Небесные творцы
Шрифт:
– Они умирают так скоро! – прошептал он.
Келексел приставил палец к щеке и сказал:
– Я думаю, у вас болезненная склонность ко всяким ужасам – все это смакование насилия и смерти.
Хоть подобное и не входило в намерения Фраффина, он не смог удержаться: свирепо посмотрел на Келексела и сказал:
– Ты думаешь, что ненавидишь подобные вещи, а? Нет, это не так! Ты же говоришь, что тебя многое привлекает в этом мире, например эта твоя красотка! Я слышал, тебе нравится одежда местных жителей. – Он изящным жестом дотронулся до рукава своего пиджака. – Как мало вы ещё себя знаете, Келексел.
Лицо Келексела потемнело от гнева. Это было уже чересчур: Фраффин перешёл все границы приличия!
– Мы, Чемы, закрыли двери для насилия м смерти, – тихо проговорил Келексел. – Просмотр подобных сюжетов – всего лишь праздное времяпрепровождение.
– Болезненная склонность, говорите? – с издёвкой спросил Фраффин. – Мы закрыли двери для смерти? Навсегда, не так ли? – Он усмехнулся. – Но оно все ещё остаётся, наше вечное искушение. Если нет, то почему вас так привлекают мои скромные исследования? Настолько, что вы пытаетесь любым путём получить сюда доступ и разузнать о вещах, которые вызывают у вас такое отвращение. Я расскажу вам, чем я здесь занимаюсь: я играю тем искушением, которое, наверное, будет очень волновать моих приятелей Чемов.
Пока Фраффин говорил, его рука постоянно двигались, резкие рубящие жесты демонстрировали силу вечно молодой энергичной плоти; на тыльной стороне пальцев курчавились короткие волоски, тупые, плоские ногти матово блестели.
Келексел не спускал глаз со своего противника, зачарованный словами Фраффина. “Смерть – искушение? Конечно, это не так!” Однако в такой мысли несомненно чувствовалась холодная уверенность.
Наблюдая за руками Фраффина, Келексел подумал: “Рука не должна главенствовать над рассудком”.
– Вы смеётесь, – произнёс Келексел. – Вы находите меня смешным.
– Не вас конкретно, – отозвался Фраффин. – Многое забавляет меня – убогие существа моего закрытого ограниченного мира, делающие счастливыми тех из нас, кто не может расслышать предупреждения относительно нашего собственного вечного существования. Ведь все эти предупреждения не могут иметь отношения лично к вам, не так ли? Вот, что я вижу, и вот, что меня забавляет. Вы смеётесь над ними, не понимая, в чём причина смеха. Ах, Келексел, вот где мы прячем от самих себя секрет нашего собственного умирания.
– Мы не умираем! – воскликнул ошеломлённый Келексел.
– Келексел, Келексел, мы смертны. Каждый из нас может остановить своё омоложение и тогда он станет смертным. Станет смертным.
Келексел сидел, не в силах произнести ни адова. Директор был безумен!
Что касается Фраффина, то сначала произнесённые им слова пенящейся волной захлестнули островок его рассудка, затем волна откатилась, и он ощутил приступ бешеного гнева.
“Я разгневан и в то же время полон раскаяния, – подумал он. – Никто из Чемов не сможет воспринять подобную мораль. Я виноват перед Келекселом и всеми другими созданиями, которыми я двигал без их согласия. На месте каждой головы, которую я отсек, выросли пятьдесят новых. Слухи? Собиратель слухов? Я – существо с чувствительными ушами, которые до сих пор слышат, как нож режет чёрствый хлеб в комнате виллы, которой давно уже нет”.
Он вспомнил свою женщину – темнокожую экзотическую хозяйку его дома в Риме. Она была не выше его ростом, малопривлекательная с точки зрения местных жителей, но самая прекрасная в сто глазах. Она родила ему восемь смертных детей, их смешанная кровь растворилась в других потомках. Она состарилась, её лицо увяло – это он тоже помнил. Она дала ему то, что не мог дать никто другой: долю удела смертных, которую он считал своей.
“Чего только Первородные не отдали бы, чтобы узнать об этом маленьком эпизоде”, – подумал он.
– Судя по тому, что вы сказали, вы – сумасшедший, – прошептал Келексел.
“Ну, вот, мы и перешли к открытой борьбе, – подумал Фраффин. – Наверно, я слишком долго вожусь с этим болваном. Может, следует рассказать ему, как он попался в нашу ловушку”. Но Фраффин сам попался в ловушку собственной ярости и не владел сейчас своими эмоциями.
– Сумасшедший? – спросил он, усмехаясь. – Говорите, мы, Чемы, бессмертны. А как нам удаётся быть бессмертными? Мы снова и снова омолаживаем себя. Мы достигли предельного состояния, заморозили процесс старения нашего организма. Но на какой стадии развития, на чём, Келексел, мы остановились?
– Стадии? – Келексел ошеломлённо уставился на него. Слова Фраффина обжигали, как горящие угля.
– Да, стадии! Достигли мы зрелости, прежде чем заморозить себя? Я думаю, нет. Созревая, мы должны расцветать, давать побеги. Мы не расцвели, Келексел.
– Я не…
– Мы не производим чего-то прекрасного, доброго, чего-то, составляющего сущность нас самих! Мы же даём побегов.
– У меня есть потомство!
Фраффин не смог сдержать смех. Отсмеявшись, он повернулся к заметно рассерженному Келекселу.
– Нерасцветший росток, незрелость, воспроизводящая сама себя, – и этим вы хвастаетесь. Какой же вы посредственный, пустой и напуганный, Келексел.
– Чего я должен бояться? – воскликнул Келексел. – Смерть не может коснуться меня! ВЫ не можете коснуться меня!
– Но только не изнутри, – значительно произнёс Фраффин. – Смерть не может коснуться Чема, если она не садит в нём самом. Мы – независимые личности, надёжно защищённые от любой угрозы, но только не от самих себя. Росток далёкого прошлого, скрытый в каждом из нас, зерно, которое шепчет: “Помнишь? Помнишь, когда мы можем умереть?”
Келексел вскочил, будто подброшенный пружиной, глядя на Фраффина широко открытыми глазами.
– Вы сумасшедший!
– Сядьте, ПОСЕТИТЕЛЬ, – негромко и отчётливо сказал Фраффин. “Зачем я вывел его из равновесия? – мысленно спросил он себя. – Чтобы оправдать собственное действие против него? Если так, то я должен дать ему какое-то оружие, чтобы хоть как-то уравнять наши шансы”.
Келексел опустился на свой стул. Он напомнил себе, что Чемы, как правило, защищены от самых причудливых форм безумия. Правда, никто не мог знать, насколько сильны и необычны стрессы в такой обстановке, на аванпосте, при постоянном контакте с чужой цивилизацией. Им всем потенциально угрожает психическое расстройство – следствие скуки. Возможно Фраффин поражён каким-то родственным синдромом.