Шрифт:
Глава первая
1
Где я? Неважно. Успокоил. И стал убивать время. Или уже убил? Почему люди убивают время? Может, потому что времени нравится, когда его убивают?
И оборвалось. Прозвучало эхо пустоты, несущееся куда-то по пространственному коридору, – передача носителя информации, или просто информации без носителя, – потом всё резко схлопнулось.
Зачем путь в никуда, день, когда ничего не произошло, год без открытий? Зачем? Где-то что-то потеряно. Должен же быть выход. Нет времени на поиск. Сколько осталось времени? Нужно найти время. И понять.
Наматывание, наматывание мыслей, а голос в стороне что-то шепчет. Что-то потеряно, какие-то связи. Количество боли меняется в зависимости от количества мыслей и воспоминаний.
И всё начинается заново, только зависимости другие.
Что-то уже понятно, но что-то потеряно. Вот он источник боли.
Проплывают люди в белых халатах, может, лишь отражения. Зеркала ещё не завешаны?! Увидеть бы своё отражение, нужно, очень нужно, внешность поможет понять и вспомнить. Воспоминания подскажут, где случилось не так.
– Может это новое рождение? Тогда почему сразу стал мыслить, осознавать своё «я»?
– Тебе лучше этого не знать. Чтоб без неожиданностей. Даже странно – такие вопросы. Будем пока его использовать втёмную, под наркозом, так безболезненнее.
– Я всё слышу. Для кого безболезненнее?
– Для тебя. Для нас просто удобнее.
– Вы у меня брали разрешение на наркоз?.. Моим мнением интересовались?.. Почему человек так мало живет?.. Почему… так мало?
– Мало? Да, мало. Не умеет ценить время, никогда не умел, поэтому и отнимают время, чтоб учился ценить.
– Не научился еще?
– Нет.
– Но есть же те, кто умеет ценить время. Их-то за что?
– Заблуждаешься. У них не отнимают.
– Можно принести зеркало? Хочется посмотреть на себя.
– Зеркала запрещены, на всякий случай. В реальной жизни зеркала тоже иногда закрывают. Хотя неизвестно, почему здесь запрещены, не мы запрещали.
– Так хочется посмотреть на себя, хотя б разочек. Я что, умер?
– Говорят же, зеркала запретили на всякий случай! Ты ни при чём.
– Вы меня просто жалеете.
– Зачем тебе наша жалость, если ты непонятно кто непонятно где?
– Действительно, зачем? То есть?! что значит…
– Вопрос решается.
– Почему в такие минуты человек становится похож на ребенка?
– Возможно, это уже подготовка к новому рождению! У природы всё устроено очень разумно.
– Получается, болезненное восприятие детьми смерти, связано с их недавними воспоминаниями?
– Баран да овца, да опять с конца. Не слишком ли много вопросов? Почему наркоз ещё не подействовал?
2
Лифт нёс его куда-то вверх. Подъем длился достаточно долго. Стоя в темноте, Кирилл с волнением слушал гулкую работу скрипучих механизмов. Редкие всполохи света освещали наряжённое ожидание. Наконец, двери лифта распахнулись, в глаза ударил яркий неземной свет.
– Постой пока здесь. Пойду, доложу, – остановил на выходе охранник.
В прошлый раз охранника здесь не было. То, что это охранник, а не чиновник Небесной Канцелярии, Кирилл определил по одежде. Такую здесь носят только черви – длинный плащ с капюшоном, в этот раз белый, а не черный. В коридоре по заведённой традиции в глубокой задумчивости несколько сотрудников Канцелярии со знаками отличия в виде звёздочек, небесных звёзд.
Начальник Небесной Канцелярии в грустном ожидании вытирал пыль со скелета доисторического животного. Возле двери в замочную скважину подглядывал секретарь.
– Не видать, – вздохнул секретарь, приоткрыл дверь и стал наблюдать через щель.
– Заметят, – предостерёг начальник.
– Не заметят, – заверил секретарь.
Чиновники в коридоре сделали вид, что не заметили щель в двери начальника, для надёжности даже повернули взгляды в другую сторону.
– Вселенная, в том числе и малая её часть – наша Галактика – благодатный заброшенный уголок, – сообщил начальник, рассматривая в лупу зубы скелета. – Именно потому и благодатный, что заброшенный, без вмешательств извне. Во вмешательствах ничего хорошего нет, если только организм не в коме и не в болезни. Чего так долго не ведут? Не случилось бы что.
– Не стоит пока проявлять интерес, – ответил секретарь. – Не будем вмешиваться. Делаем вид, что ничего не происходит.
– Делаем, – согласился начальник. – В конце концов, всегда можно подбросить монетку, если приспичит.
Вынырнув из-за угла, охранник подошёл к двери, наклонился и негромко сообщил в щелочку:
– Доставили. Ждёт возле лифта.
– Собирайте заседание! – скомандовал начальник.
– Всех гнать на собрание? – спросил охранник.
– Гоните всех, – подойдя к щели, приказал начальник.
Невозмутимо стоявшие чиновники Канцелярии после этих слов сами поспешили из коридора в зал заседаний.
3
И вновь звонок в зале заседаний.
– Уважаемое Высокое Собрание, извольте видеть, перед вами опять тот самый субъект, Каркушин – собственной персоной, вернулся, можно сказать, волей случая, как мы и предполагали.
– Вернулся, скорее всего, не без вашей помощи, – ответил Кирилл, ему было грустно.
По залу прошло недоумение:
– Конечно, не без нашей. Мы даже ему помогали. Спастись. Устроить такую бойню с привлечением силовых структур разных ведомств! Надолго запомнят.
– Так потому и бойня, что из разных ведомств, – улыбнулся начальник. – Засекретят.
– Кому надо, запомнят. Столько внимания к собственной персоне, – проворчали в зале.
– Это вы называете «спастись»? – вяло ответил Кирилл. – Никто вас не просил меня забирать. Помочь просил, забирать – нет.
– Помолчите, пожалуйста!.. – перебил начальник и грустно собранию: Он так и не изменил своего поведения. Наверное, чтоб человек изменил своё поведение, нужны не просьбы, уговоры или разные там нравоучения, а потрясения, глубокие потрясения! в том числе и потрясения души. Только так до них может дойти! Только тогда задумаются.