Небесный Путь в Россию. Дневник Военкора
Шрифт:
Через некоторое время мы примерно на полчаса садимся в Майдугури 63 . Местную взлётно-посадочную полосу обрамляют травянистые обочины, и мне говорят, что после сильного дождя ею нельзя пользоваться по крайней мере час. Поскольку прошлой ночью непрерывно лил дождь, я предполагаю, что именно поэтому мы не вылетели из Кано в первый раз, когда нас вызвали до рассвета, а должны были ждать, пока этот следующий пункт нашей остановки не подсохнет.
Тут ужасно жарко (кто-то сообщает нам о 140° 64 ), и, задыхаясь и сбившись в кучу, как стадо овец под деревом, мы стоим в тени огромного крыла нашего самолёта.
63
От переводчика: Самый крупный город на северо-востоке Нигерии.
64
От переводчика: Это температура по Фаренгейту. По Цельсию равняется 60 градусам.
Снова набрав высоту, мы принимаемся рассматривать озеро Чад, лежащее к северо-западу от Эль-Генейны 65 – очередной остановки, но уже в англо-египетском Судане. А также видим Форт Лами 66 на некотором отдалении от нашего маршрута, находящийся во Французской Экваториальной Африке – безусловно, ещё одной опасной зоне. Неожиданно из аэропорта Лами взмывает несколько самолётов, которые некоторое время следуют за нами. Сначала мы думаем, что это преследующие нас вражеские истребители, но вскоре те уходят в другом направлении, и снова становится спокойно. Как бы то ни было, они подарили нам несколько захватывающих дух минут, поскольку мы, услышав, что Форт Лами недавно подвергся нацистской бомбардировке, решили, что, возможно, немцы вернулись опять, дабы на этот раз поохотиться за нами.
65
От переводчика: Самый крупный город на юго-западе Судана.
66
От переводчика: Ныне Нджамена (новое название с 1973-го года), столица Чада, страны в Центральной Африке, являвшейся до 1960-го года колонией Франции (частью Французской Экваториальной Африки).
Поднимается пыльная дымка, а когда мы летим над саванной, то тут, то там видны клубы дыма от многочисленных травяных пожаров. Местность на всём пути от Кано довольно ровная, но при подлёте к Эль-Генейне меняется, становясь более пересечённой, а также появляются высокие и лысые горы. Мы спускаемся в Эль-Генейну во второй половине дня и проходим под палящим солнцем небольшое расстояние до закрытой веранды, где нам по традиции дают кока-колу и бутерброды. Сейчас с нами много молодых солдат, и при виде колы те радостно улюлюкают.
Один из мужчин в аэропорту спешит выступить для меня (по-прежнему единственной женщины в группе) гостеприимным хозяином и даже приносит мокрую тряпку, которую заботливо повязывает мне на лоб, говоря: "Вы должны быть осторожны. Вы теперь в Судане".
Мы разговариваем, и выясняется, что он родом из Филадельфии, тоже являющейся на протяжении многих лет моим домом. Он спешит поведать мне всё о своём тамошнем жилье, своей семье и вообще о любимом городе, продолжая повторять: "на Каштановой улице … на Ореховой улице … на стадионе Франклина … у Ванамейкера 67 ", – очевидно, вне себя от радости пообщаться с кем-то, кто знает эти места так же хорошо, как он сам. Он определённо очень сильно тоскует по дому и радостно хихикает каждый раз, когда я упоминаю очередное название чего-либо в Филадельфии. И ему явно очень жаль, что мне нужно уходить, когда приходит время возвращаться с остальными на "Щебетунью".
67
От переводчика: Один из первых универмагов в США, открытый в Филадельфии Джоном Ванамейкером.
Одни солдатики принимаются читать карманные издания детективных рассказов, другие, растянувшись на полу, мгновенно засыпают. Менее удачливые, для которых на полу не нашлось места, маются на невыносимых сиденьях, уперев локти в колени и уткнувшись лицом в ладони – пытаясь таким образом уснуть. Я тоже сижу в одном из этих "ковшей" меж двух бойцов и время от времени ловлю себя на том, что клюю носом и кренюсь то вправо, то влево, когда на несколько мгновений мной овладевает дремота. В конце концов я погружаюсь в глубокий сон и, проснувшись через какое-то время, обнаруживаю себя лежащей на коленях того молодца, что справа. Должно быть, он совсем не шевелился, боясь меня потревожить, а когда я, смутившись, благодарю его за доброту, он отвечает: "Всё окей, сестрёнка. Хоть вы и одна из нас, но всё же вы женщина, о которой не грех и позаботиться". Я прихожу в абсолютный восторг от этой фразы – "одна из нас", тут же разместив её в ряду наилучших комплиментов в моей жизни.
Теперь мы движемся по так называемому "лётному коридору" (недалеко от Эль-Фашира в англо-египетском Судане) – самому безопасному здесь маршруту шириной около десяти миль 68 . Вдали виднеется гряда гор с двумя высокими вершинами, затем река и кусочек зелени, похожий на оазис в пустыне. Как же тяжело лететь сегодня из-за висящей в воздухе песчаной пыли и безжалостно палящего солнца.
Джонни-Пончики 69 начинают петь, сначала тихо, потом всё громче и громче, пока уже не орут во весь голос. Постепенно я дружусь со всеми ними, потихоньку передвигаясь по салону и пересаживаясь с одного сиденья на другое. Вскоре я обнаруживаю, что больше всего их волнуют разговоры о доме, и благодарю свою судьбу за многочисленные поездки по всей Америке в рамках своих лекционных туров в течение последних двенадцати лет. Ведь проводя те лекции, я познала Соединённые Штаты намного лучше, чем большинство американцев, которые там родились и выросли. В девяти случаях из десяти я, к своему большому удовольствию, обнаруживаю, что знаю города, о которых говорят ребята, – их собственные родные города. Их радует, когда я говорю, что бывала там, и они тут же начинают рассказывать мне о своих семьях и отчем доме.
68
От переводчика: Порядка 16 километров.
69
От переводчика: Имя нарицательное для всех американских солдат-пехотинцев, взятое из одноимённого названия чёрно-белого американского комедийного фильма 1942-го года.
"Вы помните нашу главную улицу? – в волнении спрашивают они. – Так вот," (здесь описания, конечно же, разнятся) "наш дом третий справа, коль вы свернули у кинотеатра, – ну, вы знаете, тот белый каркасный, что позади лужайки".
И с нетерпением ждут моего ответа, что, разумеется, я его помню, эдакую типичную американскую постройку, что похожи, как две капли воды, куда ни приедешь. А после вопят, и хохочут, и хлопают себя по коленям и меня по плечам, крича своим товарищам: "Представляешь? Она знает, где я живу! Она видела мой дом … а может, и моих родных!" Затем переходят к делу, доставая свои бумажники, чтобы показать мне фотографии семей, оставшихся на родине.
Благодаря этому, а также некоторой заботе о тех немногих, кого укачивает, часы проходят быстрее, и впервые с тех пор, как я уехала, я занята делом и оттого счастлива. Я даже забываю смотреть в иллюминатор на африканские пейзажи, настолько я поглощена этим парящим высоко в небе маленьким кусочком Америки, несомненной частью которого я являюсь в новообретённой роли "матери" для всех этих мальчиков. Кроме тех путешествий по стране, мне пригождаются и полученные когда-то медицинские знания, к тому же я запоминаю имена и адреса, честно обещая парням связаться с их родными, когда вернусь назад.
У всех у них один и тот же встревоженный взгляд – взгляд пареньков из мирной жизни, впервые покинувших свой дом. Несмотря на их весёлость и желание казаться опытными, бывалыми вояками, в их глазах тем не менее безошибочно угадываются вопросы, присущие любому "маленькому мальчику": "Куда меня несёт? Что со мной будет? Вернусь ли я домой?" И моё сердце болит за них, словно это мои собственные дети.
Но, честно говоря, как только они прибывают в американский лагерь и их "берут в оборот" американские командиры и установленный там привычный образ жизни (пусть даже посреди африканской пустыни), этот встревоженный взгляд исчезает, и они почти сразу опять становятся самими собой – типично американскими парнями, шумными, весёлыми и болтливыми. Они вновь обретают себя, их оставляет страх перед неизвестностью, и в этом, видимо, есть свои плюсы, ведь приходит понимание, что этой новой школы жизни бояться незачем – по крайней мере, не сейчас. Вдобавок, они в полном восторге от того, что находятся в Африке, той самой "чёрной-пречёрной Африке", о которой они знали лишь из школьных учебников, но никогда в своих самых смелых мечтах не ожидали увидеть. И такой восторг испытывают все без исключения – и рядовые, и офицеры, и я.
Мы оставляем позади себя унылый край саванн и летим над песком, ничем, кроме песка, время от времени скапливающегося в дюны. Зной неуклонно усиливается, и мы все начинаем кашлять, задыхаясь от песчаной пыли, забивающей горло, глаза, волосы и одежду. Вскоре мы покрыты ею с ног до головы. Никто больше не хочет разговаривать, или читать, или играть в карты, или даже спать. Мы сидим час за часом, согнувшись и уставившись в пространство – жаркое, пыльное и убогое. Боже, помоги всем самолётам, потерявшимся в этой пустынной стране!