Небо моей молодости
Шрифт:
– Вы, несомненно, коммунист?
– Да.
– Это ясно. Я не буду настаивать на своем предложении. Я тоже коммунист и хорошо понимаю вас. Только, прошу, будьте настороже: фашисты очень близко от нас и могут в любую минуту открыть по самолету не только артиллерийский, но и пулеметный огонь. Вашу вынужденную посадку они, конечно, заметили.
– А почему же они сейчас молчат?
– Ждут рассвета. Кроме того, они, наверное, думают, что самолет неисправный и потому не сможет улететь.
– Тем лучше, - усмехнулся Анатолий.
–
– неожиданно спросил молоденький солдат.
– Я давно мечтал пожать руку русскому летчику.
Волнение солдата передалось Серову. По приглашению бойцов Серов пошел по траншеям от одного блиндажа к другому. Летчику наперебой задавали вопросы. Ему протягивали походные фляги, наполненные вином ("Нет вина приятнее, чем в Андалузии!"), предлагали закурить сигареты ("Попробуйте наших, солдатских!"), карманы его куртки и брюк были набиты яблоками и апельсинами ("Вы не можете отказаться: мне их прислали на фронт родные...").
Небо бледнело, предвещая чистую зарю.
В это время Михаил Якушин, облокотившись на крыло своего самолета, стоял в тяжелом раздумье.
В полете он видел, как далеко в стороне фронта загорелся в воздухе чей-то самолет. Горел он не так, как сбитый им прошлой ночью бомбардировщик, вспыхнул. и погас, а затем снова разгорелся ярким пламенем. С недобрым предчувствием Якушин посадил машину и сразу же спросил:
– Анатолий не вернулся?
– Нет, - сказали ему.
Были запрошены все аэродромы. Отовсюду один ответ:
– Не видели. Не знаем.
За полночь ожидание стало невыносимым. Вернувшись на командный пункт, Якушин то садился возле телефона, то вставал, нервно расхаживая из угла в угол. Молчал телефон. Молчали люди. Не расходились, ждали.
Во втором часу ночи раздался звонок, первый за все эти тревожные часы. Якушин схватил трубку, люди затаили дыхание. Звонили из штаба Центрального фронта.
– Что? Жив?
– крикнул обычно сдержанный Якушин.
– И сбил! А где приземлился? Возле линии фронта? Спасибо, спасибо за известие!
...Предрассветный сумрак. Клочья тумана выстелили долины. Темнота отползла в ущелья, притаившись там.
Усевшись в кабину, Серов запустил мотор и, не теряя ни минуты, с места пошел на взлет. Мотор работал отлично. Самолет послушно бежал по земле. У самой границы площадки Анатолий заставил машину отделиться от земли. "Чато" послушно повис в воздухе над оврагом. Еще два-три лишних метра пробежки по земле - и трудно было бы надеяться на что-нибудь хорошее. Но Серов мастер своего дела, недаром он трижды измерил шагами длину площадки.
Фашисты не успели ахнуть, как Анатолий оказался уже над ними и ударил по окопам из всех своих пулеметов: не возвращаться же домой с неизрасходованным боекомплектом! Расстреляв все патроны, он развернулся обратно, покачал на прощание крыльями республиканцам и пошел на восток, в направлении Мадрида.
А на аэродроме возле посадочной полосы уже собралась вся эскадрилья. Когда Анатолий приземлился, десятки сильных рук подхватили его и несколько раз подбросили вверх.
Хватит, хватит, ребята! Во мне же весу... Надорветесь!
– уговаривал Серов.
– Знаете, чему я больше всего радуюсь сейчас?
– спросил он неожиданно. Радуюсь, что не вижу здесь повешенных носов! Мне кажется, - и он, улыбаясь, посмотрел на тех, кто еще вчера сомневался в успехе ночных полетов, - что с сегодняшнего дня ни у кого не может быть сомнений в дальнейшем успехе ночной работы.
– Что ты, Толя! Какие могут быть сомнения! Две ночи - два бомбардировщика. Это же счет!
– Серова в штаб!
– крикнул дежурный.
– Что такое?
– спросил Анатолий.
– Привезли немцев, тех, что вы сбили. Хотят вас видеть.
– А спросили меня, хочу я видеть их или нет?
– сердито повернулся Серов. И сдержался, понимая, что дежурный здесь ни при чем.
– Ладно. Иду.
Два уцелевших немецких офицера считали себя асами. Держались они нагло, говоря, что дадут показания лишь в том случае, если им покажут летчика, который поставил их в положение пленных.
Анатолий вошел в комнату, где сидели пленные. Увидев его, оба немецких офицера, словно по команде, вытянулись в струнку и отдали честь. Серов обратился к переводчику и спросил, что гитлеровцам от него нужно. Один из офицеров, командир корабля, начал с апломбом, видимо, приготовившись к долгому разговору:
– Я приехал сюда из великой Германии, чтобы бороться с коммунистами.
Анатолий резко оборвал его:
– Ваши политические убеждения меня не интересуют. Они известны всем, кто страдает от войны, от фашизма. Говорите конкретнее, что вам нужно?
Немец осекся, в голосе его появились льстивые нотки.
– Я очень много летал, и никто не мог меня сбить. Скажите, как вам удалось это сделать?
– У меня нет времени заниматься воспоминаниями.
– Вы поймете нас. Вы летчик.
– Я коммунист.
– Оставьте нам жизнь.
– Ах, вот вы о чем! Это будет решать испанский народ и его суд.
Серов повернулся и вышел из штаба.
А вскоре пришла волнующая весть с Родины: Михаил Якушин и Анатолий Серов награждены орденом Красного Знамени.
Награда подняла дух всех летчиков. Не только на Центральном фронте, но и на других организуются республиканские группы истребителей-ночников на самолетах И-15 ("чатос"). Все чаще и чаще ослепительными факелами вспыхивают в ночи фашистские самолеты-бомбардировщики. Вскоре за Якушиным и Серовым на Сарагосском фронте Иван Еременко сбивает вражеский самолет, в районе Барселоны Евгений Степанов и Илья Финн увеличивают счет сбитых, на этот раз горят хваленые итальянские самолеты - подарок Франко от Муссолини. В районе Валенсии отличаются испанские авиаторы.