Небо и Земля
Шрифт:
– При случае – с удовольствием, сэр.
– Впрочем, я не прощаюсь, вы же сейчас пойдёте с нами? Чудесно, чудесно…
В коридоре народу заметно поубавилось, из охранников Эссекса на месте были всего лишь трое. Вид бойцы имели бледный.
– Не понял, – буркнул Эссекс, обнаружив, что ряды его охраны сильно поредели. – А где остальные?
– Старшему плохо стало, господин контр-адмирал, сэр, – хмуро доложили ему. – Сердечный приступ. Двое наших с ним в лазарете.
– С чего бы это вдруг? – изумился Эссекс.
– Это его Боровский довёл, – наябедничали ему.
Эссекс с укоризной покосился на Рашена.
– Наш
– Готовится, сэр. Нас хочет заставить. А нам не положено, мы подчиняемся только начальнику штаба… Вы скажите господину Боровскому, сэр, а то он нас за людей не считает…
– Дети, – объяснил Рашен Эссексу. – Все охранники принадлежат, как правило, к ярко выраженному инфантильному типу. Большие дети. Только бы им в войнушку поиграть. К настоящим-то боевым действиям их не подпускают. Вот они и не взрослеют никогда. Скажешь им какую-нибудь глупость, а у них уже сердечко ёкает. Что же вы, балбесы, – он повернулся к охране, – Устава вообще не знаете? Читать разучились? Какой ещё, к чёртовой матери, расстрел наверху?
– Так военное же положение… – слабо возразили ему.
– В карцер, – заключил Рашен. – На урезанный паёк, и каждому в зубы – Устав. И пока не выучите наизусть, за порог ни ногой.
– Ты это… – Эссекс потянул адмирала за рукав. – У тебя вон своих лоботрясов двое, ты с ними и развлекайся. А моих не трогай.
– Разве это я тронул? – Рашен усмехнулся. – Ты же знаешь, что бывает, когда я действительно трону. Ладно, вы… расстрельная команда. Поработайте, что ли, грузчиками для начала. Заходите в кабинет, берите капитана Мейера и тащите ко мне. А в карцер – потом.
Охранники с похоронными лицами проследовали в дверь.
– Жестокий ты человек, Алекс, – сказал Эссекс с деланой серьёзностью. – Одно слово – русский.
– Ага, – кивнул Рашен. – Ещё я продал евреев арабам, а всю остальную планету – китайцам. И всех марсиан поубивал.
– И как только успел! – рассмеялся Эссекс.
Чтобы перестроить группу F в походный ордер из орбитальной позиции, обычно требовалось около двух часов. На этот раз управились за полтора. Даже рядовые были в курсе, что эта операция может оказаться для группы последней (на судах в таком случае говорили «ещё разок, и все»), и поэтому работа шла чётко и слаженно, без единого сбоя. С некоторым опозданием в хвост бригаде пристроился неповоротливый десантник, и Рашен, который весь извертелся, наблюдая его неуклюжие манёвры, дал команду на отвал.
Начальство снизу требовало шевелиться, денег бухгалтерии Эссекса отвалили щедрой рукой, поэтому разгон шёл на бустерной тяге, в обычной ситуации для бюджета группы совершенно разорительной. «Марсианское плечо», и без того короткое, на этот раз надо было проскочить за одиннадцать суток.
Перегрузка на разгоне была шестикратная. Поскольку все ходили в масках, Рашен приказал каждому вдобавок к табличке на груди написать фамилию ещё и на спине. Над Рашеном эту операцию проводил Фокс, и, разумеется, плечи адмирала украсились крупной надписью «RUSSIAN», о чём тот поначалу не подозревал. Но днём позже адмирал догнал в коридоре какого-то деятеля по фамилии Fuckoff и почуял неладное. Построение личного состава выявило ещё десяток неприличных фамилий, а также барышню по имени Candy и мужика, на котором спереди было написано, как положено, «capt. Fox», a сзади коротко и ясно: «Bombardier». Рашен сначала ругался, но, когда ему сказали, что там на спине у него самого, вдруг успокоился. Конечно, всяческих Факовых, Шитхедов и Доннерветтеров он приказал изничтожить, но в остальном неуставная выходка сошла экипажу с рук.
В целом жизнь астронавтов на разгоне не особенно изменилась, дело было привычное. В боевой обстановке им случалось не расстёгивать масок по два-три месяца, а при шести «же» спецкостюм позволял хоть танцевать. Только Боровский, которому даже в спецкостюме при таких режимах было нехорошо, уже на второй день совершенно озверел и, пользуясь тем, что из бассейна слили воду, послал техников Вернера циклевать дно ультразвуковыми резаками. Вернер, отдыхавший в кубрике от трудов праведных, обнаружил это злоупотребление властью только к моменту, когда его подчинённые содрали уже два миллиметра покрытия, и огромный красный член на дне бассейна заиграл такими яркими красками, что техники выразили желание продолжить работу. Боровский сидел на бортике, свесив ноги вниз, и изрыгал тоскливую ругань на всех доступных ему языках.
Вернер хохотнул и ушёл дальше спать. За два часа до старта он доложил адмиралу, что все работы по нейтрализации саботирующих и подслушивающих устройств на борту «Тушканчика» успешно завершены. Рашен одобрительно хлопнул Эндрю по плечу и разрешил отдыхать, пока не надоест. Вернер посмотрел на часы и со всех ног бросился к Иве.
– Ох… – только и выдохнул он, увидев, что Ива в халате и на вахту не собирается. – Я так боялся, что ты сейчас уйдёшь… Милая! Как же я по тебе скучал!
Ива мягко обняла Эндрю и прижалась лицом к его груди.
– Я тоже, – сказала она. – Но ты напрасно радуешься. Мы пойдём на бустерах, сейчас объявят. Тут уж будет не до любви.
– Сколько у нас времени? – деловито спросил Вернер, расстегивая комбинезон. – Успею рассказать, как я тебя обожаю?
– На языке жестов? – Ива одним движением сбросила халат, и Вернер чуть не прослезился от нахлынувшей вдруг нежности. Эта женщина была не просто красива. Каким-то шестым чувством Эндрю ощутил, что она создана для него. Именно для него. А он – чтобы служить ей, быть ей верным, мечтать о детях, а может быть, даже предложить Иве руку и сердце, как это делалось в старые времена.
Наверное, у него было очень странное выражение лица в этот момент. Во всяком случае, Ива под его взглядом первый раз в жизни смутилась перед мужчиной и прильнула к Эндрю, избрав такой неожиданный способ прикрыть свою наготу.
– Ты что? – спросила она тихонько.
Из груди Эндрю вырвался нервный смешок, и он крепко прижал девушку к себе.
– Прости, – сказал он. – Я просто вдруг понял… Это так внове для меня. Понимаешь, я никогда раньше ничего подобного не испытывал. Ива, милая… А я ведь люблю тебя.
– Что? – переспросила она.
– Никогда ещё и никому такого не говорил, – признался Вернер. – Оказывается, это непросто. Словно душа нараспашку. И соврать невозможно. Либо ты это чувствуешь и тогда говоришь, либо нет, и тогда сказать нечего. А мне есть что сказать. Я люблю тебя. Я люблю тебя… Вот.
Ива чуть отстранилась от Эндрю и заглянула ему в глаза.
– Можно бестактный вопрос? – поинтересовалась она. – А когда ты это понял?
– С первого взгляда, – честно ответил Вернер. – Помнишь, тогда контроль отражателей барахлил, и я…