старых кобелей, распаленные Виагрой, будут усмирять восставшую плоть ее молодым телом, взмолилась:
— Ой, мальчики, мне не суметь двоих одинаково обслужить. Вы в разных категориях и положениях. Кому- то придется ручками…
— Цыц! — прикрикнул Патрон. Но на всякий случай изменил пропорцию мужского снадобья: две трети таблетки пододвинул к завхозу, одну треть — себе.
— На свою порцию, и ешь, говорю второй раз, не артачься, — приказал Патрон завхозу. — А ты, — Патрон обратился к Неле. — Иди, подмойся что ли… приготовься.
— Я, между прочим, всегда готова. Отмываться потом приходится, — сказала обиженно секретарша.
Иван Львович осторожно проглотил назначенные две трети таблетки и запил двумя большими нервными глотками. И тут же словно отрешился, сосредоточившись на своих ощущениях. Патрон привычным движением отправил свою дозу чудодейственного мужского эликсира в недра большого чрева, нисколько не заботясь, что и как будет потом. Гибкая, стройная Неля хорошо владела своим телом. И можно было бы просто развалиться в кресле. Она сама все сделает в нужном темпе.
— В первый раз принял, — доверительно сообщил завхоз.
— Все когда-то бывает первый раз. И сам понимаешь, хорошо это, когда под присмотром знающих… Через пятнадцать минут действие начнется, — провозгласил Патрон.
— И что мне тогда делать? — обреченно и безвольно поинтересовался подопытный. — Действительно, не могу на твоего секретаря покуситься. Субординацию надо соблюдать!
— Посмотрим. В крайнем случае, отправишься домой к жене на такси.
— Она ж прибаливает по женской части, понимаешь ли…
— Вот и излечишь ее! Придешь, прискачешь, как молодой конь. И прямо с ходу прочистишь дупло.
— В это время она на процедуры ходит.
— Ну вы, блин, залечились! Один в зад термосиликон вставляет и ходит на работу с кейсом, забитым таблетками, другая — поди тоже с чем-то аналогичным. А надо-то — рюмку коньяка и хрен дубовый! Ладно, ты не парься. Ты что говорил — здесь вместо больнички устроить? SPA-салон с экзотическим массажем… понимай — эротическим! Мы тебе щас тут и устроим тест-драйв. В течение пяти минут девочки приедут, и снимут твое напряжение.
— На скользкий путь толкаешь, босс! — театрально взмолился завхоз.
— Ты давно уже на нем. Так давно, что возврата нет. Некуда тебе возвращаться. Если купить еще чемоданчик… эдак метр на два, — Патрон неприятно заржал, — и сыграть в ящик! Туда лишь остается возвращаться, откуда пришел. В небытие.
Патрон встал, походил по комнате взад-вперед, заложив руки за спину, и остановился напротив девушки.
— Неля, — обратился он вполне благочинно. — Расскажи товарищу бывшему парторгу и нынешнему завхозу о препарате Виагра. Просвети, так сказать, недобитую красную сволочь.
Неля, взмахнув наращенными ресницами, кивнула и легко, без запинки стала говорить:
— ОК! Подобные препараты сделали революцию в жизни мужчин. Виагра имеет точную химическую формулу и, соответственно, правильное химическое название ее — силденафил цитрат. Звучит не очень, язык сломаешь… поэтому торговое название короткое, звучное, эротичное: Виагра! Используется препарат для лечения импотенции, а также — чтобы приколоться и оторваться по-полной. Если здоровый парень примет Виагру, то в ночной дискобар его лучше не пускать — он там всех девчонок уделает. Ну, или, если его девчонка оторва, три дня ей крутиться на члене, пока не рухнет без сил…
— Ты давай поближе к измученному болезнями лысому, толстому, простатному дядьке, который вот-вот станет преждевременно немощным стариком, — поправил ее Патрон. — Такие таблеткоманы аннотации к лекарствам читают, как романы. Объясни механизм действия, побочные эффекты.
— ОК! Дело в том, когда мужчина возбужден эротически, нервные импульсы передаются от мозга к члену, к пенису, по-медицински говоря, Эти нервные сигналы мгновенно высвобождают химические вещества, которые расслабляют мышцы пениса… как бы открывают шлюзы. И кровь потоком заполняет вялый пенис-член, отчего он делается тугим и большим, крепко стоящим фаллосом. Когда нет сексуального возбуждения, эти мышцы крепко сжаты, и сморщенный пенис выполняет одну функцию: писалки. Когда пенис напряжен — до отказа заполнен кровью — начинается его стимулирование партнершей, то бишь траханье, до удовлетворения обоих. После происходит обратный процесс: нервными импульсами выбрасывается другое химическое вещество, которое разрушает то химическое вещество, что позволило мышцам расслабиться и впустить кровь — мышцы снова сжимаются, кровоток снижается, пенис становится вялым. И вся любовь! — Неля усмехнулась. И мужчины кивнули ей головой: везде сплошная химия. — Думаешь, для сближения стихами надо романтику нагнать, муси-пуси, серенаду про любовь партнерше спеть… оказывается — химика толкового лучше спросить.
— Ты наглядно изобрази. Нарисуй в разрезе мужской многофункциональный агрегат и покажи где эти мышцы, что разжимают-сжимают кровоток. У меня есть идея! — скомандовал Патрон и грозно посмотрел на завхоза. — Натурщика тебе надо?
— Я и по памяти неплохо нарисую! К тому же вы сказали в разрезе, — Неля поморщилась, хищно усмехнулась, взяла маркер и подошла к магнитно-маркерной доске, которую завхоз неизвестно для чего укрепил у себя в кабинете. Быстрыми наметанными движениями нарисовала мужской ствол с рельефно прорисованной головкой. Сделала поперечный срез, где обозначила вены по центру, по бокам артерии, пещеристое и губчатое тела, гладкую мышцу. Получилась неплохая иллюстрация, выдававшая отличные знания анатомии мужского тела.
— Одни химические вещества, — продолжила она, — раскрывают артерии и сжимают вены, другие — все в точности наоборот. Виагра как раз блокирует то вещество, которое заставляет покинуть кровь…
— Вот тут минуточку, — прервал ее Патрон. — Нельзя ли в эти вены и артерии вживить микротрубочки, наподобие того, как делается сейчас на сердце коронарное шунтирование?.. В микротрубочки установить микроклапаны и с помощью пульта дистанционно управлять кровотоком.
— Гениально, Патрон, — польстил Иван Львович.
— Тогда уже не химия, механика будет. А в механике я не сильна… когда-нибудь и до этого дойдут, — деликатно ответила Неля.
— Дык запатентовать идею сразу! Деньжища потом рекой пойдут! — не отставал завхоз.
— Что-то подобное есть, — парировала Неля. — Из члена извлекают пещеристые и губчатые тела и вживляют силиконовые пазухи с трубочкой, подсоединенной к микрокомпрессору. В нужный момент наш джеймсбонд нажимает кнопочку. Включается микрокомпрессор и нагнетает воздух в силиконовые пазухи — член на глазах становится тугим и толстым, эффектно эрегированным! И насколько хватит физических сил, будет молотить партнерш. Потом также незаметно нажмет кнопочку, и пенис плавно опустится. Если им, глупышкам, не раскрывать секрет — моральное удовлетворение такого джеймсбонда будет полным!
— До чего только буржуи не додумаются, чтобы жизнь сладкая была! — восхищенно воскликнул завхоз.
— Ладно, Неля, давай дальше про химию. С нею, с химией, быстрее и проще.
— ОК! Технологию эрекции я вам рассказала. Теперь о самом главном. Именно то химическое вещество, что заставляет снова сжиматься мышцы, что далее приводит возвращение пениса в вялое состояние, и блокирует Виагра. А значит, стоять будет колом! Пока хватает Виагры…
Неля заострила внимание на некоторых моментах: работает ли Виагра без стимуляции, без сексуального возбуждения, как быстро и сколько действует Виагра…
— Прошло пятнадцать минут, — прервал ее Патрон и обратился к завхозу: — Каков результат? Дернулся? Привстал? Или готов?
Завхоз нервно заерзал. Жалкая улыбка растянула губы.
— Ты чего дыбишься?! А ну, сымай штаны! Глянем просвещенными глазами на твоего героя.
Завхоз замялся, и жалкая улыбка сделалась еще шире.
— Неужели, стесняешься? Тебе целую лекцию прочитали, таблетку сожрал… Неля, между прочим, какое-то время работала с врачом-андрологом. Поэтому в курсе всех секретов мужского здоровья… вставай на стул и сымай скорее штаны! Смотри у меня, стриптиз счас будешь делать!
Иван Львович, постоянный пациент андролога, безропотно забрался на стул и под аплодисменты расстегнул поясной ремень, сдвинул вниз молнию замка ширинки и оголил мужское место.
Патрон хмыкнул. Неля прыснула в ладошку со смеху, кое-как подавив неуместный смешок. Там, где должен возвышаться гордый фаллос, «черной молнии подобный», была закорючка в виде опущенного знака вопроса с подсохшей шелухой яичек.
— Случаем, не ампутировали у тебя? — соболезнуя, поинтересовался Патрон.
— На мой взгляд, произошла обратная реакция. Писуньчик не вытянулся, а втянулся! — авторитетно заявила Неля, словно этим давая шанс завхозу.
— Такое разве бывает?! Он что, сам себя собрался трахнуть? — крайне поразился Патрон.
— Это от недостатка свежих сексуальных впечатлений. Вы когда-нибудь видели такое? — с улыбкой путаны она расстегнула блузку, откуда тут же вывались тугие шары грудей. Волнообразным движением молодого гибкого тела она привела их в движение. Глаза завхоза, хищно сфокусированные на двух розовых остриях скрываемой женской плоти, вращались вслед за ними. Причем, случись, что груди начнут вращаться в разные стороны — с потерей синхронности вращения у завхоза точно зашел бы ум за разум. Он, словно страшась новых ощущений, на миг прикрыл глаза. И тут же услышал сдавленный выкрик, как отзвук отдаленного рева могучего зверя…
И Неля, и завхоз обернулись в одну сторону. С ужасом увидели шагнувшего к ним Патрона с восставшей дубиной промеж ног. Это явно была дубина, а не обращенная в неизвестность вопросительная закорючка в штанах, на которую и самому-то жалко смотреть.
— У меня подперло. Это как понос. Ждать невозможно! — пророкотал Патрон, на ходу расстегивая брюки.
— Только не здесь! — взмолилась Неля. — Десять минут пойдет лишь на пользу… От неимоверного возбуждения размер вашего богатыря всегда становится чуть больше. Десять минут! Умоляю!!!
— Ладно! Убедила, сладкая штучка. Быстрее в машину!
Патрон с Нелей пулей выскочили из кабинета и распаленным метеором понеслись по вестибюлю. По пути им встретился Игорь Михайлович. Он преградил дорогу, протянул папку с документами и сказал:
— Георгий Вадимович, будьте добры, возьмите мой доклад об основных направлениях технического перевооружения клиники. Я постарался достаточно подробно и аргументировано изложить существо проблемы и ход решения… что с вами? У вас странно возбужденный вид. Вам плохо?Патрон нечленораздельно промычал, дескать, дай дорогу, отойди.
— Может быть, зайдете в ординаторскую? Померяем давление, уровень сахара в крови…
— Мы только что там были, — взревел от неудовольствия Патрон.
— Это не поможет. Нужен свежий воздух после вашего завхоза. С гигиеной завхоз явно не дружит, — с вымученной улыбкой сказала Неля и подхватила хозяина под руку. Тот же, в свою очередь, рукой удерживал прыгающую плоть. — Адью, добрый доктор. Перешлите доклад курьером.
Игорь Михайлович удивленно хмыкнул: не поймешь этих новых русских, что их мучит, что заботит. Скорее всего — понос… в самом деле, похоже на понос. Ситуация анекдотическая.
Игорь Михайлович с некоторым сожалением вернулся в кабинет и взялся перечитать доклад по старой доброй привычке: «семь раз отмерь, один — отрежь».
Завхоз тем временем застегнул штаны и сел в кресло, подумал: «Подожду еще пятнадцать минут. Как эта самая Виагра начнет действовать? Угораздило меня это попробовать…».
Прошло пятнадцать минут, потом еще пятнадцать минут. Завхоз рукою трогал свое естество — как будто навсегда увял его стебелек. По радио зазвучала песня «Одуванчики». И ему так стало жалко себя, что он уже хотел накатить стакан водки, которая всегда была в его сейфе, да вспомнил слова Нели, что нужен, все-таки, сексуальный толчок. Хотя бы обнять женщину взглядом. Он встал и вышел в коридор. Женщин в больничке хватало, но зубных врачих он с детства не любил, вместе с медсестрами. Оставались три его уборщицы. «Пойду-ка взгляну, как они работают. Наверняка, снова в гардеробной прохлаждаются. Тут я их и раскручу на что-нибудь!»
Иван Львович подошел к зеркалу, расчесал оставшиеся волосы, которых с каждым днем становилось все меньше. Застегнул наглухо пиджак, поправил на лацкане нагрудный знак ветерана труда и заслуженного деятеля советского профсоюза. Мысль пронеслась о медалях, которые ему торжественно вручали еще в былом Союзе, в бытность его парторгом серьезного предприятия. Медалей было немного, до ордена не дослужился — помешала перестройка и еще что-то, что он никак не мог понять тогда, а теперь и подавно не понять: в голове туман от алкоголя и таблеток, от новой безумной жизни.
Затем он взял щетку с белой щетиной и очистил пиджак, брюки от предполагаемой пыли. После чего сменил щетку, что была в руках, на щетку с черной щетиной и прошелся ею по черным туфлям, смахнув пыль и придав некий блеск и шик. Толкнул дверь и важно вышел в коридор. На всякий случай левую руку сунул в карман брюк, разыскал строптивое мужское достоинство и крепко сжал его в ладони.
Первой попалась на глаза Тома. Она протирала стены, выложенные кафельной плиткой. Сама худая, на чем свет стоит. Длинные волосы собраны в пучок и затянуты сзади обычной резинкой. Лицо бледное, утомленное и даже измученное. Словно упахалась донельзя. Где только? Силенок, похоже, как у воробья.
Иван Львович громко кашлянул, чтобы обратить внимание. Тома сразу обернулась, устремив большие печальные глаза на своего начальника. Страх пробежал по ее лицу.
— Шла бы отдохнула, — неожиданно предложил он. — Вид у тебя болезненный. Как будто недоедаешь, недосыпаешь, урабатываешься…
— Так оно и есть, — глухо буркнула Тома.
— Отчего так?
— Вам какое дело? — совсем невежливо отшила его хрупкая работница.
— Автомобильные права у тебя есть? — на вопрос ответил вопросом
— Нет, конечно. У мужа есть, мне зачем…
— Оно и видно, — назидательно ответствовал завхоз. — Когда гаишник стоит на посту с полосатым жезлом, думаешь — на что он смотрит?
Тома недоуменно посмотрела на завхоза, выпрямилась, опустив руки. Она знала, что такое водилось за ним: вдруг подобреет, начнет байки рассказывать и глазами зыркать.
— Он смотрит на выражение лица, — спокойно продолжал завхоз. — Смотрит, не пьян ли водитель. Спокоен ли и уверен ли его взгляд. Потому что снижает внимание и способность все правильно делать не токмо чрезмерный алкоголь, но болезнь, усталость, стрессовая возбужденность. Так и я. Смотрю, в каком состоянии работницы у меня, и как это может повлиять на качество их работы.
— А че я? Работаю и работаю… недосыпаю, потому что ребенок приболел. По утрам почти ничего не ем — не хочется. Работы у нас здесь много… сами знаете — не переделать…
За все время разговора рука завхоза не разжимала и слегка поглаживала пенис. Как ни выражалась Неля, он не хотел пробуждаться; напротив — от одного вида Томы сжимался, словно протестуя. Вид бледной Томы скорее внушал сочувствие, чем предполагал сексуальный импульс. Поэтому завхоз настоятельно посоветовал совмещать работу с коротким отдыхом и скорее удалился. Следующим объектом внимания стала Ксюша — крепкая бойкая бабенка с ярко-рыжими крашеными волосами. Все в ее руках, казалось, горело и спорилось. Ксюша мыла раковину для рук, и мыла оригинально: добавила напора воды и крутила гусак крана влево и вправо, пока он наконец не отвалился, и струя воды не хлынула вверх. Ничуть не испугавшись, Ксюша быстро закрыла воду и воткнула гусак на место, после чего с достоинством собралась удалиться.
— Попалась! — схватил ее завхоз правой рукой за локоть, из левой же руки замаскировано не выпуская чуть дрогнувший член.
— Че попалась!? Кран давно сломан. Я всегда так делаю: окачу раковину водой и вставляю на место.
— А вот ежели тебе вставить в одно место без подготовки, без должного внимания и ухода, каково будет?
— Нормально будет. Вставляли и не раз! Вам, мужикам, лишь бы сунуть спьяну! Привыкла к такому.
— Ты это про кран?
— Про что еще! Посмотрите, как наш Ванька ремонт сантехники делает. После такого ремонта или кран не открыть, или наоборот — не закрыть.
— Ты чего заладила: кран, кран… я-то про другое подумал!
Ксюша прищурилась и хохотнула:
— И в этом плане мне эти мужики вот где стоят, — она ребром ладони провела по горлу.
— Да ты что! Смотрю молодая, шустрая, симпатичная. Гуляй да веселись!
— Повеселишься тут, когда деньги нужны на одно, второе, третье?! А денег-то и нет, а мужику лишь бы нажраться до сблеву, до отключки.
— Негативный у тебя образ мужчины, — завхоз скривил губы, не продолжая цепко держать ее за локоть…
…Как вдруг ощутил кисло-сладкий запах густого наваристого борща. Ксюша была точно пропитана запахом домашней еды, дешевого стирального порошка, очистителя раковины и еще чем-то крайне тошнотворным… какой-то смесью женского и мужского пота.
Вместо возбуждения его страдалец в штанах получил точно пощечину. Иван Львович разжал руку и неожиданно для самого себя посетовал:
— Эх, в былые-то времена при советской власти мы бы так пропесочили вас на собрании, в кабинете на ковре, в товарищеском суде, что потом хоть скульптуру с вас лепи, копию Мухиной…. а счас, понимаешь ли, каждый сам по себе.
— Вы нам каждый день проводите свое пропесочивание.
— Провожу, да толку мало.
— Обстановка не дает понять вас. Вы все с ходу да с налета… вы пришли бы к нам в обед. Я бы вас капусткой квашеной угостила. Хорошая в этом году капуста получилась! Белая, сочная, кисло-сладкая! Хрустит, как снег. Во рту тает, как конфета. Заправить такую капустку маслицем первого отжима, еще бы и стопочку пропустить для пущего аппетита — о чем угодно можно договориться! И для здоровья очень пользительно!
— Зайду, раззадорила аппетит, — сказал завхоз сурово, хмыкнул и подумал: «Я ей про Фому, она мне про Ерему! Капусту ли мне сейчас надо!? Неуж у меня с этим делом полный пипец?» — Готовь свою капусту. Мне много надо. Бочку! Здоровье-то, сама понимаешь, подсадил в молодые годы на работе. До сих пор поправить не могу.
Завхоз окинул взглядом Ксюшу. Вроде, ладная девчонка. Грудь третьего размера. Попка пухлая. Лицо румяное. Только и носи на руках из постели в постель! Лицо чуть скуластое. Подбородок какой-то мужской. Удар, что ли, держит пьяного мужа? Слева справа жахнет по симпатичной мордашке, апперкотом форму подправит — она зубы стиснет, и в ответ сковородкой забулдыгу в нокаут отправит. Вот-де и вся любовь!
Иван Львович побрел по коридору дальше. Две попытки мануально-визуального контакта с молодыми представительницами женского пола обернулись ничем, словно ему недвусмысленно дали понять: не по адресу, дядя.
Оставалась Лариса. Этой палец в рот не клади — откусит, не поморщится. С утра завели друг друга: он сделал выволочку за ее хронические опоздания на работу; она сделала его в очередной раз посмешищем. Гадкая, дрянная девчонка! Не в дочки — во внучки мне годится, и говорит: «Не хотите, эротический массаж… шваброй по члену! Никакого уважения к старшим». Остается опрокинуть стопку и повеселить себя квашеной капуст-кой. С Ларисой шуры-муры бесполезно, и главное — небезопасно заводить.
Так размышляя, сетуя и досадуя, Иван Львович прошел-таки мимо Ларисы. Как бы ненароком глянул и точно в рассеянности приостановился. С первого взгляда эта особь женского пола, приносившая ему столько неудобств, была непривлекательна: кожа да кости, прикрытые копной черных жестких волос. Худее Томы и полная противоположность Ксюши, она казалась чужой всему. Какая-то несформировавшаяся девочка, которая приперлась поработать за маму или вместе с ней.
Вместе с тем рассеянный взгляд на нее неосознанно наполнялся другим смыслом, что побуждало к необъяснимым поступкам. Ивану Львовичу это всегда было в диковинку, и он продолжил наблюдать за Ларисой более осмысленно. Точно контролировал, как она сосредоточено подметает пол короткими выверенными движениями.
— Слушай, а зачем подметаешь? Тряпки кончились или вода из крана перестала бежать? А?
— Прежде, чем помыть, нужно убирать пыль и грязь. В этом месте всегда много грязи, пыли, песка. А вы не знали? — спокойно сказала Лариса и насмешливо посмотрела прямо в лицо завхоза. Тот аж отпрянул от ее взгляда и нервно сжал левую руку в кармане брюк. Глаза Ларисы исполнились необъяснимой силой, — так же, как серое пасмурное небо вдруг оживает огнедышащей грозой. Худенькая тщедушная девчоночья фигура представилась завхозу мощным рычагом, способным перевернуть, сдвинуть многие и многие понятия. Она смотрела в лицо, и взгляд ее снова стал другим: стал похож на выползшую из укрытия змею, которая переползала в чужое тело. Переползала в его тело, чтобы… чтобы… ах ты, батюшки! Его дружок в штанах мощно попер вверх, словно проснувшийся богатырь, который тридцать лет и три года лежал на печке, а тут вдруг решил напомнить о свое былой силе, и подымался из небытия, расправляя плечи, заполняя собой все. Завхоз даже испугался, что это действие будет замечено, и попробовал руками удержать твердеющую плоть, рвущуюся наружу. Такой эрекции у него давно не было.
— Проблема?! — с обольстительной улыбкой мягко поинтересовалась Лариса и чуть мотнула головой в причинное место.
— Какой-то гормональный сбой, — повинился завхоз. Этот взгляд со сладкой поволокой он видел у супер-див в фильмах с откровенной эротикой, если не сказать — в легендарных порнофильмах. А здесь, прямо перед ним — носительница той же улыбки, такого же настроя. И ошибиться он не мог — подтверждением тому его член, исполненный шокирующей мужской силы.
— Таблетки перепутал. Лежало в коробочке несколько половинок таблеток… вот и взял, да не ту, — пояснил приятно озабоченный завхоз.
— А-а, понимаю… поздравляю и сочувствую. К таблетке всегда должно быть приложение: жена, любовница, покупная женщина… ха-ха-ха! Может быть, голубой цвет предпочитаете?..
— Жена болеет, любовницы нет… слушай, а где купить такую женщину, знаешь?
— Знаю… но вам могу посоветовать попробовать другой вариант. Хотите — верьте, хотите — нет, но мы, служащие этой больнички, приготовили эротический подарок на день святого Валентина. Оригинальный способ снятия эрекции… сегодня седьмое февраля, а четырнадцатого этот подарок будет ваш.
— До четырнадцатого достоит у меня? — серьезно спросил завхоз.
— Уж не знаю, ха-ха-ха, вряд ли… но может быть и такой вариант: постоит-постоит, да и увянет, как белый цветочек одуванчик. И не встанет больше…
— Опять одуванчик! Все-то ты знаешь! Что за подарок?
— Я сказала — эротический! Так как себя подарить не можем, мы дарим секс-игрушку для очень взрослых и занятых мужчин — улетную вагину на встроенных элементах питания, точную копию сладкого места знаменитой порнозвезды. Несколько программ у нее, в которых зашифрована практически вся камасутра — предельно точная имитация ощущений от всех известных поз и способов. Умеет даже делать минет. Очень удобно. Не надо ухаживать, дарить цветы, исполнять желания любимой. Просто уселись или улеглись поудобнее, нажали кнопочку — и балдейте. Она и стонет, и плачет, и воет от удовольствия! Бывает — рычит и шепчет ласково, как самая продвинутая секси. Шепчет и кричит по-русски… правда, с китайским акцентом. Но это даже забавляет… берете подарок сейчас? Отказываться нельзя.
— Я разберусь сам-то?
— С женщиной как первый раз разобрались? Так и здесь разберетесь! Что, вообще никогда не пробовали подобное? В первый раз?.. Да вы не стесняйтесь, говорите прямо.
— Я в такие магазины, где продают подобные штучки, и ногой не ступал!
— Зря! — Лариса так звонко рассмеялась, что завхоз тревожно огляделся по сторонам.
— Ты потише. У меня раньше жена была, как ваша секс-игрушка. Я ее так построил, что никаких ухаживаний. Ногой топну — ужин несет, два раза топну — одежду снимает… это точно: кнопку нажал — и она делает все, что мне надо.
— Добегалась! Что же сейчас с женой? — осведомилась Лариса.
— Болеет, падла… и этим самым местом в основном.
— Зачем же так о жене неприязненно. С женщинами надо ласково и мягко.
— Во всех мужских болезнях женщины виноваты! Ну, об этом как-нибудь потом поговорим… неси подарок скорее! У меня уже зубы сводит и лицо горит! Столбняк, как у юноши.
— ОК! Ждите здесь.
Лариса отставила в сторону швабру и легко поплыла за подарком. Завхоз смотрел вслед и удивлялся: откуда у этой субтильной девицы столько эмоциональной силы высшей пробы. Утром довела до белого каления. В обед разрулила с Патроном, сейчас — запустила механизм выработки мужских химических веществ, от которых член стал тверже палки.
Через каких-то пять минут Лариса вернулась, веселая и улыбающаяся, и завхозу, ошалевшему от эрекции, от имени всех служащих вручила заветную коробочку, перевязанную розовым бантиком.Игорь Михайлович перечитал свою служебную записку о техническом перевооружении клиники. У него появилась идея оформить эту записку в виде презентации с красочными слайдами в формате «было — будет», с колонками красноречивых цифр. Рассмотреть проблемы с точки зрения менеджмента качества по международному стандарту ISO:9001, визуализировать процессы, подпроцессы, обозначить ответственных. Показать, как вообще управление клиникой может и должно строиться с позиций интегрированного менеджмента качества. А не на понятиях дикого раннего капитализма… презентацию выслать шефу, а потом ознакомить и сотрудников клиники.
Обдумывая, как построить презентацию, Игорь Михайлович вышел из кабинета. Не успел он сделать и десятка шагов, как мимо пулей пронесся завхоз с небольшой коробкой, перевязанной розовым бантиком.
— Иван Львович, вы выполнили мое поручение относительно установки доводчиков на двери? Кстати, это требование Госпожарнадзора, — бросил вдогонку Игорь Михайлович. — Да остановитесь же вы, наконец.
— Требование выполнил… тьфу ты, поручение выполнил, — сказал с отдышкой завхоз, пряча глаза, увертываясь от прямого взгляда главврача, который, как ни крути, был его прямым начальником.
— Что с вами со всеми такое?! Георгий Вадимович выскочил из клиники, как чумной. Неля неслась за ним вприпрыжку… теперь вы так же несетесь! У нас что, оборотни завелись? Ваше возбуждение никак не вяжется с реальностью.
— Вы правы, — завхоз приостановился у дверей своего кабинета, прежде чем нырнуть туда, как в омут. — И этот оборотень вон там — моет у окна. Она меня достала, силы на исходе. Мне нужно пятнадцать минут тишины, чтобы прийти в себя.
Завхоз погладил розовый бантик на коробочке и сказал застенчиво:
— Через полчаса я вам позвоню и доложу о проделанной за этот день работе. Если звонка не будет, то… — он замялся, не зная, как сказать, как заручиться помощью начальника в таком скабрезном интимном мероприятии. Дело в том, что у него было сильное опасение: как бы подаренная электровагина не оказалась мини электромясорубкой. Страшно! Но попробовать хочется.
— Что — то? Договаривайте.
— Вызывайте скорую помощью. А то и похоронную команду. Катафалк.
— Точно, у вас всех сегодня крышу сносит. Отдыхайте. Через полчаса жду вашего звонка.
— Однако еще не сказал. Патрон сделал меня ответственным за прогрессивное развитие нашей клиники на основе инструментов какой-то лин… лин… тьфу, ты! Лининг продакшен. Теперь все перспективные планы следует предварительно согласовывать со мной.
— Как вы будете согласовывать, если даже выговорить не можете!
— Да вы не серчайте, как-нибудь по-свойски разберемся и с вами, и с этой самой лининг продакшен.
Завхоз нырнул в свой кабинет и щелкнул замком. «Закрывается еще!» — подумал с неудовольствием Игорь Михайлович. Но, будучи наслышан о болячках завхоза, махнул рукой и переключился на оборотня у окна — на Ларису. Но решил отложить на завтра разбирательство: отчего они все словно очумели.
Игорь Михайлович вернулся в кабинет, и остаток рабочего дня употребил для повседневных текущих дел по управлению клиникой. Завхоз так и не появился.
К завершению рабочего дня Игорь Михайлович ощутил давящую тяжесть в голове. Сказывался напряженный ритм работы, подстегиваемый жесткой самодисциплиной. Сколько раз он ругал себя, что пренебрегает гигиеническим распорядком дня, где есть обязательные короткие перерывы на отдых. Он заставлял себя хотя бы на пять минут отвлечься, послушать музыку, посмотреть в окно что ли…
Кофе и чай в это время были бесполезны. Самым лучшим вариантом, чтобы вернуть ясность и свежесть на остаток дня, — ведь он еще находил время дома посидеть за компом — стильным ноутбуком — и позаниматься некоторыми как служебными задачами, так и подпитать мозги свежей интеллектуальной пищей, — пройтись пешим ходом до дома, где ждет-дожидается милая женушка с приготовленным ужином. Игорь Михайлович подошел к окну и бросил рассеянный взгляд на улицу.
Косые солнечные лучи легкой позолотой тронули обсыпанные снегом ветви рябин с промерзшими насквозь почками, где спрятались зародыши зеленых листочков, и засверкали в белоснежных дланях дерев кристалликами магического света, среди которого с тихим мелодичным жуканьем прыгали с ветку на ветку алые шары. Добрые красавцы-снегири!
Игорь Михайлович глянул на термометр, закрепленный на наружной стороне оконной рамы. Четырнадцать градусов ниже нуля — это тепло. Таким воздухом, выстоянном на легком морозе, дышится легко. Что, если взять лыжи и покататься часок-другой по хорошо проторенной лыжне в лесопарковой окраине города?.. В прошлое воскресенье они так чудесно прошлись на лыжах по заснеженному лесу! Они — это он и его славная женушка Ольга.
С Ольгой они были ровесники, познакомились в институте, в котором учились на разных факультетах. И вот с тех пор они вместе. Как-то все происходило, как само собой разумеющееся. В институте дружили, после окончания поженились, потому что дружба была настолько сильна и прочна, что случившаяся интимная близость стала лишь довеском к чудесной палитре чувств, гармоничным следствием здорового интереса друг к другу.
«Позвоню-ка я домой, — подумал он. — Узнаю, много ли уроков задали на дом сыну, надо ли помочь с уроками: что-то разъяснить, растолковать, или справится сам». Сын заканчивал одиннадцатый класс и готовился к поступлению в высшее учебное заведение. Какое? С выбором медлил.
Игорь Михайлович глянул через окно на улицу, в раздумье о сыне, который никак не может определиться с выбором профессии. В его годы он четко знал, что будет врачом. А сейчас деньги, материальный достаток перевешивают в выборе другие ценности. С чего взяли, что счастье и деньги — это одно и то же…
Он уже собрался отойти от окна к телефону, как что-то заставило внимательнее вглядеться на улицу. Как раз из клиники вышел завхоз и грузно, медлительно и важно понес рыхлое большое тело к своему грязному автомобилю народной бюргерской марки. Вот он сел, включил зажигание — машину чуть тряхнуло, и вдруг из выхлопной трубы показалось нечто наподобие каучуковой дубинки молочно-белого цвета. Это нечто стало стремительно удлиняться, выказывая характерную пипку на конце. Сомнений не оставалось: это вовсе не сдуревшая подушка безопасности, не резиновый шарик, закатившийся под машину и не дубинка полицейского — это приводимый в действие громадный презерватив. Резиновое изделие выросло до неимоверных размеров и в ожидании основного действия покачивалось и подрагивало нервно-возбужденно. Такой чудовищный член привел бы, пожалуй, в ужас любую особь женского пола, будь это действительно таковой, а не распираемая выхлопными газами резиновая оболочка.
Ошарашенные прохожие останавливались, как вкопанные, обалденно выпучив глаза, с разгорающимся любопытством поджидали, что же будет дальше. Завхоз, как ни в чем не бывало, протирал мутные очки и не замечал, что стал центром потешного действия. Через несколько секунд презерватив со свистом вылетел из-под машины, сорвавшись с креплений на выхлопной трубе и, описав дугу, шлепнулся на лобовое стекло. Раздался дружный гомерический хохот. Завхоз как раз надел очки и изумленно вперил мутный взгляд на невесть откуда взявшийся использованный презерватив чрезвычайно внушительных размеров. Включил стеклоочиститель — щетка проскочила по верху резинового изделия, разгладив и припечатав его к стеклу.
Чертыхнувшись, завхоз грузно выбрался из автомобиля и ручной щеткой брезгливо смахнул на землю умопомрачительную резинку. Один из прохожих резво подскочил и вежливо полюбопытствовал:
— Скажите, пожалуйста, это не рекламная акция? Но я не вижу марки, названия продукта… очень прочная резина! Я бы купил у вас пробную партию прямо сейчас.
— Да пошел ты… — завхоз добавил еще крепких словечек хамского содержания и, пыхтя от злости, обвел выпученными покрасневшими глазами улицу и фасад клиники — увидел согнувшихся от колик неодолимого приступа смеха двух своих уборщиц, Ларису и Тамару, погрозил кулаком, спешно ввалился в машину и с ревом мотора удалился.
Игорь Михайлович усмехнулся: он затевает глобальное техническое перевооружение клиники, а работники и в самом деле — дурью маются. Где же то глобальное, что сможет переустроить на высокий лад их мысли и стремления?Наутро главный врач клиники взялся самолично разобраться, что за оборотень так досаждает завхозу. Вежливо поздоровался с Ларисой, приостановился, озабоченно спросил:
— У вас все в порядке? — и пояснил вопрос в ответ на ее быстрый недоуменный взгляд: — В плане работы.
— Сейчас закончу мыть, и все тут будет в полном порядке, — отчеканила Лариса и улыбнулась.
— Ивану Львовичу мерещатся оборотни со швабрами. Что на это скажете?
— У нас же не психиатрическая клиника… мы что, в психушку будем перепрофилироваться?
— С чего вы взяли?
— Есть подозрения, что в управляющей верхушке у кого-то скоро совсем свихнется голова.
— С чего это вдруг?
— От переизбытка чего-то одного. У одного — от алкоголя, у другого — от денег, у третьего — от работы, что взвалил на себя.
— Интересно рассуждаете! Кстати, веселое шоу вы вчера устроили с машиной завхоза. Надо же додуматься: прикрепить презерватив к выхлопной трубе! Может быть, вы на самом деле рекламный агент какой-нибудь фармацевтической фирмы, производящей эти резиновые изделия?
Лариса выпрямилась, взглянула прямо в глаза Игорю Михайловичу и, продолжая улыбаться, простодушно сказала:
— Нет. Это акция возмездия. Я опоздала на работу совсем на немного, если разобраться — по уважительной причине. А он лишил премии и нахамил еще.
— Некорректность с подчиненными и сотрудниками также наказуема, — нахмурившись, промолвил Игорь Михайлович, разглядывая девушку.
«Какая она хрупкая и тщедушная, — снова подивился он и перевел глаза на ее маленькие оттопыренные сосочки под тонкой футболкой. — Как несформировавшаяся до конца девочка-подросток. А ведь ей, вроде бы, около тридцати».
— Если вас интересует марка презика, я могу узнать у Томы, — прервала его размышления Лариса. — Это ее резинка.
— Почему не ваша? — глупо спросил он.
— У меня нет мужчины. Да и был бы — мне не нравиться с презервативом.
— Да, предметный и содержательный разговор у нас получается, — опешил он. — Вы что, всем рассказываете интимные подробности своей жизни?
— Нет, не всем. Мне стыдиться, впрочем, нечего… у вас в кабинете помыть?
— Помойте, только после обеда, пожалуйста.
— Хорошо, — сказала Лариса и улыбнулась. — Так узнать марку презика?
— Мне это также не нужно. Но женщина у меня есть.
— Жена? — с плутоватой улыбочкой осторожно и вкрадчиво выспрашивала Лариса.
— Ну, разумеется, — Игорь Михайлович продолжал удивляться и себе, и ей, и крепко ругнул себя, что втянулся в глупый разговор с подчиненной.
— Жена не считается! — решительно резюмировала Лариса и продолжила сосредоточенно мыть пол.
— Что значит: не считается?
— А то и значит, — Лариса выпрямилась и посмотрела глаза в глаза.
Игорь Михайлович ощутил непонятное волнение: холодок ли, пробежавшийся по телу, легкое оцепенение, притормаживающее обычный ход мышления… в конце коридора раздался резкий металлический звук, резанувший по ушам. Игорь Михайлович и Лариса быстро обернулись. Виновницей была Тома, закончившая уборку, и выронившая ведра при виде начальства. Главврача побаивались как-то иначе, без животного страха. Он был немногословен, говорил всегда по делу, не спорил, не ругался. Он был словно представителем и обитателем непонятных высших сфер, у которого хранятся ключи от всего того, что у них есть лишь в скромном варианте, в зачатке.
— Пойду, помогу Томе. Она сегодня, как вареная. Не высыпается.
Игорь Михайлович пожал плечами — дескать, вам решать: помогать или нет. И зашагал в сторону ординаторской. «Эмоционально эта девушка, похоже, очень развита, — подумал он, — кто ж ее так развил? Новая загадка!»
Сколько же тут загадок и загвоздок… недоразумений! Как конкретно в этих стенах обустроить цивилизованное сообщество производителей и потребителей, объединенных общей идеей соблюсти непреложные нравственные законы и обогащать друг друга великой радостью жить, понимать, чувствовать? Не вдаваться в отвлеченные размышления, а реализовать эту идею здесь и сейчас?..(представлены главы из романа «Ее сто первый мужчина»)
Скороспелый гегемон
«Нам надо вовремя взяться за ум. Надо проникнуться спасительным недоверием к скоропалительно быстрому движению вперед, ко всякому хвастовству и т. д., надо задуматься над проверкой тех шагов вперед, которые мы ежечасно провозглашаем, ежеминутно делаем и потом ежесекундно доказываем их непрочность, несолидность и непонятность. Вреднее всего здесь было бы спешить. Вреднее всего здесь было бы полагаться на то, что мы хоть что-нибудь знаем или на то, что у нас есть сколько-нибудь заслуживающее название социалистического, советского и т. п. Нет такого аппарата, и даже элементов его у нас до смешного мало, и мы должны помнить, что для создания его не надо жалеть времени и надо затратить много, много, много лет… Надо взять за правило: лучше числом поменьше, да качеством повыше. Надо взять за правило: лучше через два года или даже через три года, чем второпях, без всякой надежды получить солидный человеческий материал…»
Давно зарекся Егор Синюхин не говорить о главной любви. Отнюдь не потому, что стыдился или осторожничал. Известно же, как порой вольно толкуют услышанное и увиденное, что не прошло и никогда не пройдет через горнило собственного сердца: круглое запросто становится квадратным, в чистом же усмотрят жирные отвалы грязи.
Не желал он трепать языком — и баста! Однако где-то глубоко-глубоко в самом себе это чувство, преображенное долгим трудом в основной инстинкт, с великой миссией укрепиться в следующем поколении как врожденный, ныне обрело неприкаянность и неприкосновенность, подобно бесценной святыне недалекого прошлого, — улеглось упакованное и за семью замками, улеглось до поры до времени.
Когда-нибудь, — свято верил Егор, — прояснится разум человеческий, и вернется заблудшее стадо к корням и истокам своим, к выпестованному жизненному опыту миллионов людей сгинувшего сообщества строителей светлого будущего. Пусть они возьмут шесть частей, а седьмую отбросят. Даже пусть наоборот: возьмут одну седьмую частичку — уже не напрасен труд его поколения, облагороженного великой мечтой торжества всеобщей гармонии. Труд не для собственного прославления, не во имя толстосума-хозяина…
В самом начале разворота невесть куда, оглашенного как «Перестройка», Егор тут же заподозрил неладное: как можно перестраивать то, что еще и не построили? Потом просто немел от возмущения гнева и обиды: никогда еще, верно, история не знавала такого невероятного количества дегтя, которым вымазали и вымарали все напропалую, размашисто и лихо. Да так напористо и слаженно!
Телевидение, газеты, журналы словно повернулись задом к народу. По команде скинули штаны, не стыдясь сраму. Стали гадить, обгаживать, пукать, вонять, выстреливать спермой — все в искусном формате шоу, аншлага, секретных материалов. Дивящейся трудовой класс упивался запретной информацией, как скороспелой брагой. «Кипел разум возмущенный» и терялся в порыве своего вечного негодования: о чьи головы разбить свои вечные цепи, высвеченные экранами и подтвержденные печатными изданиями в новом взгляде.
Кручинился Егор. А ведь было, было времечко золотое! Что и говорить — эхма! — только растравливать себя. Доводись столкнуться глаз в глаз, бровь в бровь с очередным серийным хулителем стройной системы равноправного общества, отвергшего частную собственность, немедленно был бы дан достойный отпор! Пусть гаденыш этот ядовито прицелится, вперив в Егора цепкий взгляд, пусть задаст подготовленный сакраментальный вопрос, с намерением убить наповал, ловко обстряпать еще одно заказное убийство, — в плане моральном, идеологическом он встретит такой непробиваемый эмоциональный щит, такую отборную русскую речь, что валить ему придется от Егора во всю ивановскую прыть!
Егору плевать на этих лжесвидетелей — он-то знает, зачем жил, где место святое, верил и верит, что это незыблемо на века вечные. Его не сломать и никак не вытравить веру. Он и гордится тем, что, раз во что-то поверив, никогда не сменит ни веры, ни идеала, не поступится принципами.Так вот с малолетства Егор влюблен в свой завод, хотя и вырос в деревне, и завод в босые годы свои различал с крыши отцовской голубятни смутным силуэтом вблизи горизонта. Высокие кирпичные трубы и серебристые башни дробили лучи заходящего солнца, подчеркивали изысканность марева заката и свою строгую рукотворную красоту, мощь и блеск целенаправленного труда. Не иначе как зов какой услышал неуловимый, колдовской, соединивший детские мечты с чем-то непререкаемо великим, с чем только и стоит связывать свою будущую жизнь. Всем сердцем, какое есть, прилепился Егор к далекому заводу. Ни о чем более не помышлял, как только быстрее закончить школу — ив город!
Разузнал, в каком училище готовят рабочих для завода — туда и махнул с аттестатом о восьмилетнем образовании. Выучился на слесаря-ремонтника. С горящими глазами и жадными до работы руками ступил за проходную завода. С тех пор величает завод свой не иначе как «родной ты мой», «кормилец ты наш».
А когда ранним утром шагает Егор к заводской проходной с тем же радостным чувством, как и десять, двадцать, тридцать лет тому назад — что за праздник творится в душе! Рядом также вышагивают друзья и товарищи, свежие и румяные, бодрые и веселые. Сыплют шутками-прибаутками, дружески подтрунивают друг над другом, чтобы вызвать новые приливы смеха, такого нужного и полезного, растворяющего последние следы всего того, что сейчас именуется стрессом. Егор в эти минуты чувствует что-то сродни очарованию. Уходит груз прожитых лет, ноги снова быстрые, глаза вострые, и душа поет-ликует. Тянутся руки для приветствия.
— Здорово, Егор!
— Егорка, чертяка, чего не пришел в воскресенье?
— Егор, а завод-то наш заждался: слышь, как гудит!
«Эх, правда твоя, братишка, — думал Егор, — заждался нас завод». Гудел завод не ради приветствия — докладывал: где-то в технологической цепи, в аппарате и сосуде произошел сбой, что-то лопнуло, треснуло, дало течь, а им — удалым молодцам, профессионалам, асам ремонтного дела — быстрее засучить рукава и подправить работу стального гиганта. «Заждался!» — повторял Егор и сладко жмурился в лучах весеннего солнца. Два дня выходных — что это? Тьфу, и нет их. Однако к концу воскресенья защемило сердце Егора: он знал, это завод к себе тянет.
В воскресенье у тещи были именины. Чин-чинарем явился к ней Егор: в белейшей рубашке с модным галстуком, в раритетном костюме супер-пупер. Костюм стоит отдельных слов. Вкратце история такая: вдруг Егору была жалована правительственная награда как новатору производства и победителю социалистического соревнования, как лучшему по профессии. Благодаря труду Егора и подобных ему завод перевыполнил все экономические показатели, установленные пятилетним планом социально-экономического развития страны. Для вручения ордена «За трудовую доблесть» I степени. Егор был вызван аж в Кремль! По этому случаю в срочном порядке в скрытом элитном ателье местного Дома мод был сшит по спецзаказу на казенные деньги презентабельный костюм из дорогой дефицитной ткани. Сам Леонид Ильич приколол орден, похлопал по плечу и чуть было не поцеловал троекратно в губы, да икота напала на Егора.
Костюм и орден дополняли друг друга и стали для Егора равнозначными. Достанет Егор из шифоньера костюм, долго смотрит — не налюбуется. Так, эдак повернет, без конца ткань дивную щупает, причмокивает от удовольствия, гладит ласково — хорош! Ай, хорош костюм! Ровно невзначай в глазах слеза блеснет: стариков своих вспомянет, пропахших навозом и потом крестьян, всю жизнь с нуждой в ногу шагавших. Схоронены они давно, а Егор их, семя их, не осрамил маманю с батей — живет так, как, быть может, они в мечтах жили. Да кого им винить, что дорого хлеб доставался: разруху? Войну с фашистом треклятым? Грандиозные планы коммунистического правительства, — как сейчас говорят, — по развитию советской страны и вширь, и вглубь, и ввысь? Так и промыкались они век свой ради малопонятных идей глобального переустройства человека, общества, Земли, Вселенной. Егорку взрастили, сами в землю сгинули.
Повздыхает Егор о стариках… что делать, однако — не вернешь их, не воротишь. Попрыскает на гладко выбритые щеки дорогого французского одеколона, наглянцует ботинки, — тоже, между прочим, шик-модерн ботиночки, ручной работы, и стоят немалые денежки. Обрядится сущим франтом Егор и эдак бочком к зеркалу подвинется, нахмурится и взглянет — хороши костюм, рубашка, галстук; английский лорд, пожалуй, в такое же облачен. Правда, в лице некая несоразмерность: глазки маленькие, оплыли кругами складок кожи; нос большой, мясистый; губы выпячены и сложены трубочкой; кадык на короткой шее вырос, словно второй нос — все это портит вид. Впрочем, на самую малость.
Приосанится Егор у зеркала, подмигнет своему отражению. В ответ живот дружелюбно буркнет. «Ага, животина! Чуешь, куда иду. Пора, говоришь, и начать?.. Погоди еще чуток, уж я тебя ублажу!»
Жена Егора уже у тещи сидела… то есть не у тещи — у матери своей. Путал Егор: жена — теща, теща — жена. Одна помоложе, другая постарше, с одной детей прижили, другая все норовит уму-разуму учить — и вся-то разница. А так, как ни назови — баба есть баба: неведомый мир, куда без строгой необходимости не любил Егор нос совать. Разные там секси-штучки-приморочки, ахи-вздохи-поцелуи — это родимые пятна загнивающего Запада… так и не загнившего, кстати.
Супружеские обязанности выполнялись исключительно с приходом ночной поры, перед отходом ко сну, выполнялись простыми размашистыми возвратно-поступательными движениями, наподобие кривошипно-шатунного механизма, ритмично двигающего поршень в цилиндре, основательно приработавшихся и притесавшихся друг к другу; и без комментариев в виде разных там стонов и любовных словечек. Просто и надежно.Теще Егор подарок приготовил — отрез на платье. Как пришел к ней, тут же подарок с важностью вручил, как будто входной билет предъявил. Словесно поздравил, сдержанно и серьезно. Вскоре гости собрались. Именинница за стол пригласила: «Прошу, гостюшки дорогие, садитесь, милые, и откушайте, не побрезгуйте!» Гостей было немного, и все свойские, в кровном родстве состоявшие. В особом приглашении и не нуждались, однако же любили этакие старинные церемонии простонародного гостеприимства.
Сели гости за стол — не погнушались, и все, что было на столе выпили и съели. Повеселели разом и плясать кинулись, плясать с русской удалью, под залихватский перебор певучей двухрядной гармони. Редко где сейчас такое увидеть можно. Соседям этажом ниже это стоило очередной люстры.
Что такое люстра и как же быть иначе, если уж такая у Егоркиной семейной кампании кровь заводная? Прибежали соседи, — снова перепуганные, лелея надежду образумить и утишить разгульное веселье. Им в ответ стопку наливают чистейшей и крепчайшей водочки и за стол приглашают. Вняли соседским резонам, отступились от пляски, но кровь-то распаленная покоя не давала, так и буйствовала в жилах, так и зудела, так и подбивала учинить что-нибудь раздольное, лихое и вольное. Раздули они тогда грудные клетки шире, чем меха самой гармони, и грянули спетым хором песню русскую, широкую, могучую, необъятную. Одним словом, погуляли на славу.
Наутро встал Егор с тяжеленькой головушкой. Для просветления пивца хлебнул… тут свояк пришел, с ним продолжили лечение пенно-хмельным солодовым напитком. Потолковали о том, о сем. Баньку затопили.
После божественных горячительных процедур в ароматной жаре, хлесткого и благодатного распаренного веника и жажды, утоленной все тем же свежим пивом, Егор, чистый и приятно утомленный, развалился в кресле на открытой веранде и — задумался. Задумался! Хорошо вот так гулять и веселиться, петь и плясать! Однако суровое время следует по пятам, — его ледяные пальцы явственно ощущал Егор, именно эти пальцы общипали волосы со лба и темени, расшатали зубы, избороздили лицо морщинами, и — мама родная! — очень скоро стукнет 60 лет.
Именно оно, неумолимое течение времени, становившееся высшей ценностью, и вместе с этим текучее, изменчивое, требует ответа: как правильно распорядится окаймленным запасом жизненных сил, чтобы старость пришла умиротворенная, безоблачная, беззаботная. Насколько хватит бодрости в теле и ясности в голове? Лет на десять, пожалуй… после чего он незаметно вступит в сень настоящей старости. Так ли это, и все ли он сделал?Новые порядки на работе создали Егору ряд Особенностей: так он понимал новую аббревиатуру ООО, прибавившуюся к прежнему наименованию завода. Если допустить к сердцу некоторые особенности, свыкнуться как с неизбежным злом, то с иными особенностями следовало быть постоянно начеку. Иначе последствия могли перерасти в нечто очень скверное. И тогда о благополучной старости придется забыть напрочь. Оттого и думы новые накатывались. Не успеешь одну одолеть, как вторая грозит сбить с ног и уложить на обе лопатки. 2 С самого детства Егор порешил уйти от злой доли предков, нескончаемого и почти рабского труда с лопатой и сохой за грошовую зарплату. Было два пути: либо воровать… ой! чой ляпнул! Либо самому заработать, развив в себе какие-нибудь способности. Но какие?.. В детском саду, будучи пятилетним ребенком, как-то аккурат перед Новым годом он залез в кладовку, где лежали приготовленные подарки для детишек, которые якобы привезет добрый дедушка Мороз, — и наелся Егорка мармелада-шоколада до отвала, до рези в животике. Еле выполз, сытый и довольный, с липкими руками по локоть, с набитыми конфетами и печеньем карманами.