Небесный остров

Литвиновы Анна и Сергей

– Я, Венька, во всем виноват. Недосмотрел.

И выглядел безутешным.

– Вадик, – тихо молвил Соловец, – когда она умерла?

И увидел: лицо приятеля исказилось испугом. Однако голос был тверд:

– Час назад, врачи только уехали…

«Значит, пришла от любовницы твоей. Разнервничалась, одна дома, помочь было некому. Ох, друг мой, ты и тварь!»

– И на похоронах отец к Вадиму даже не подошел, – продолжил рассказ Женя. – И сам после смерти Галины Васильевны быстро сдал. Давление скакало, однажды в коридоре упал: голова закружилась. Мы с мамой его в больницу гнали, обследоваться, но он никак не хотел. Говорил, дело у него есть. А что за дело – не признавался.

И вел себя странно. Телефон завел второй, с новой сим-картой. Если мы в комнате были, на звонки по нему никогда не отвечал. Уходил часто куда-то. Возвращался хмурый. Однажды мама услышала, как он сам с собой разговаривает. Она только одну фразу разобрала: «Подлость людская границ не знает». И чувствовал отец себя все хуже. Давление каждый вечер под двести. А недели две прошло, мне звонят, – Женя сглотнул, – из милиции. Спрашивают, кем мне Вениамин Соловец приходится… Папа, оказывается, на улице упал. Инсульт. Я в больницу, а он не узнает уже никого. Парализован полностью. Говорить не может, мычит. Мы с мамой к нему лучших врачей вызвали, но не помогло ничего. Умер отец. Через два дня. Но перед смертью – я у его постели сидел – вдруг что-то снизошло на него. Открыл глаза. Посмотрел на меня. Узнал. И говорит абсолютно чисто:

– Женя. Галину убил Вадим. А Эдик помог ему сухим из воды выйти.

Вздохнул с облегчением, будто долг важный исполнил. Закрыл глаза. Сжал мою руку. И через минуту уже не дышал.

– Вот это да! – выдохнула Надя.

Полуянов же деловито спросил:

– А доказательства?

– Естественно, я тут же взялся их искать, – откликнулся Евгений. – Все отцовские бумаги перерыл, в столе, на чердаке, везде. Ничего не нашел. Но слов его предсмертных забыть не мог.

– А ты не допускал, что отец твой просто ошибался? – выстрелил вопросом Дима. – И Галина, неработающий, кстати, инвалид, действительно умерла от почечной недостаточности?

– Разумеется, допускал, – чуть ли не враждебно откликнулся Евгений. – Потому и понимал: доказательства мне нужны железные.

* * *

Но как их было добывать? Он же не сыщик. И даже не пишущий журналист, у которого связей полно в ментовке, в загсе, в больнице. Да и время против него играло: с момента смерти Галины минуло уже три месяца. Плюс город у них маленький, все на виду. Явишься с расспросами, допустим, к врачу, который свидетельство о смерти подписывал, и сразу разговоры пойдут. А отец, кроме предсмертных своих слов, ни единой подсказки не оставил. Женя не то что бумаги какой, даже телефона его второго, секретного найти не смог.

Но сдаться? Ни за что.

И он придумал.

Однажды на планерке в родном «Приморском вестнике» предложил тему: написать о тех, кто летом в море утонул. Сейчас ведь как раз октябрь, самое время итоги сезона подводить. (А Галина скончалась в середине лета, в июле.)

Над темой сначала, конечно, позубоскалили: «Про покойников писать? Кому это нужно?» Но главному, к счастью, идея понравилась. Текст готовить поручили Юльке, их акуле пера, а снимать, естественно, Жене.

– Во, блин, ты удумал! – ворчала журналистка. – Даже не знаю, с какой стороны и подступиться!

– С больницы, конечно, – пожал плечами он. – Всех утопленников туда свозят. Кому повезло – в реанимацию. Остальных в морг.

– Логично, – задумалась Юлька. И деловито добавила: – Сегодня и поедем. Вместе. А то боюсь я больниц. И особенно моргов.

– Ладно, – кивнул Женя. – Я, может, реаниматолога щелкну. Или еще кого из докторов.

Проторчали в местной городской почти до вечера. С врачами поговорили, с больным – который только вчера едва не утоп в прохладной, уже осенней воде. А потом Женя подсказал посмотреть медицинские свидетельства о смерти. Чтоб вроде статистики получилось: возраст, пол.

– Их, по-моему, родственникам отдают, – наморщила лоб Юлька. – А в загсе меняют на обычные, о смерти.

– Но копии в больнице всегда остаются. Для отчета и на случай проверки, – пожал плечами Евгений.

– Толково, – опять похвалила его девица. И попросила: – Может, ты сам посмотришь? А то мне еще с главврачом пообщаться надо.

– В мои обязанности вообще-то это не входит, – напомнил он, внутренне ликуя.

Но, разумеется, дал себя уговорить.

На больницу он возлагал большие надежды. Потому что прежде, чем тему свою предлагать, выяснил: когда человек дома умирает, алгоритм действий у врачей следующий. Обычный терапевт из поликлиники или врач «Скорой помощи» медицинское свидетельство о смерти выдать не может. Почивших в собственной постели обязательно везут на судебно-медицинскую экспертизу в Геленджик. Однако Женя знал еще от отца: в случае с Галиной никакой экспертизы не было. И хоронили ее из дома. Кто же тогда, интересно, свидетельство об ее смерти выдал?

Как он и предполагал, оказалось, что родимая горбольница. То есть женщина якобы в ней скончалась. Во второй терапии. От острой почечной недостаточности. А подписали свидетельство главный врач (но тот их наверняка не глядя подмахивает). И доктор из отделения: Т. П. Грязнов.

Женя – благо никто не наблюдал, как он в документах копается, – бумаженцию эту извлек. Сбегал через дорогу в магазин продуктовый, где заодно ксерокопии делали.

Вернулся. Положил свидетельство о смерти Галины обратно. Быстренько Юлькино задание выполнил, собрал статистику об утопленниках, а когда шел, чтобы отчитаться, будто бы случайно во вторую терапию забрел. И спросил у первой же медсестрички: какое у доктора Грязнова имя-отчество?

– Тимофей Палыч был, – хихикнула та.

– А почему «был»? – насторожился Женя.

– Да потому что ушел он от нас, – пожала плечами женщина.

– Куда?

– В Москву, говорят, – с завистью вздохнула она.

– И давно уехал?

– Месяца три уже, – наморщила лоб медсестра. – В конце июля, кажется.

А Галина умерла пятнадцатого.

Женя думал еще спросить медсестру про Галину Ларионову, пациентку их отделения, но женщина и без того глядела на него с подозрением. Да и что спрашивать, если он точно знал, что жена директора в последние месяцы своей жизни в больнице не появлялась?

Очень, конечно, подозрительно. Если Галина умерла своей смертью – почему труп обычным порядком на экспертизу в Геленджик не отправили?

Хотя многие – особенно в их городке – своих близких специально просили: когда умрем, тело вскрывать не давайте. Может, и Галина такое желание высказывала? Потому врачей и подмазали?

Так что пока доказательство получалось хлипким. Женин кумир Адамс только бы посмеялся. Подумаешь – свидетельство о смерти выдано больницей, хотя пациентки такой здесь не было. Это административное нарушение, не больше. Скажут, просто пошли навстречу родным – они умоляли без вскрытия обойтись.

А труп Галины, Женя от отца знал, кремировали – эксгумация, значит, невозможна. Доктор, что ее смерть подтвердил, из Приморска уехал, и найти его, особенно в Москве, нереально. Что дальше делать?

Долго думал. И снова его осенило. На очередной планерке опять отличился, интересную тему предложил: жизнь обычной приморской улицы. Отношения меж соседями, порядок во дворах и вокруг них. Интересные люди, если найдутся.

Идея даже скептикам понравилась. А главный вообще предложил: может, тебе самому написать?