Небесная черная метка
Шрифт:
Безусловно, это произойдет… но произойдет нескоро. С телесною дрожью Юлий понял, что объединяет увенчанных славой людей в граните… благой порыв! Служить благому делу без остатка на что-то другое, служить трепетно и бескорыстно. И он, Юлий, может и должен послужить благородной миссии очеловечивания, внесения высшего в суету сует… Начать с нового экологического двигателя, добиться воплощения его в реальность и взяться за другие задумки…
Как будто неведомый груз рухнул с плеч, треснули и оборвались путы — Юлий, сияя светлой радостной улыбкой, побежал вперед как раньше, упруго и быстро. С каждым метром бега крепла уверенность в себе, разгоревшийся новыми
Юлий бежал, едва касаясь земли.
Он летел!
Он парил над поверхностью земли!
Он был счастлив!
Он понял главное!
И в унисон с бегом неслись строки А. Вознесенского:«Бессмертие, милый Фауст,
Простое до идиотства —
Чем больше от сердца отрываешь,
Тем больше жить остаешься».
Алкоголь
Посвящается памяти Александра Пастухова
Вино всей жизни ходу поддает.
Сам для себя обуза, кто не пьет.
А дай вина горе — гора запляшет.
Вино и старым юности прильет!
Алкоголь приносит радость и горе.
Радость мнимую, горе настоящее.
Пропажа, как и неудача, имеет странно-непостигаемое свойство обнаруживаться неожиданно. Вроде бы и в ус не дуешь, живешь-поживаешь в неведении о неких важных событиях, что растут и зреют по своим тайным законам внутри и окружении того, с чем соприкасаешься. Исходящих, впрочем, из того, что где-то что-то недоделал, ослабил внимание, обидел ли кого невзначай, посулил по недомыслию, поддался смутному влечению, допустил неосторожное движение, бравурный демарш… Потом — бац! — хлобыстнет удар судьбы, и выкручивайся из скабрезной ситуации, как можешь.
Не сможешь — полетит все в тартарары, следом кувырком и сам. Не примется во внимание, не простится, откажут в мандате доверия, выпрут, выпнут, выставят за порог чемодан, скрутит ужасная болезнь… а причина, оказывается, в вышеперечисленном недомыслии и незавершении. Вовремя, господа и дамы, не остановишься, не приметишь червоточину, поддашься искушению…«Офигел, хмыренок?! Много хочется, да не все можется!» — так проще мы говаривали в далеком детстве, когда хотелки наши ни в какую не сочетались с возможностями, и обрывались просто и однозначно, без вызревания всепоглощающей беды… Детство — это первый рай на земле, от которого остаются воспоминания в помощь, дойти до своего и всеобщего края обетованного. Потому и драгоценны те редкие люди из мальчишек и девчонок, подтянувшиеся до респектабельных (и не очень) дяденек и тетенек, с которыми был изведан первый терпкий вкус жизни.
В том братстве детства мы все были равны в своих желаниях, произрастающих из понятного идеала, из общих ценностей и четких способов добиваться авторитета. Мы были разные с виду и одинаковые внутри. Ребята и девчонки семидесятых годов прошлого столетия, когда одновременно с советскими песнями слушали нарождающийся хард-рок.
Вот оно, наше золотое слово! Вот наш пароль и наш невольный бунт против лицемерия как будто правильной жизни! И что примечательно, как раз в течение каких-то двух лет, с 1973 год по 1975, вышли легендарные альбомы, которые никогда не канут в реку времени: Nazareth «Hair of the dog», Sweet «Funny Adams», Slade «Slade in flame», Status Quo «Rockin\' all over the world»… Deep Purple, Alex Harvey, UFO…и конечно, Led Zeppelin! — об этом отдельно когда-нибудь.
С Павлом сдружились позднее, когда отслужили в армии, и задумались о чем-то более существенном и обстоятельном, чем дворовые тусовки. Не иначе, как любимая работа была как у меня, так и у него, — правда, разного рода: я химик, он приборист-электроник; требовалось продолжение: семья, дети и так далее.
Павел был ростом чуть ниже среднего, коренастый, с крепким тренированным телом и умным взглядом близоруких глаз. Позднее он сделал операцию по исправлению близорукости и выбросил очки. Я с той же самой степенью искажения зрения не решился или не собрался предоставить глаза к лазерной коррекции…
Из увлечения хард-роком нами была вынесена страсть слушать музыку посредством высококачественной аппаратуры, которой тогда было еще маловато среди отечественных образцов. Китай еще не проснулся, чтобы завалить мир продукцией именитых брендов, которые и сейчас не отличаются демократичностью цен.
Павел сам собирал усилители и акустику, которые звучали получше импортных образцов. Низкочастотный диапазон музыки усиливался как раз в нужном спектре: барабаны Garry Glitter\' звучали через полусамодельную аппаратуру бесподобно!
Вечерами я отправлялся к нему. В его комнате курился дым канифоли, как фимиам, как дух некоего священнодействия с проводками и деталюшками, собираемыми в единое целое по мудреной схеме из журнала. Сам процесс самостоятельного изготовления лампового усилителя или чего-то подобного был непостижимой абракадаброй. Для меня был важен результат — сочная живая палитра звука — и я терпеливо выслушивал увлеченные комментарии Павла о тиристорах-транзисторах, и полной грудью дышал ядовитыми, кстати, парами канифоли, дожидаясь момента опробования. Вот тогда я вынимал сногсшибательный диск. Приводилась в действие звуковоспроизводящее устройство — и фантастическая музыка наполняла комнату. Приходила моя очередь, и я с оживлением комментировал тот или иной музыкальный адепт. Павел потом дарил мне свой суперусилитель. Я, радостный, утаскивал это драгоценное любительское ноу-хау домой, через некоторое время случалась поломка — усилитель возвращался на доработку…
Наконец я купил дорогую стереосистему, да и вообще пошло вторжение доступного импорта. Шквал товаров, услуг, предложений на отдых, путешествия… дело встало за деньгами. Как мне, так и ему пришлось поменять работу на более оплачиваемую. С этого времени встречаться стали реже, из месяца в месяц реже, из года в год реже, встречаться периодически по знаменательным датам… а годы летели и летели.
Случилось, что у моей матушки сломался телевизор. А для семидесятипятилетней пенсионерки лишиться возможности смотреть телевизор с его бесконечными сериалами то же, что и напрочь лишиться зрения.
Я, понятное дело, звякнул Паше — молчок. Назавтра снова звоню и не раз — снова молчок. Лишь поздним вечером недовольный незнакомый мужской голос заявил, что такой и такие здесь не проживают, выехали в неизвестном направлении, причем давно. «Что-то не похоже, — думаю, — чтобы Паша поменял место жительства, не сообщив мне. Странно, очень странно…»
Итак, он пропал. Сломанный телевизор отошел на второй план, словно сам телевизор — это мистический привет друга, которого отдалила текучка жизни. Звонок на работу также оказался безуспешным: три месяца, как уволился. Впрочем, это было единственной зацепкой — и я уговорил незнакомого собеседника по телефону на встречу.